Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Царевна сложила молитвенно руки
И молвила голосом горя и муки:

«Ты мощи нездешней явил мне высоты.
Я вижу, ты — бог. Назови себя: кто ты?»

И был ей ответ: «Савитри дорогая,
За то, что живешь ты, добро постигая,

За то, что ко благу ты шествуешь прямо,
Откроюсь тебе: я — всеправящий Яма.

Сатьявана срок наступил. И петлею
Свяжу, унесу его, в бездне сокрою.

Он, праведник, был тебе верным супругом,
Поэтому сам я пришел, а не слугам

Своим поручил унести его ныне, —
Смиренный, он чтил и богов и святыни».

Связал он Сатьявана быстро, умело
И душу извлек из безгласного тела:

То был человечек, не больше чем палец, —
И стал бездыханным царевич-страдалец.

Исчезла душа — красота отлетела,
Уродливым стало бездушное тело.

Бог смерти направился в сторону юга,
Однако великая сердцем супруга,

Страдая и плача, с надеждой упрямой,
Безгрешная, шла неотступно за Ямой.

«Вернись, — посоветовал бог непреклонный, —
Сверши над супругом обряд похоронный,

Свой долг до конца ты исполнила честно!»
В ответ — Савитри: «Нам издревле известно, —

За мужем жена да последует всюду.
Он жил, — с ним была я, и с мертвым пребуду!

За то, что при муже отшельницей стала,
За то, что я старших всегда почитала,

За то, что усердно молилась, постилась,
За то, что и ты мне явил свою милость, —

Преграды не будет мне ставить дорога!
Нам, людям, законов завещано много,

Но дружбы закон — выше всех возглашаем,
И если мы дружбы обряд совершаем,

Семь раз вкруг огня мы ступаем стопою.[19]
Я тоже прошла семь шагов за тобою,

И, значит, закон я исполнила главный,
С тобой подружилась я, бог многославный!»

Царь предков, бог смерти, сказал, красноокий:
«Явила ты, женщина, разум глубокий,

Слова твои звуком и мыслью богаты,
Даренье за это проси у меня ты,

Я дам, кроме жизни супруга, — любое!»
Страдалица молвила слово такое:

«Мой свекор ослеп и лишился державы,
Беседуют с ним лишь деревья и травы,

Владыке, живущему в кротком смиренье,
Верни, благородному, сильному, зренье!»

А бог: «Этот дар ты получишь как милость.
Вернись, безупречная, ты утомилась.

Усталая, вижу я, ты исстрадалась».
А та: «Рядом с мужем — откуда усталость?

Где муж, там и я. Скреплены мы судьбою.
Ты мужа уносишь, и я за тобою.

Владыка богов! Ясный ум обнаружим,
Сказав, что светла встреча с праведным мужем.

В одной даже встрече — добро и отрада,
Дружить с этим праведным каждому надо!»

Ответствовал бог: «Твоя речь благодатна,
И мысли на пользу, и сердцу приятна.

Теперь обретешь ты даренье второе,
Проси, кроме жизни супруга, — любое».

А та: «Пусть получит мой свекор державу,
Привержен да будет он благу и праву».

А Яма: «Воссядет он вновь на престоле,
Приверженный благу и праведной доле.

Поскольку второй дождалась ты награды, —
Ступай, соверши над усопшим обряды».

В ответ — Савитри: «Самовластно ты правишь,
Предел ты людским поколениям ставишь,

Насильно в свою их уносишь обитель,
За что и прозвали тебя — Покоритель.

Но знаешь ли ты, в чем добро вековое?
Должны мы любить всех живых, все живое,

Ни в мыслях, ни в действиях зла не питая, —
Вот истина вечная, правда святая.

Все люди ко многим занятьям способны,
Но те лишь прекрасны, что сердцем беззлобны».

Бог смерти воскликнул: «Слова твои — благо,
Они — как для жаждущих свежая влага.

Заслуженно третье даренье тобою,
Проси, кроме жизни супруга, — любое».

А та: «Мой отец не имеет потомства.
Чтоб радостью кончилось наше знакомство.

Ты сто сыновей подари Ашвапати, —
Правителей царства, водителей рати».

И Яма: «Отвагой, умом наделенных,
Сто братьев тебе подарю я законных.

Я этим дареньем тебя успокою,
Вернись, — далеко ведь зашла ты за мною».

А та: «Рядом с мужем идти — далеко ли?
Душа моя дальше стремится на воле!

Послушай: сияющим Солнцем рожденный,
Ты — Дхарма, дарующий правды законы.

Бог смерти, ты грозным могуч правосудьем,
Даешь ты покой и забвение людям.

Мы праведником правоту измеряем,
И больше ему, чем себе, доверяем.

Из той доброты, что в душе утвердилась,
Доверье ко всем существам зародилось.

Прекрасные качества есть человечьи, —
Но самое ценное — добросердечье!»

А бог: «От тебя услыхал я впервые,
Прелестная, мудрые речи такие.

Ты правду познала, — и в этом заслуга.
Что хочешь проси, кроме жизни супруга».

Сказала царевна: «Пусть род наш продлится,
Пускай от Сатьявана сто народится

Отважных сынов, — у меня ли, на счастье,
Иль, может, у равной супругу по касте.

Хочу, чтобы милость над нами простер ты, —
И это я дар избираю четвертый!»

«Родишь ты, о женщина, — молвил Всеправый, —
Сто смелых сынов, полных силы и славы.

Но ты исстрадалась от горькой утраты,
Вернись, потому что далёко зашла ты».

«Кто добр, тот и прав, — отвечала царевна, —
Он крепок духовно и стоек душевно.

Общение добрых сердца озаряет,
На доброго добрый без страха взирает.

На добрых земля утвердилась в покое,
В них, в добрых, — и будущее и былое.

От доброго добрый не ждет злодеянья,
За благодеянья не ждет воздаянья.

Добро никогда не бывает напрасно,
Всевластно добро, потому и прекрасно!»

«Пока, — бог ответствовал, — ты говорила,
Душе моей речь твоя радость дарила,

И мысль твоя, слогом красивым одета,
Казалась источником чистого света.

Ты стала мне ближе дитяти родного.
Добро, — ты права, — всех деяний основа.

Проси, чего хочешь, и дар несравненный
Я дам тебе — любящей, верной, смиренной!»

А та: «Мною дар избирается пятый.
Да будешь ты милостив, благом богатый!

Верни мне Сатьявана, если права я!
Пускай оживет он: без мужа мертва я!

Без мужа не надо мне хлеба и крова!
Без мужа не надо мне неба дневного!

Без мужа не надо мне вешнего цвета!
Без мужа не надо мне счастья и света!

Не надо мне дома, и поля, и сада, —
Без мужа мне жизни не надо, не надо!

Ты сто сыновей посулил мне, однако
Уносишь Сатьявана в логово мрака.

Прошу я: ты жизнь возврати ему снова,
И правдой твое да насытится слово!»

«Да будет, как просишь, — сказал убежденно
И петлю свою развязал Царь Закона. —

О чистая, муж твой отпущен. Отселе
Уйдете вдвоем и достигнете цели.

Согласно заветам и древним обрядам,
Четыреста лет проживете вы рядом.

Сто славных сынов ты родишь, и царями
Сыны твои станут, и богатырями,

Потомками будут гордиться своими,
Твое, сквозь века, пронесут они имя.

И сто сыновей, чье прозванье — малавы,
Отец твой родит ради правды и славы.

Как тридцать богов, будут силой богаты
Все братья твои, облаченные в латы».

Сказав, удалился, светясь лучезарно.
Она, посмотрев ему вслед благодарно,

Над телом усопшего мужа склонилась.
Ждала, трепеща: совершится ли милость?

Вновь голову мужа себе на колени
Она положила, присев средь растений,

И тот, кто лежал на земле бездыханно,
Открыл свои губы и очи нежданно,

Как будто он только заснул — и проснулся,
Как будто из странствий далеких вернулся!

Сказал, на любимую с лаской взирая:
«Не правда ли, долго я спал, дорогая?

Скажи, не во сне ли я видел ужасном:
Тащил меня муж в одеянии красном?»

В ответ — Савитри: «О великий в стремленьях!
Ты сладко заснул у меня на коленях.

Бог смерти сюда приходил красноокий…
Скажи, — исцелил тебя сон твой глубокий?

И если прошла твоя боль головная, —
Пойдем, ибо тьма наступает ночная».

Сатьяван, обретший сознание снова,
Взглянул на цветение мира лесного

И молвил, как будто от сна восставая:
«Рубил я дрова, о жена дорогая,

Почувствовав боль в голове, на колени
Твои я прилег, чтоб найти исцеленье.

Вдруг тьмою оделись поляны и рощи.
Я мужа увидел неслыханной мощи.

Что было со мною? То сон или бденье?
То был человек иль явилось виденье?»

Сказала жена: «Мгла ночная сгустилась.
Поведаю завтра о том, что случилось.

И мать и отца ты оставил в смятенье,
Пойдем, ибо ночи надвинулись тени.

Здесь ищет свирепая нечисть корысти,
Здесь рыщет зверье, здесь тревожатся листья,

Здесь воют шакалы, — полна я испуга
От их голосов, долетающих с юга».

А муж: «Но во тьме ты не сыщешь дороги,
Боюсь, что от страха отнимутся ноги».

Она: «Вот огонь, раздуваемый ветром:
Лес нынче горел; если хочешь ты, светлым

Я сделаю путь, прогони опасенья, —
Огонь принесу, разожгу я поленья.

Но если ты болен, идти тебе трудно,
А ночью дорога опасна, безлюдна,

Тогда посидим у костра до рассвета,
А завтра пойдем, о блюститель обета!»

Сатьяван: «Прошла моя боль головная,
Родители ждут меня, тяжко страдая.

До сумерек мать запрещала мне слезно
Скитаться, — ни разу я не был так поздно

В лесу! Даже днем поброжу я немного, —
Уже у родителей в сердце тревога,

Вернусь, — от обиженных слышу упреки:
«Как долго в лесу ты бродил, одинокий!»

В каком же волненье родители ныне,
В тревоге какой о единственном сыне!

Как часто, когда вечера наступали,
Они говорили мне в светлой печали:

«Докуда ты жив, мы не знаем забвенья.
Не сможем прожить без тебя и мгновенья.

Сыночек, ты — посох для старца слепого,
Ты наших потомков — оплот и основа,

В тебе — поминальная жертва, и слава,
И нашего рода надежда и право!»

Как мог я в лесу утомиться так скоро,
Когда я — родителей слабых опора!

Лишиться страшусь стариков своих милых, —
Я вынести горе такое не в силах!

Я знаю, волнуется наша обитель,
Терзается думой бессонный родитель,

Измучена матушка скорбью своею, —
О нет, не себя, — стариков я жалею!

Живу я, чтоб жили они, торжествуя, —
Для счастья, для жизни двух старцев живу я!»

Сказал и воздел он с рыданием руки.
Услышав отчаянья громкие муки,

Воскликнула праведница молодая,
С ресниц его слезы рукою снимая:

«Пусть свекра с свекровью хранит моя сила, —
Обеты и жертвы, что я приносила.

Вовек не сказала я речи обманной, —
Так пусть моя правда им будет охраной!

Сатьяван: «Пойдем, ибо сердцем измучусь,
Боюсь, что ужасна родителей участь.

А будет им горе, — покончу с собою.
Пойдем же, прекрасная, темной тропою».

Тогда обняла Савитри молодая
Супруга, подняться ему помогая.

Он встал, и растер свое тело, и взглядом
Окинул кошелку, стоявшую рядом.

Она: «Завтра утром придем за плодами,
А острый топор пусть отправится с нами».

Повесив кошелку на ветке древесной,
Царевна топор подняла полновесный

И, мужа другой обнимая рукою,
Лесною тропою, безлюдной, глухою,

Пошла, дивнобедрая, легкой походкой.
Сатьяван сказал ей, прелестной и кроткой:

«Здесь часто бывал я и знаю дорогу.
К тому же и месяц растет понемногу.

Тропа раздвоится, достигнув поляны, —
На север пойдем, где приют мой желанный.

Здоров я, нетрудно шагать мне далече,
С отцом, с милой матерью жажду я встречи».