Александр Дюма - Исаак Лакедем
Первая вращает ногой железную прялку, вторая крутит пальцами медное веретено, с которого спадают тысячи нитей. Каждая нить окрашена в свой яркий или тусклый цвет и сплетена из нескольких прожилок более или менее драгоценного свойства. Наконец, третья медленным бесстрастным движением без конца обрезает стальными ножницами то одну, то другую из этих нитей.
Эти три женщины, появившиеся ранее сотворения первого мужчины, три сестры, что, не постарев ни на день, пережили четыре десятка веков (Гомер считал их дочерьми Юпитера и Фемиды, Орфей — детьми Ночи, Гесиод — потомками Эреба, Платон — чадами фатальной Неизбежности), зовутся мойрами у греков и парками у латинян.
Их имена — Лахесис, Клото, Атропос. Лахесис прядет, Клото держит веретено, Атропос обрезает нити.
Все миры подчинены их неодолимой власти. Они повелевают движением небесных сфер и гармонией мировых законов. Судьба всего живого и неживого, начало и конец любого творения, всякого существа предопределяются ими. Они раздают и отнимают богатство, славу, власть, почести — все зависит от более или менее ценных прядей, вплетенных в жизненную нить. Но главное, на что распространяется их владычество: рождение, жизнь и смерть.
Времени для них не существует. Никакое светило не отмеряет им день, ничья тень не заменяет ночи, одни и те же угрюмые блеклые светочи озаряют их постоянно.
С тех пор как первая нить потекла у них меж пальцами, они лишь дважды подняли головы и обратили взгляды к дерзким посетителям, добравшимся до них. Один был Геракл, с палицей в руках явившийся требовать жизни для Алкестиды. Другой — Орфей; оружием ему служила лира, он пришел за Эвридикой.
А в третий раз — незадолго до времени, о котором речь, сильный толчок вдруг потряс всю землю от поверхности до сердцевины, послышался страшный треск, светящаяся молния ударила в подземелье, в широкую трещину хлынул дневной свет, впервые озарив не на шутку испуганных хранительниц нитей жизни.
Тогда Лахесис поднялась и медленной, торжественной поступью статуи подошла к светящейся трещине, прорезавшей земную твердь. Там, в вышине, она разглядела совершенно неизвестного ей мертвеца. Он был распят, и его крест, обрушившись в яму, произвел тот чудовищный толчок, от которого содрогнулся весь мир. Странно, но распятый был первым, для которого три сестры не пряли, не сучили и не обрезали предназначенной ему нити.
Лахесис вернулась на свое место и замогильным голосом поведала Клото и Атропос, что ей удалось увидеть.
Но с этого мига обе звезды, освещавшие подземелье, стали тускнеть, и трем зловещим пряхам начало казаться, что жизнь медленнее заструилась в их холодных жилах.
А еще сестрам, державшим нити всего живого, почудилось, что их бытие словно бы иссякает и недалек день, когда их мраморные глаза закроются, как у простых смертных.
И вдруг раздался звон, напоминающий голос бронзового колокола. Сестры вздрогнули и одновременно медленно обернулись, ибо были одарены на троих единым и нераздельным существованием, наделявшим все три тела одним разумом и душой.
Там, куда они обратили взор, стены пещеры раздвинулись и впустили Исаака Лакедема.
Он вошел уверенным шагом и приблизился к тройному трону, с которого парки вершили суд над жизнями смертных.
Сколь ни было странным это появление, три сестры холодно и бесстрастно ожидали, что он скажет.
В нескольких шагах от них Исаак остановился и произнес:
— Властительные богини, в чьих руках завязываются и обрываются нити человеческой жизни! Я пришел от Прометея, протягиваю вам эту золотую ветвь и говорю: «Мне нужна нить человека, который отжил, но которого я хочу оживить».
И тут Атропос, оставив ножницы раскрытыми и продлевая на несколько мгновений чье-то обреченное существование, вопросила:
— Так ты сошел с небес? Я несколько дней назад обрезала нить титана. Вот зазубрина на ножницах: нить была крепче, чем сталь, из которой они выкованы.
— Я спустился не с небес, а с вершин Кавказа! — отвечал Исаак. — Я там был, когда умер Прометей. Я сам развел костер, превративший его в пепел. В благодарность за эту последнюю неоценимую услугу он указал мне способ добраться до вас и вручил эту золотую ветвь. С ветвью в руках я заклинаю вас исполнить мою просьбу!
— Как ты прошел сквозь кипящие воды, лаву и огонь?
— Я бессмертен.
— Так, значит, ты бог? — спросила Атропос.
— Если бессмертие делает богом, то я бог.
— Назови твое имя.
— Исаак Лакедем.
— Вот нить его жизни, — заметила Лахесис. — Он и вправду бессмертен.
— Как же Юпитер наделил тебя бессмертием, не предупредив нас, распорядительниц жизни и смерти?
— Бессмертием меня наградил отнюдь не Юпитер.
— Кто же?
— Это бог, не имеющий с ним ничего общего и пришедший, напротив, лишить его власти: бог христиан.
— А откуда пришел новый бог? — спросила Клото. — Из Индии или Финикии?
— Из Египта.
— На каком Олимпе он обретается?
— Он умер.
— И как же он умер?
— На кресте.
Сестры переглянулись.
— Если он умер, то почему же это бог? — спросили они все вместе.
— Его ученики утверждают, что он воскрес через три дня после того, как его положили в гробницу.
Парки переглянулись вторично.
— Вот почему, — произнесла Лахесис, — я чувствую, что моя нога немеет.
— Вот отчего мои пальцы утратили ловкость, — откликнулась Клото.
— Так вот из-за чего моя рука дрожит, — проговорила Атропос.
И все три одновременно покачали головами.
— Сестры, сестры! — зашептали они. — Коль скоро без нашего ведома появляются бессмертные, если умирает тот, кому мы даже не сплели его нити, — значит, приближается что-то неведомое. И оно придет нам на смену.
С глубоким ужасом внимал Исаак жалобе мрачных богинь. Значит, длань Христа, согнувшая его, имела власть не только на земле, ее сила ощущалась и здесь, в центре мира?
— Пусть так! — нетерпеливо воскликнул иудей. — Но это ведь не помешает вам вручить мне нить, за которой я пришел?
— Что за нить ты ищешь? — проговорила Атропос, с видимым усилием перерезая ту, что все еще держала в руке.
— Нить Клеопатры, царицы египетской, — отвечал он.
— Сколько раз ты желаешь связывать ее?
— Столько, сколько мне заблагорассудится.
— Мы не можем наделить такой властью человека, — одновременно возразили Лахесис и Клото.
— Какая теперь разница, сестры? — заметила Атропос. — Какое нам дело, что теперь будет происходить у людей, если уже не мы будем повелевать ими? Отыщи оба конца этой нити, Клото. Ты найдешь их сплетенными с нитью Антония. Только у Клеопатры она спрядена из золота, серебра и шелка, а та, что у Антония, — лишь из золота и шерсти.
Клото нагнулась и острием веретена стала перебирать ворох под ногами в поисках блестящих концов когда-то разрезанной нити. Наконец она обнаружила их, хотя и с большим трудом, между многими, принадлежавшими императорам и монархам.
Ведь прошло уже более века с тех пор, как умерла прекрасная властительница Египта, и за это время множество подобных нитей было оборвано.
Клото подала оба конца Исааку.
— Держи, — сказала она. — Когда захочешь, чтобы Клеопатра ожила, свяжешь вместе оба кончика этой нити. И сколько бы раз в будущем судьба ни прерывала ее, столько раз мы разрешаем тебе связать ее вновь.
Исаак с жадностью схватил и сжал в руке бесценный дар.
— Благодарю. И знайте: если проклявший меня бог одержит верх над вашими божествами, то не без сопротивления, какое я намерен ему оказать в этой неравной борьбе!
Атропос в сомнении покачала головой.
— Разве не сам Прометей поведал мне, что, решившись помогать Зевсу, он склонил победу на его сторону? — спросил вечный странник.
— Все так, — вздохнула Атропос. — Но Зевс был вестником нового мира и сражался против мира отжившего… Как раньше времена переменились, обрекая на гибель царствие Хроноса, так и теперь время изменило Зевсу.
Лахесис и Клото повторили вслед за ней:
— Время переменилось, владычеству Зевса настает конец!
И, помолчав, все три сестры воскликнули:
— Горе нам! Горе! Старый мир угасает! Старый мир обречен!
Исааку больше нечего было ждать от тех, к кому он добирался из такого далека: желанную нить он уже держал в руках. Поэтому, не мешая сестрам отдаться скорби, он быстро удалился.
Проход, через который он вошел, закрылся за его спиной. Теперь он опять постучал в стены пещеры золотой ветвью. Послышался тот же густой звон, и плиты снова разошлись, пропуская дерзкого пришельца.
Перед тем как перешагнуть порог, Исаак обернулся, бросив последний взгляд на богинь судьбы.
Под умирающим сиянием двух светил, не угасавших до сей поры, но теперь готовых потухнуть, он увидел странную картину.
