Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Блестящие стрелы «нара́ча» и «полунара́ча»[274]
Метал Индраджит, от царевичей облик свой пряча.

И, места живого на них не оставив хоть с палец,
В тела их впились мириады губительных жалец.

Обточены гладко, различного вида и ковки,
Сновали небесным путем золотые головки,

Подобны луны половине в ночном небосклоне,
Телячьему зубу иль сложенной паре ладоней,

С тигровым клыком или с бритвой сравниться способны, —
Ужасные стрелы, что в мир отправляют загробный.
Их слал без числа этот Индры боритель всезлобный.

Царя Дашаратхи и Лакшманы брата надёжа,
Сраженный, покоился Рама на доблести ложе.

Изогнутый трижды, с разбитой златой рукоятью
Свой лук он сложил, окруженный рыдающей ратью.

С глазами, как лотосы, в битве — опора, защита, —
Исполненный мужества пал от руки Индраджита!

Прекрасного Раму лежащим на доблести ложе
Увидя, свалился израненный Лакшмана тоже.

От вихря пошла водоверть в океане, и тучи
Нагнал на небесную твердь этот ветер могучий.

Он вырвал деревья, обрушил зеленые своды
И с острова сбросил крылами в соленые воды.

И трепет объял обитателей суши и влаги.
Поспешно укрылись огромные змеи-панна́ги.

И чуда морские в пучину соленую с плеском
Попрятались, яростных молний напуганы блеском.

Волшебным огнем воссиял из потемок пернатый
Божественный Гаруда, этот потомок Винаты.

И змеи, что стрелами были в руках чародея,
Змеиной природе противиться дольше не смея,

Проворно из ран ускользнули при виде Супарны.
Ведь змей пожирателем издавна слыл Огнезарный!

Царь птиц, наклонясь над мужами в зияющих ранах,
Безмолвно коснулся перстами их лиц осиянных.

И зажили раны лежащих на доблести ложе,
Оделись тела золотистой атласистой кожей,
Отваги и силы обоим прибавилось тоже.

У Рагху потомков могущество их родовое,
Решимость, выносливость, ум увеличились вдвое.

Их память окрепла, умножилась их прозорливость.
Рассудок, проснувшись, обрел дальновидность и живость.

Отважны, как царь небожителей великодарный,
Обласканы двое воителей были Супарной.

Сказал богоравный царевич: «Твое появленье
Разрушило чары и нам принесло исцеленье.

Подобно тебе, только дед мой, божественный А́джа,
Да славный отец мой, Кошалы властительный раджа,

Своим приближеньем внушают мне трепет сердечный.
Скажи, кто ты есть, обладатель красы безупречной,

Душистым сандалом натертый, невиданный прежде,
В венце златозарном и белой беспыльной одежде?»

Исполнен божественной силы и обликом светел,
Ему дивнокрылый потомок Винаты ответил:

«О Рама! я — Гаруда. Помни, царевич бесценный,
Родной, как дыханье, что я тебе друг неизменный!

Спасти от змеиных сетей — громоносному богу
И то не под силу! Но прибыл я к вам на подмогу.

Бесчестный в бою, Индраджит применил чародейство,
И стрелами сделал он змей острозубых семейство.

Ты будь начеку, опасайся, мой друг, вероломства.
Сразило тебя ядовитое Кадру потомство,

Исчадье змеиной праматери, лютой врагини
Прекрасной Винаты — меня породившей богини.

О Рама и Лакшмана! К вам, незнакомым с боязнью,
На выручку я поспешил, побуждаем приязнью.

Теперь вы свободны! Попомните слово Супарны:
Сколь вы благородны, столь ракшасы в битве коварны!»
И ласково обнял царевичей двух Светозарный.

Увидя, что Рагху потомки здоровы и целы,
Что, в змей превратясь, уползли Индраджитовы стрелы,

Восторгом охвачена, вся обезьянья дружина
Взревела во славу спасенного царского сына.

Деревья комлястые вырвали для рукопашной
Лесов обитатели, дух выявляя бесстрашный

Хвостов раздуваньем, прыжками и львиным рычаньем,
Литавр, и мридангов, и раковин грозным звучаньем.

Под крепость они подступили бесчисленной ратью,
Врагов ужасая воинственным ревом и статью.

Вибхи́шана мудрый не медлил со словом ответным:
«Возвышенный доблестью воин с лицом медноцветным,

Чей слон под своим седоком головою качает,
А сам он, как солнце взошедшее, блеск излучает,

Зовется Ака́мпаной. Следом несется, в отваге,
Угрюмый воитель со львом благородным на стяге.

И лук у того храбреца, что летит в колеснице,
Блистает, как радуга — у Громовержца в деснице.

Слоновьих изогнутых бивней ощеривший пару,
Главенством своим он обязан незримости дару.

Он — Раваны сын, Индраджит, этот ракшас клыкастый!
А лучник неистовый, схожий с Махендрой иль Астой,

Что встал в колеснице, огромное выказав тело,
И лук исполинских размеров напряг до предела —

Смельчак и силач. Называется он Атикайя,
А тот медноглазый, сидящий, очами сверкая,

На буйном слоне, что гремит колокольцами яро, —
Воитель отважный, бестрепетный муж, Махода́ра.

Свирепо ревущий, прославленный твердостью духа,
Он имя свое получил за великое брюхо.

Блистающий всадник, что высится снежной горою,
В броне облаков, озаренных заката игрою,

Как молния, быстрый, в бою неразлучный с удачей,
Бесстрашный седок, под которым трепещет горячий
Скакун в раззолоченной сбруе, — зовется Пишачей.

А этот, разубранный весь, в одеянье богатом,
Что держит зазубренный дротик, отделанный златом,
И едет верхом на быке, словно месяц, рогатом?

Оружьем своим досаждает он целому миру,
И знают повсюду его, государь, как Триширу.

Взгляни на того, темнокожего, с грудью могучей,
На Ку́мбху — воителя, обликом схожего с тучей.

Не знающий промаха лучник, эмблемой для стягов
Избрал он змеиного раджу, владыку панна́гов.

Махая тяжелой, гвоздями утыканной часто,
Покрытой узором алмазным дубиной комлястой,

На битву Нику́мбха, овеянный славой, стремится,
А дивная палица пышет огнем и дымится!

Врагов сокрушитель, Нара́нтака, с видом надменным
Летит в колеснице, снабженной оружьем отменным,

Украшенной пестрыми флагами, блещущей яро.
Скалу многоглыбную выломал он для удара.

А десятиглавый, очами сверкающий дико —
Богов устрашитель и ракшасов буйных владыка,

Чей лик, окруженный звериными лицами, блещет, —
Под белым зонтом с драгоценными спицами блещет!

Огромный, как Ви́ндхья, властительный, великомудрый,
Он схож с окруженным зловещими духами Рудрой.

Как солнце, в алмазном венце и подвесках алмазных,
Является он среди ракшасов зверообразных.

Ты видишь владетеля Ланки, ее градодержца,
Что Ямы унизил гордыню и спесь Громовержца!»

И, глядя на Равану, во всеуслышанье, веско,
Вибхи́шане Рама ответил: «Безмерного блеска

Исполнен Владыка Летающих Ночью, и трудно
Его созерцать, как светило, горящее чудно.

Нам кажется облик его, расплываясь в сиянье,
Полуденным солнцем в своем наивысшем стоянье.

Поверь, обладать не дано этим блеском ужасным
Ни демонам, ни божествам, ни царям грозновластным.

Свирепые духи дружиной своей разноликой
Несутся с оружьем за двадцатируким владыкой.

Несметная силища! Горы подняв над собою,
Стремятся страшилища гороподобные к бою.

Их раджа, как Яма всевластный, с петлей наготове[275],
Грозит уничтожить созданья из плоти и крови».

Сказал Добромыслящий: «Мне предначертано роком
Узреть злоприродного Равану собственным оком.

Вибхишана, мощь моего справедливого гнева
Падет на того, кем похищена Джа́наки дева!»