Франко Саккетти - Новеллы
Но новые тенденции назревали уже в годы первого периода господства Альбицци, и эти оппозиционные начала продолжали развиваться и в пору их возвращения вместе с укреплением средних слоев городской буржуазии, выдвинувшей своих идеологов нового типа, гуманистов, постепенно захвативших руководство умственной жизнью сограждан. Часть их осталась верной прежним традициям, хотя бы и с оговорками, в особенности в области политики, в которой они стояли, если можно так сказать, на национальной точке зрения, в то время как их более юные товарищи увлекались все более и более классицизмом, т. е. предпочитали позиции гуманистические, общечеловеческие, интернациональные. Ряды первых понемногу редели; группа вторых численно росла и внутренне крепла. Процесс этот отвечает переходной норе от реставрации Альбицци и оптиматов к тирании Медичи. С установлением власти Козимо наступает черед вторых, идеи последних получают признание и поддержку того режима, который более всего отвечал их политическому и, частью, моральному безразличию, питал их кабинетную и виртуозную эрудицию, будучи в значительной мере сам подготовлен или по крайней мере предвозвещен ими.
Мы уже видели, как захватили Саккетти события 1375–1378 гг., какую пищу они дали его политической мысли и как повлияли на его политический темперамент. Еще сильнее должны были сказаться и сказались на всем этом революция 1378 г. и реакция 80-х годов. Во время войны «Восьми святых» Саккетти был направлен, как мы видели, послом коммуны в Болонью; товарищ его, Сальвестро де'Медичи, – в Читта ди Кастелло. Саккетти ценил Сальвестро за честность и справедливость. Когда jн был избран гонфалоньером, Саккетти послал ему сонет, в котором jн наделяет Сальвестро эпитетами «справедливого Катона» и «нового Фабриция». Сонет этот начинается характерными стихами: «Не Сальвестром следует называть тебя, а скорее Salvator mundi» (Спасителем мира), – говорит Саккетти, играя созвучными словами, – который спас свою родину благодаря своему «благородному поведению». Таким образом, победа над оптиматами отождествляется со спасением родины. Так формулировать значение победы Сальвестро на выборах мог, конечно, только выходец из рядов среднего класса городской буржуазии или человек, солидаризировавшийся с ее интересами. Когда после ухода Микеле ди Ландо и жестокого разгрома отрядами цехов рабочего квартала Камальдоли 13 сентября был избран новый состав синьории, Саккетти приветствовал ее канцоной, отдельные выражения которой не только отчетливо определяют его политическую позицию, но ярко характеризуют и его отношение к поднятой пролетариатом социальной революции. Он восхваляет новую власть, водворившую в ее палатах справедливость, до тех пор «пораженную целиком проказой». «Отныне, – говорит он, – вашего государственного порядка никто не опасается, потому что правят теперь средние люди (mezzane genti), a всякая середина всегда восхищает; от середины никогда не бывает ущерба». В таких формах мыслил Саккетти свободу, которую он по-своему высоко ценил. Когда почти накануне революции, в 1377 г., ему предложили сочинить надпись на венце, украшавшем льва на решетке перед Дворцом приоров, то он написал следующее двустишие:
Corona porto per la patria degna,
Accio che libertа ciascun mantegna,
Я несу венец ради достойного отечества,
Дабы каждый поддержал свободу.
Основой свободы являлся для Саккетти средний класс, демократия среднего достатка, трудолюбивая и преданная интересам коммуны. Входя в состав «Otto delia guardia» («Охранная восьмерка»), Саккетти приказал поместить в зале собраний сонет, начинающийся словами: «Любить свое отечество есть достойная добродетель, которая лучше чем какая-либо другая может поднять его на высоту и сделать могущественным». Ведь любовь к отечеству, – говорит он в заключении той же пьесы, – пробуждает в гражданине все добродетели и воспламеняет их на служение общему благу, ибо он «никогда не печется о благе личном, но всегда гитов биться за благо общее, а эти качества и являются подлинными городскими стенами».
Мы видели выше, что и Боккаччо гордился своей Флоренцией и любил ее; но хотел бы ради нее не жертв, не служения общему благу. Он хотел бы, чтобы она сама устроила свою жизнь так, чтобы власть и положение принадлежали оптиматам ума и добродетели. Его характеристика отрицательных черт флорентийской жизни, его ссылка на гордыню, зависть И любостяжание говорят об этом совершенно ясно. В 1340–1341 гг., когда были написаны эти строки, Боккаччо был еще весь во власти неаполитанских впечатлений, элегантной и несколько фривольной обстановки придворных кругов столицы короля Роберта, светского общества, обольстительных дам и общения с такими по-новому образованными людьми, как Никколо Аччайуоли и его гуманистический кружок. Флоренция должна была казаться Боккаччо серой, суровой, провинциальной, отсталой. Он жаждал новых людей и новой жизни, тогда как взор Саккетти, вероятно, охотно обращался к прошлому, к той старой Флоренции, которая жила проще, беднее, но честнее, Флоренции, которую устами Каччагвиды восхвалил Данте в XV песне «Рая», противопоставляя ее современной ему.
Но при всем свеем критическом отношении к современности Саккетти был слишком уравновешенным человеком, слишком добродушным и слишком любящим жизнь, чтобы превратиться в сурового laudator temporis acti (восхвалителя прошлого). Он отлично понимал, что в жизни мало праздничного и много будней; так не превращать же и те немногие праздники, которые выпадают на нашу долю, в будни и не усугублять же будничное в необходимых буднях.
Последние десятилетия жизни Саккетти были для него трудным временем. Он потерял свою жену; в 1379 г. был казнен за уголовные дела его брат Джанноццо, человек способный, занимавшийся, как и Франко, поэзией, но сбившийся с пути; в 1381 г., во время возвращения своего с сыном из поездки в разные места по поручению правительства республики, он был ограблен в море пизанцами, а сын ранен. С 1384 г. начинается его многолетняя служба в различных городах (Биббьене, Сан-Миниато, Фаэнце и в провинции Романья) в качестве подеста, а вместе с тем его начинают преследовать недомогания и болезни. Его материальное положение становится затруднительным, и стареющий Саккетти вынужден, превозмогая свои недуги, работать не покладая рук, в особенности в последние годы жизни, когда его благосостоянию был нанесен жестокий удар: в 1397 г., всего за три года до смерти, во время замаскированных операций Джованни Галеаццо Висконти против Флоренции, один из кондотьеров, бывших на службе у Милана, граф Альбериго да Барбьяно (см. нов. 223, 224), совершил набег на нижнюю долину Арно, причем он, сводя личные счеты с Саккетти, разорил его небольшое имение, Мариньолле. Это разорение оставляло незаполнимую брешь в денежных делах писателя. Горько жалуется Саккетти на этот акт мести Альбериго в письме к одному из своих друзей, синьору Фаэнцы – Асторре Манфреди. Но даже и такое несчастье не озлобило Саккетти. Его единственной местью насильникам было опубликование двенадцати сонетов, грубых, но откровенных, по признанию их автора, направленных против войны и тех наемных банд, которые жили ею. И все же один из этих сонетов, посвященный Филиппу Виллани, которому он описывает свои несчастья, кончается следующими характерными строками: «В конце концов я боюсь, как бы судьба не послала мне в дар тюремного заключения [за неуплату долгов], о котором я [до сих пор] никогда не помышлял; кто в этом повинен, – да простит ему бог». ото происходило в 1397 г., пять лет спустя после того, как Саккетти принялся за свои новеллы, бывшие его «лебединой песнью» и как бы итогом его отношений к окружающей действительности, подведенным художником и гражданином.
Современная жизнь, которую мы наблюдаем вокруг себя, – говорит Саккетти в предисловии к своей книге, – полна печальных событий; чума, смерть, внутренние и внешние войны, обеднение народов и семей – все это ведет к тому, что люди ищут смеха. Такова природа человека, такова и природа его, писателя, подсказывающая ему необходимость писать так, чтобы «tra molti dolori si mescolino alcune risa» («чтобы смех примешивался к столь частым фактам скорби»).
Как наблюдателя-гражданина его внимание привлекает больше всего его родная обстановка. Географический горизонт Саккетти гораздо более узок, нежели кругозор Боккаччо: он почти целиком ограничен стенами Флоренции. Внутри этих рамок он с особым вниманием следит за людьми, которые ему хорошо знакомы, и потому особенно близки; рядовые горожане и их жены, ремесленники, военные люди, кондотьеры и обычные бойцы, монахи и священники, шуты, художники и писатели, судьи, нотариусы и городские служащие и власти, трактирщики, слуги и простой народ. Большие исторические фигуры, вроде Карла Великого (нов. 125), Фридриха II (нов. 2), английского короля Эдуарда I (нов. 3), французского короля Филиппа Валуа (нсв. 195); крупные синьоры, вроде Маркиза Аццо VIII д'Эсте (нов. 15), Каструччо Интерминелли, синьора Лукки (нов. 5), встречаются редко. В некоторых случаях какой-нибудь французский король или бургундский герцог – простые, бледные анонимы, которых можно заменить любым иным линем. Более других отчетливо и конкретно изображен Саккетти Бернабо Висконти, синьор Милана. Этого жестокого человека, которого Саккетти знал лично и который интересовал его, он изображает, однако, не только с отрицательной (нов. 74), но и положительной стороны (нов. 4, 152, 188). Гораздо бледнее ланы Мастино делла Скала (нов. 62), Лодовико Мантуанский (нов.65) и Франческо де'Медичи (нов. 88). Папы, Бонифаций VIII (нов. 20, 35, 126) и Григорий XI (нов. 203), у Саккетти не столько действующие лица, сколько фигуры, к которым приурочен тот или иной анекдот или остроумное словцо.
