Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы
Чтоб согрешить не довелось им телом.
Примеров много от седых времен.[270]
Когда в Афинах был убит Фидон
В покоях, где шумело празднество,
Тираны злые дочерей его
Велели привести совсем нагими,
Чтоб любострастно насладиться ими.
В крови отца плясать несчастных дев
Заставили, — срази их божий гнев!
Но те, страшась бесчестье перенесть,
Свою девичью охраняя честь,
В пруд бросились и утонули там.
Об этом книги сообщают нам.
Пытались и мессенцы пятьдесят
Спартанских дев схватить и на разврат
Обречь тела их чистые, — с собой
Тогда покончили все до одной,
Предпочитая раннюю кончину
Покорству перед похотью мужчины,
И сохранили девственность свою.
Пред страхом смерти я ль не устою?
А что о Стимфалиде говорит
Преданье? В ночь, когда отец убит
Был по приказу гнусного тирана,
Она спастись бежала в храм Дианы;
Прильнувши к образу богини, так
В него впилась, что оторвать никак
Ее от образа не в силах были.
Так бедную на месте и убили.
Коль защищались девушки с такой
Отвагою от похоти мужской,
Тем более замужняя жена
Смерть оскверненью предпочесть должна.
Примеров тьма: супруга Газдрубала,
Когда про взятье города узнала,
В костер метнула всех своих детей
И смерть прияла от руки своей.
Милее вечное ей было тленье,
Чем жадных римских рук прикосновенье.
А разве не покончила с собой
Лукреция, позор смывая свой?
Ту плоть, что осквернить дерзнул Тарквиний,
Она отважно обрекла кончине.
Семь дев милетских тоже смерть избрали,
Чтоб галлы, что на город их напали,
Девичью их не осквернили честь.
Примеров мужества не перечесть,
Которые тут можно привести.
Когда убит был Абрадат, прости
Последнее жена ему сказала
И с кровью мужниной свою смешала,
Шепнувши: «Верная тебе жена,
Никем не буду я осквернена».
Примеры множить надо ли? Когда
Столь многие в цветущие года
Предпочитали жизнь свою пресечь,
Чем плоть на поругание обречь,
Прикончить жизнь свою и я должна.
Коль не могу супругу быть верна,
Себя убью я, как во время оно,
Вежа позора, дочь Демотиона
Себя убила. Грустен, о Седаз,
Про бедных дочерей твоих рассказ.
При случае таком же все они
Свои пресекли молодые дни.
А девушка-фиванка, смерть которой,
Прията ею из-за Никанора,
Бедняжку от бесчестия спасла?
И та, другая, что на смерть пошла
Затем, что честь ее была распята
На ложе македонского солдата?
Супруга Никерата, ты себя
Убила тоже, честь свою любя.
Любимой девушке Алкивиада
Смерть добровольная была отрадой,
Чтоб не видать, как, бездыханный, он
Лежит, в святой земле не схоронен.
Альцеста, Пенелопа! Нам не надо
Вам славу петь, — вас знает вся Эллада.
Когда под Троей пал Протесилай,
С собой покончила, в загробный край
За ним решив уйти, Лаодамия.
Так поступили многие другие.
Брут Порцией так нежно был любим,
Что в гроб она сошла бок о бок с ним.
Все знают Артемизию, — она
Повсюду в варварских краях славна;
Царица Тейта чистотой своей
Пример для верных жен вселенной всей».
Так Доригена день, другой стонала
И мысль о смерти без конца ласкала.
На третью ночь вернулся Арвираг;
Заметив, что она печальна так,
Ее спросил он, в чем тому причина,
И воплем прорвалась ее кручина:
«Будь проклят моего рожденья час!
Я так и так — о горе! — поклялась».
И рассказала мужу то, о чем
Слыхали вы. Итак, вперед пойдем.
С улыбкой ласковой и ясной так
Жену спросил прекрасный Арвираг:
«Все, Доригена, рассказали вы?»
«Да, Арвираг, но этого, увы,
Достаточно!» Тогда сказал он ей:
«Не плачьте! Утро ночи мудреней.
Быть может, недалек счастливый час;
Но слову верной быть прошу я вас.
Клянусь творцом! За вас, моя любовь,
Скорей пролью я всю до капли кровь,
Чем допущу, чтобы покрыло тенью
Вам светлый образ клятвопреступленье.
Быть верным слову — высший нам закон».
И вдруг, заплакав, так продолжил он:
«Под страхом смерти запрещаю вам
Кому б та ни было, хотя б друзьям,
Об этой сообщать беде. А я
Жить попытаюсь, боль в душе тая.
Еще одно: пускай не выдаст вас
Ни складка губ, ни выраженье глаз».
Затем служанку с пажем он позвал.
«Супругу отведите, — им сказал, —
Туда, куда она укажет вам».
И те, покорствуя его словам,
Пошли, — куда, не ведая нимало,
Им госпожа ни слова не сказала.
И вот Аврелий молодой, тот самый,
Который так пленен был этой дамой,
Ее случайно встретил на пути,
Когда по людной улице пройти
Она в условленный спешила сад.
Он шел туда же. Уж с утра свой взгляд
Не отрывал он от ее окна
И все следил, не выйдет ли она.
Случайностью была ль их встреча эта
Иль рок, — но, радостно слова привета
К ней обратив, спросил Аврелий так:
«Куда вы направляете свой шаг?»
Она ответила, как бы в бреду:
«По приказаны» мужа в сад иду,
Чтоб выполнить — о горе! — свой обет».
Аврелий, услыхав ее ответ,
Был изумлен, и чувство состраданья
В нем вызвали она, ее стенанья
И муж ее, достойный Арвираг,
Жену пославший в сад, — столь ярый враг
Он был измене клятвенному слову.
И вот Аврелий, — выхода иного
Найти не в силах, кроме одного,—
Решил от вожделенья своего
Отречься, чтобы рыцарский закон
Поступком подлым не был оскорблен.
Он обратился к Доригене так:
«Сударыня, я вижу: каждый шаг,
Что делаете вы, для вас постыл,
И столько благородства проявил
Ваш муж, которому страшней укор
Жене во лжи, чем собственный позор,
Что я готов страдать всю жизнь до гроба,
Чтоб только вы в согласье жили оба.
Все обязательства, что я от вас
В какой бы ни было год, день и час
Доселе получил, — вам, дорогая
Сударыня, я ныне возвращаю.
О вашем обещании клянусь
Навек забыть и с этим удалюсь
Из вашей жизни. Я жены честней
И лучше в жизни не знавал своей.
О, если бы все жены поступали
Подобно вам и слово бы держали!
Тогда бы повод для красивых дел,
Достойных рыцаря, и паж имел».
К его ногам она в слезах упала,
Потом пошла домой и рассказала
Все мужу, что сказал Аврелий ей.
Я затрудняюсь описать, ей-ей,
Как счастлив Арвираг был. Что же дале
Скажу про них? Как прежде, продолжали
В согласии взаимном жить они;
Блаженно, радостно текли их дни.
В их браке места не было ни гневу,
Ни ревности, — ее, как королеву,
Он чтил, она была ему верна.
Все этим сказано про них сполна.
Аврелий, потерявший деньги даром,
Жизнь предавал свою проклятьям ярым:
«Зачем философу в недобрый час
Я столько фунтов уплатить зараз
Пообещал? Продать я принужден
И вотчину. Увы, я разорен,
И предстоит мне, край покинув свой,
Чтоб не срамить родню, пойти с сумой.
Коль не удастся мне добиться льгот.
Рассрочить попытаюсь я расчет.
Философ согласится, может быть,
Свой гонорар частями получить.
Я, благодарность чувствуя глубоко,
В годах не пропущу ни разу срока».
Он к сундуку пошел, давясь от слез,
И золото философу отнес —
Всей суммы половину, остальное
Рассрочить попросив. К нему с такою
Он обратился речью: «Господин,
Людей спросите, — скажут, как один,
Что никогда не нарушал я слова.
Как мне ни трудно, выхода иного
Нет для меня, как долг отдать вам свой,
Хотя б я по миру пошел с сумой.
Но если года на три долг рассрочен
Мне будет под залог, — меня вы очень
Обяжете, иначе — не таю —
Я должен вотчину продать свою».
Философ, обратив спокойный взор
К Аврелию, спросил: «Наш договор
Не выполнил я разве?» Тот в ответ:
«Он выполнен отлично, спора нет».
«Добился ты своей заветной цели?»
«О нет!» — вздохнувши, прошептал Аврелий.
«Да почему же? Право, не пойму».
Тогда Аврелий рассказал ему
Подробно все, что вам уже известно
И повторять как будто неуместно.
Он рассказал, что Арвираг скорей
Готов был мучиться остаток дней,
