Жак Ивер - Новые забавы и веселые разговоры
Письмо это поразило Королеву. Читая его, она плакала и горько раскаивалась. Она потеряла верного слугу, который любил ее такой беззаветной любовью, что никакие сокровища, ни даже все ее королевство ничего не значили в сравнении с этой утратой, которая сделала ее несчастнейшей из женщин. И, выслушав мессу и вернувшись к себе, она впала в такое горе, которое вполне заслужила своей жестокостью. И не было в стране таких гор и лесов, где бы посланцы ее не разыскивали отшельника, но тот, кто вырвал его из ее рук, ей больше его не вернул и, должно быть, взял его в рай раньше, чем она что-нибудь о нем узнала.
– Из рассказа этого явствует, что не следует признаваться в своем чувстве, если это признание только вредит и ничем не может помочь. И вот что еще того важнее, благородные дамы: даже если вы не верите признаниям мужчины, не подвергайте его искусу столь тяжелому, что он ему может стоить жизни.
– Право же, Дагусен, – сказал Жебюрон, – всю жизнь мне только и приходилось слышать об исключительных добродетелях той, о ком вы только что рассказали, но сейчас я убедился в ее жестокости, доходящей едва ли не до безумия.
– Во всяком случае, – сказала Парламента, – мне кажется, что не было ничего худого в том, что за эти семь лет она хотела проверить, действительно ли он ее любит так, как говорит. Мужчины в подобных случаях так привыкли лгать, что, прежде чем им поверить (если только им вообще надо верить), их следует испытывать, и чем дольше, тем лучше.
– И все-таки дамы на самом деле гораздо умнее, – возразил Иркан, – большинство их за семь дней могут убедиться в том, на что иным требуется семь лет.
. – Да, это так, – сказала Лонгарина, – но здесь среди нас есть дамы, чьей любви приходится домогаться дольше, чем семь лет, и все испытания огнем и водой для них ничего не значат.
– Я нисколько не сомневаюсь, что вы говорите правду, – воскликнул Симонто, – но такие вещи случались в былые времена, а теперь никто бы этого не вытерпел.
– Надо, однако, сказать, – заметила Уазиль, – что дворянин этот должен был благодарить свою даму – она ведь направила все его помыслы к богу.
– Счастье еще, что он по дороге наткнулся на бога, – воскликнул Сафредан, – удивительно, как с такой тоски он не обратился к дьяволу.
– Вы что, видно, сами обращались к помощи этого господина, когда ваша дама обошлась с вами худо? – спросила Эннасюита.
– Тысячу раз, – отвечал Сафредан, – но дьявол отлично понимал, что муки ада ничто в сравнении с теми муками, которые она мне причинила, и он остался глух ко всем моим уговорам, понимая, что он со всеми своими кознями совершеннейшее ничтожество в сравнении с дамой, которую любят и которая сама любить не склонна.
– Если бы я держалась такого мнения, как вы, Сафредан, – сказала Парламента, – я бы вообще не стала ухаживать за женщинами.
– Я всегда так пленялся ими, – отвечал Сафредан, – что на каждом шагу совершал непростительные ошибки. Но даже там, где я не властен распоряжаться, я счастлив тем уже, что могу служить прекрасному полу. И как бы ни было велико коварство дам, оно не может умерить моей любви к ним. Но скажите лучше по совести, неужели вы и в самом деле способны оправдать такую суровость?
– Да, – ответила Уазиль, – ибо я считаю, что дама эта, не любя сама, не хотела, чтобы ее любили.
– Но если у нее действительно было такое намерение, – сказал Симонто, – то чего же ради она целые семь лет поддерживала в нем надежду?
– Я с вами вполне согласна, – сказала Лонгарина, – женщина, которая не хочет любить, не должна подавать никаких напрасных надежд.
– Может быть, она любила кого-то другого, кто совсем не стоил этого благородного человека, – заметила Номерфида, – и ради него отказалась от лучшей доли.
– Честное слово, – воскликнул Сафредан, – по-моему, она просто приберегла его про запас, на случай, если расстанется с тем, кого она действительно любила.
Госпожа Уазиль, видя, что мужчины, осуждая и порицая в королеве Кастильской то, что действительно ничем не может быть оправдано ни в ней, ни в ком-либо другом, принялись злословить по поводу женщин и что самым скромным и добродетельным достается не меньше, чем самым бесстыдным и сумасбродным, не могла больше этого вынести. И, взяв слово, она сказала:
– Я вижу, что чем больше мы об этом будем говорить, тем больше те, кто не хочет, чтобы мы с ними плохо обходились, будут возводить на нас хулу. Поэтому прошу вас, Дагусен, передайте кому-нибудь слово.
– Я передаю его Лонгарине, – сказал Дагусен, – и уверен, что она расскажет нам какую-нибудь не слишком грустную историю и, правды ради, не станет щадить ни мужчин, ни женщин.
– Раз вы считаете меня такой поборницей правды, – сказала Лонгарина, – я возьму на себя смелость рассказать вам историю, приключившуюся с одним принцем, который добродетелью в свое время был превыше всех. И вы согласитесь со мной, что нет ничего хуже лжи и притворства и без крайней надобности людям никогда не следует прибегать к ним. Этот порок отвратителен и мерзок особенно тогда, когда ему предаются принцы и лица высокопоставленные, которым пристало больше чем кому бы то ни было быть правдивыми. Но нет на свете такого богатого и могущественного государя, который не подпал бы под власть Амура, а тот ведь нередко становится тираном. И кажется даже, что чем знатнее и благороднее государь, тем сильнее Амур порабощает его своей властной рукой. Этот всесильный божок не считается ни с чем – ни с порядком вещей, ни с привычками смертных, – и главное удовольствие, которое он позволяет себе, заключается в том, что он день ото дня творит чудеса. Он унижает людей сильных, возвышает слабых, открывает глаза невеждам, умных мужей лишает рассудка. Он потворствует страстям и уничтожает разум. Вот какими проделками тешится бог любви. А так как государи не составляют исключения из общего правила им приходится поступать, как поступают все. И коль скоро им поступки свои приходится подчинять велению любви, которая их порабощает, то, в качестве ее слуг, им не только позволено, но даже надлежит прибегать ко лжи, лицемерию и притворству, каковые являются надежными средствами победить своих противников, как этому нас учит наш достославный Жан де Мен.
А так как в подобных делах государям и принцам вменяют в заслугу то, что в обыкновенных людях мы осуждаем, я расскажу вам о ловкой выдумке одного молодого принца, сумевшего обмануть тех, кто привык обманывать всех на свете.
Новелла двадцать пятая
Молодой принц[330], явившийся к адвокату якобы для того, чтобы поговорить о своих делах и испросить ц него совета, так искусно входит в доверие к его жене, что она соглашается на все его просьбы.
В городе Париже жил некий адвокат, которого уважали так, как никого другого. Это был человек способный, очень многим приходилось обращаться к нему за помощью, и он считался одним из самых богатых людей во всей Франции. Он был женат, но, так как детей от этого брака у него не было, он решил оставить жену и жениться на другой. И как он ни был стар, сердце его оказалось достаточно молодо и желания в нем не угасли. Ему приглянулась девушка лет восемнадцати-девятнадцати, одна из самых красивых во всем городе. Она была очень стройна и хороша собою и обращала на себя внимание нежным Цветом лица. Адвокат полюбил ее и был с нею очень счастлив, но и от этой жены детей у него не было. Молодую женщину это, разумеется, огорчало. Но так как молодости не свойственна тоска, она стала искать развлечений вне дома, ездила по гостям и бывала на балах, но при всем этом вела себя крайне скромно, и ничего худого о ней муж не думал, ибо хорошо знал, что подругам ее, с которыми она проводила время, вполне можно доверять.
Однажды, когда она была на какой-то свадьбе, в числе приглашенных находился некий принц, который мне потом и рассказал всю эту историю, – запретив, однако, называть его имя. Достаточно сказать, что это был человек, чья красота и манеры не имели себе равных, да, пожалуй, и не будут иметь. Встретив эту молодую и пленительную женщину, принц не мог оторвать от нее глаз и, увлеченный ею, заговорил с ней столь ласково и нежно, что она охотно стала рассказывать ему о себе и даже не скрыла от него, что чувство, о котором он ее просит, давно уже живет в ее сердце и что уговоры его совершенно излишни, ибо она полюбила его с первого взгляда. Увидев, что в простоте душевной она согласилась сразу на то, чего обычно приходится долго добиваться от женщины, он возблагодарил бога, который оказался к нему столь милостив. И с этой минуты молодые люди так хорошо стали понимать друг друга, что сразу же условились о том, где и когда они встретятся наедине. В условный час принц пришел в назначенное место, и чтобы ничем не задеть чести своей дамы, явился туда переодетый. Но для того чтобы на него не напали бродяги, слоняющиеся ночью по городу, и чтобы, встретив их, он мог остаться неузнанным, он захватил с собою нескольких друзей, на которых мог вполне положиться. Дойдя до угла улицы, где жила эта дама, он расстался с ними, сказав:
