Тирсо де Молина - Театр

Как так?

Дон Хуан Тенорьо,
Отвратительный предатель,
В ночь моей несчастной свадьбы,
Раньше завершенья брака,
У меня супругу óтнял.
Вот свидетель перед вами!

Если вашей королевской
Милости над дон Хуаном
Суд назначить неугодно, —
Буду я, пока жива я,
Буду господу и людям
Жаловаться беспрестанно!
Был он выброшен из моря,
Жизнь ему и кров дала я,
Он же мне за все заботы,
Обещав меня взять замуж,
Отплатил моим бесчестьем!

Что такое?

Только правда!

Гдé он, гдé он, мой супруг?

Кто он?

Будто ты не знаешь?
Муж мой, дон Хуан Тенорьо,
С кем иду сейчас венчаться.
Он мне обязался честью, —
Благородный лгать не станет!

Время, о король великий,
Свет пролить теперь настало
На большие преступленья
Твоего любимца. Знай же,
Это дон Хуан Тенорьо
В том виновен злодеяньи,
Что вменяешь мнé ты. Низко
Дружбой злоупотребляя,
Он жестоким был убийцей.
Два свидетеля в запасе!

Не было подлей злодейства!
Взять его! Предайте казни!

В воздаянье за заслуги
Старика-отца пускай он
Будет взят и за проступки
Все свои пускай заплатит!
Я о том прошу, чтоб с неба
На меня не пало пламя,
На отца такого сына!

Вот любимцев выбирал я!

Вы послушайте, сеньоры,
О событьи небывалом
До сих пор на этом свете!
Выслушав, предайте казни!
Дерзко пошутить задумал.
Как-то под вечер однажды
Дон Хуан с комендадором,
У которого он раньше
Отнял все, что в этом мире
Было дорогого старцу.[314]
Взял он за бороду смело
Статую того из камня
И его к себе на ужин
Пригласил он, издеваясь.
Ах, зачем он это сделал.
Тот пришел; потом Хуана
Пригласил на ужин тоже.
Я рассказ свой сокращаю:
После ужина и многих
Знамений, он дон Хуана
Зá руку своей рукою
Взяв, давил ее, покá тот
Жизни не лишился вовсе.
«Бог, — сказал он, — поручает
За грехи с тобой покончить:
Кто так сделал, тот и платит».

Что ты говоришь!

Святую
Правду. Прежде чем скончаться,
Он сказал, что обесчестить
Не успел он донью Анну.
Раньше этого был ýзнан.

За последнее — награду
Эту новость возвестивший
От маркиза получает.

Мщенье неба справедливо.[315]
Ну, теперь скорее свадьбы
Надо справить. Ибо умер
Натворивший зла без краю.

Я женюсь на Исабеле,
Раз она вдовою стала.

Я — на донье Анне.

Мы же
На своих невестах. Драму
Кончим «Каменного гостя».

А гробницу передайте
В храм мадридский, в храм Франциска,
Чтоб осталась крепче память.

Вот уж мы в виду Мадрида.
Мост пройти — в столице будем,[316]
И тогда совсем забудем
Мы сады Вальядолида,
Эсполон его, Ворота
Полевые, и Эгзеву,[317]
Что, внемля гребцов напеву,
Вдаль уносит нечистоты
Городские, как святая
Инквизиция для знати
Пинсианской, — от проклятий
Неба град освобождая.
Нас к мосту твои проделки
Привели; взгляни: он — чудо;
В обе стороны отсюда
Виден Мансанáрес[318] мелкий.
Меж песчаных двух оплотов
Он течет своей стезею,
Чтоб у моста стать слезою
Стольких глаз — его пролетов.[319]
Познакомь меня с причиной
Путешествия такого.
Ради страха, но какого —
Нарядилась ты мужчиной?

Подожди; потом, Кинтана!

Я сегодня пятый день
За тобой брожу как тень.
В понедельник утром рано
Ты в Вальядолиде встала,
Забрала меня с собой
И дорогою прямой
До столицы дошагала,
Дом оставив, старика,
Что в тебе души не чует.
Что ж тебя, мой друг, волнует?
Не узнать никак пока.
Впрочем, я уже поклялся
Не выпытывать твоих
Ни путей, ни дел иных,
И послушным оставался,
И иду, куда ведешь, —
До сих пор мои догадки,
Как у астролога, шатки[320]
О пути, каким идешь.
Освети недоуменье,
Сжалься над моей мольбой!
Вспомни, я пошел с тобой,
Раз ты приняла решенье, —
Чтоб тебя в пути хранить
От опасности, которой
Подвергалась бы сеньора;
Королевским стражем быть
Для твоей девичьей чести
Я хочу, и одного
Господина моего
Я в родном оставил месте!..
Пожалей меня, — смотри,
Как душа стремится жадно
Все узнать…

Ну, слушай, ладно!
Диву дашься.

Говори!

Две луны уже сменились
С пасхи ранней, что поля
Одевает в шелк и бархат,
Пышные ковры стеля,
Как к мосту (Ансурес Перо,[321]
Говорят, соорудил
Пополам с своей супругой
Этот мост) Вальядолид
Весь пошел, и я со всеми;
Я сама домой пришла,
Но не знаю, как вернуться
К прежнему могла б душа.
Ибо близко от Виторьи[322]
Адонис[323] был встречен мной,
Ненавистный Марсам многим,
Тысячи Венер — герой.
Как во мне забилось сердце!
Ведь любовь — как альгвасил[324]
Пленных душ… Пред трибуналом[325]
Будто встала я без сил…
На глаза его наткнулась
Я пылающим лицом,
И упала, зацепившись
У порога башмаком…
Протянул он, сняв перчатку,
Руку (нежная рука
Из слоновой кости) — ею
Поддержал меня слегка…
И сказал: «Сеньора, стойте.
Пусть падением своим
К духам злобы не причтется
Столь прекрасный серафим».
У меня перчатку взял он,
Как души моей залог;
Это правда, что в перчатке
Душу, душу взять он мог!
Весь короткий этот вечер
(Да, короткий для меня,
Тот апрельский вечер долгим
Не сочла любовь моя)
Чрез глаза душа впивала,
Неспособная к борьбе,
Яд, который подносила
Статность нежная его.
Ах, от зависти и солнце
Закатилось, как со мной,
У моей кареты стоя,
Он прощался огневой
Речью, полной слов обманных
Постоянства и любви,
Вздохов, ревности, забвенья
Чувств, клокочущих в крови.
Стала пламенною Троей
Я, что Скифией была.[326]
Я домой пришла, пылая,
И заснуть уж не могла.
Я в бессонницу вступила.
Коль любил, о том судить
Можешь ты… Как мне казалось,
Что уж солнцу не светить,
Что оно пренебрегает
Наш зенит позолотить.
С синевою под глазами
Встала я; открыв балкон,
Утомленная взглянула:
Предо мною в яви он!
Нападения повел он
Так упорно на меня
Безрассудную! Служил он
Мне с того покорно дня.
Днем записки присылал он,
Ночью музыкой томил,
Драгоценные вещицы
Он, коварный, мне дарил.
Их принять — и сам ты знаешь,
Что бывает… Дон Мартин
Де-Гусман[327] (вот как зовется
Наших странствий господин)
В два он месяца любовью
Все помехи устранил, —
Хоть противилась я с той же
Страстностью, как он любил.
Он мне слово дал супруга,
Только слово, а оно
Обещаньями богато,
Исполнением — бедно, —
До его отца доходит
(Верно, горький мой удел
Все ему поведал) наша
Страсть; а тот узнать сумел,
Что хоть знатной родилась я,
Да бедна, и злато — вот
Кровь расчетливости низкой![328] —
Отыскало в сердце вход
Ко скупцу… И диво ль? — Стар он,
И — злосчастен жребий мой! —
Сына он венчать задумал
С доньею Инéс; у той
Тысяч семьдесят дукатов, —
Значит, все в плену сердца!..
А отец ее и просит
Письменно его отца,
Чтобы тот в зятья дал сына.
Согласиться не посмел
Этот прямо, предвкушая,
Что досталось бы в удел
Сыну за мое бесчестье…
Нет, но вникни в план его:
Он почтовых заготовил
И отправил своего
Сына в этот город лживый.
И в Мадрид поехал сын,
Но под именем другого:
Он теперь не «дон Мартин»,
Но, по отчему совету,
Он «дон Хилем» стал в пути, —
Чтобы, если б и решилась
К правосудию притти
Я за помощью, — его бы
Не могло оно найти.
Дону Педро де-Мендоса[329]
И Веластеги, отцу
Этой девушки, он пишет:
«Столь желанному венцу
Нашей дружбы есть помеха;
Пылкой юности каприз
Моего заставил сына
Дать Хуане де-Солис
Клятву, донье небогатой,
Хоть и знатной. Выбор им
Сделан; ветреного сына
Заменю тебе другим, —
Доном Хилем, чей достаток
Знает весь Вальядолид».
С этой ложью тот уехал,
Но мой Аргус,[330] что не спит,
Зоркий кормчий — подозренье
Догадалось о моих
Злоключеньях, а червонцы
Помогли раскрыть мне их;
Двух алмазов оказалось
Мне довольно, чтоб открыть
Тайны извести и камня
И внутри их планов быть.
Поняла я расстоянье
До деяний от речей,
И из слабости родилось
Мужество в душе моей;
Смелость мне дала обида,
План обдумала я свой
Всесторонне. Я видала
Уж не раз, что никакой
Пред настойчивою волей
Злой не устоять судьбе.
Видишь, я переоделась,
И, доверившись тебе
И отдавшись воле рока,
К гавани плыву моей.
Мой возлюбленный в Мадриде
Вряд ли более двух дней;
Так мне сердце подсчитало,
Нет сомненья, не пойдет
Он к дон Педро прямо, — нет же:
Заготовит наперед
Он дары — любви приманки,
И придаст игру лицу.
О, помехой быть сумею
Я не малою лжецу!
Уж меня неблагодарный
Будет помнить дон Мартин!
Из его поступков низких
Не удастся ни один.
Он меня узнать не может:
Так переоделась я;
Только ты уйди, иначе
По тебе найдут меня.
До Вальéкаса[331] лишь миля,
Отправляйся-ка туда, —
Обо всем, что ни случится,
Известить тебя всегда
Я могу в письме. Оттуда
Ходят хлеба продавцы.