Готфрид Бюргер - Удивительные путешествия барона Мюнхгаузена
Мой друг был высокий и сильный мужчина, привыкший к местному климату и жаре. Зато я, несмотря на то, что не позволял себе лишних движений, очень быстро ослабел и к тому времени, когда мы добрались до леса, значительно отстал от своего спутника.
Я собрался было присесть и отдохнуть на берегу бурного потока, уже некоторое время привлекавшего мое внимание, когда вдруг услышал шорох, доносившийся со стороны дороги, по которой я пришел сюда. Я оглянулся и замер, словно окаменев, при виде огромного льва, который направлялся прямо ко мне, не скрывая своего намерения всемилостивейше позавтракать моим бренным телом, не испросив на то моего согласия. Мое ружье было заряжено простой мелкой дробью. Раздумывать было некогда, да и мешала растерянность. Я все же решил выстрелить в зверя, надеясь хотя бы испугать его или, может быть, ранить. Но так как я с перепугу даже не выждал, пока лев приблизится ко мне на нужное расстояние, то своим выстрелом я только разъярил зверя, и он в злобе бросился на меня. Подчиняясь скорее инстинкту, чем разумному рассуждению, я попробовал совершить невозможное — бежать. Я повернулся, и… — еще сейчас при одном воспоминании меня обдает холодный пот, — в нескольких шагах от себя я увидел омерзительного крокодила, который уже раскрыл свою страшную пасть, собираясь проглотить меня.
Представьте себе, господа, весь ужас моего положения! Позади меня — лев, передо мной — крокодил, слева — бурный поток, справа — обрыв, который, как я узнал позже, кишел ядовитыми змеями.
Ошеломленный от страха — а это нельзя было бы в таком положении поставить в вину даже Геркулесу, — я бросился на землю. Все мысли, на которые я еще был способен, сводились к страшному ожиданию — вот-вот в меня вопьются клыки и когти беспощадного хищника или я окажусь в пасти крокодила.
Но вдруг до меня доносятся какие-то совершенно непонятные звуки. Я решаюсь приподнять голову и оглянуться. И что же? Как вы думаете, что я увидел? Оказалось, что лев, в ярости ринувшийся ко мне, в ту самую секунду, когда я упал, с разбегу перескочил через меня и угодил прямо в пасть крокодила. Голова одного застряла в глотке другого, и они бились, стараясь освободиться друг от друга.
Я едва успел вскочить, выхватить охотничий нож и одним ударом отсечь голову льву, так что туловище его в судорогах свалилось к моим ногам. Затем прикладом своего ружья я еще глубже загнал львиную голову в глотку крокодила и таким образом задушил его.
Вскоре после того как я одержал такую блистательную победу над двумя свирепыми врагами, появился мой друг, чтобы узнать, почему я отстал от него.
После взаимных приветствий и поздравлений мы принялись измерять крокодила и установили, что он имеет в длину ровно сорок парижских футов и семь дюймов.
Как только мы рассказали губернатору об этом необычайном приключении, он выслал телегу и нескольких слуг, приказав привезти обоих зверей к нему домой. Из шкуры льва местный скорняк изготовил мне кисеты для табака, из которых я несколько штук преподнес своим знакомым на Цейлоне. Остальные я по возвращении в Голландию подарил бургомистрам, которые собирались преподнести мне за них тысячу дукатов — подарок, от которого мне с трудом удалось уклониться.
Из кожи крокодила сделали самое обыкновенное чучело, составляющее сейчас одну из главных достопримечательностей Амстердамского музея. Человек, которому поручено водить по музею посетителей, рассказывает им историю этого крокодила. При этом он, правда, допускает всевозможные добавления, которые сильно расходятся с истиной. Так, например, он утверждает, что лев проскочил через крокодила и как раз собирался улизнуть через заднюю дверь, но мсье, знаменитый во всем мире барон (как он обычно величает меня), отсек вылезшую наружу львиную голову, а вместе с головой еще и три фута хвоста крокодила.
«Крокодил, — продолжает иногда рассказчик, — не остался равнодушным к утрате своего хвоста. Он повернулся, вырвал у мсье из рук охотничий нож и проглотил его с такой яростью, что нож пронзил сердце чудовища, после чего оно мгновенно лишилось жизни».
Мне ни к чему говорить вам, милостивые государи, как неприятна наглость этого негодяя. Люди, плохо знающие меня, смущенные такой ложью, могут в наше склонное к скептицизму время усомниться в правдивости рассказов о моих действительных подвигах, что в высшей степени обидно и оскорбительно для благородного кавалера, дорожащего своей честью.
ВТОРОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА МОРЕ
В 1776 году я сел в Портсмуте на английский военный корабль первого ранга, направлявшийся в Северную Америку. Корабль был вооружен сотней пушек, и экипаж состоял из тысячи четырехсот человек. Я мог бы здесь, правда попутно, рассказать и о том, что мне пришлось испытать в Англии, но оставлю это до другого раза. Об одной истории, которая представляется мне удивительно занятной, я все же мимоходом упомяну. Однажды я имел удовольствие увидеть короля, когда он с большой помпой направлялся в парламент. Кучер с необычайно внушительной бородой, в которой тщательно был вырезан английский герб, с торжественным видом восседал на козлах и, хлопая бичом, выбивал столь же искусное, сколь и четкое «Георг Рекс».
Что касается нашего морского путешествия, то с нами не приключилось ничего особенного до тех пор, пока мы не оказались на расстоянии примерно трехсот миль от реки святого Лаврентия. Здесь корабль вдруг со страшной силой ударился о какой-то предмет, который мы приняли за скалу. При этом, опустив лот на глубину пятисот саженей, мы не могли нащупать дно. Но еще более удивительным и даже непонятным было то, что мы потеряли руль, у нас сломался бушприт, все мачты расщепились сверху донизу, а две из них даже полетели за борт.
Бедняга матрос, который в это время как раз убирал большой парус, отлетел на три мили от корабля, раньше чем свалиться в воду. Если он уцелел, то только благодаря тому, что во время полета ухватился за хвост северного гуся, и это не только облегчило его падение в воду, но и дало ему возможность, пристроившись на спине этой птицы, или, вернее, между шеей ее и крылом, плыть вслед за кораблем до тех пор, пока его, наконец, не удалось подобрать.
Сила толчка была так велика, что всех людей, находившихся в межпалубных помещениях, подбросило к потолку. Моя голова при этом была вбита в желудок, и потребовалось несколько месяцев, пока она заняла свое обычное положение.
Мы еще не пришли в себя от удивления и состояния полнейшей растерянности, когда все эти непонятные явления внезапно объяснились: на поверхности воды показался огромный кит, который, греясь на солнце, как видно, задремал. Чудовище было весьма рассержено тем, что мы осмелились его обеспокоить, и ударом хвоста не только сорвало часть обшивки, но и проломило верхнюю палубу. Одновременно кит ухватил зубами главный якорь, который, как полагается, был намотан на шпиль, и протащил наш корабль по меньшей мере миль шестьдесят — считая по шести миль в час.
Бог ведает, куда бы он увлек нас, если бы, на наше счастье, не порвалась якорная цепь, благодаря чему кит потерял наш корабль, но зато и мы лишились якоря.
Когда полгода спустя, возвращаясь в Европу, мы снова очутились в этих водах, то натолкнулись в нескольких милях от прежнего места на мертвого кита, который покачивался на волнах, и длиной он был, — чтобы не соврать,
— по меньшей мере в полмили. Так как мы не могли погрузить на борт сколько-нибудь значительную часть такого огромного животного, то спустили шлюпки и с большим трудом отрубили ему голову. Какова была наша радость, когда мы не только обнаружили наш якорь, но еще и сорок саженей якорной цепи, которая забилась в дупло гнилого зуба слева в его пасти.
Это было за всю поездку единственное происшествие, достойное внимания.
Но погодите! Я чуть не забыл упомянуть об одной подробности. Когда кит в первый раз отплыл, таща за собой корабль, судно получило пробоину, и вода с такой силой хлынула в дыру, что работа всех насосов не могла бы и на полчаса отсрочить нашу гибель. К счастью, я первый обнаружил беду. Пробоина была большая — примерно около фута в диаметре. Я испробовал всевозможные способы, чтобы заткнуть ее. Но все было напрасно! В конце концов, я все же спас прекрасный корабль и весь его многочисленный экипаж. Меня осенила счастливейшая мысль. Как ни велика была пробоина, я всю заполнил ее моей дражайшей частью, даже не снимая для этого штанов, и ее хватило бы даже и в том случае, если бы пробоина была вдвое шире. Вас это не удивит, милостивые государи, если я скажу вам, что я и по отцовской и по материнской линии происхожу от голландских или по крайней мере от вестфальских предков. Положение мое, пока я сидел на очке, было несколько прохладное, но я вскоре был освобожден благодаря искусству плотника.
ТРЕТЬЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА МОРЕ
