Г. Бюргер - Приключения Барона фон Мюнхгаузена
Обзор книги Г. Бюргер - Приключения Барона фон Мюнхгаузена
Бюргер Г. А. Распе Р. Э.Приключения Барона фон Мюнхгаузена.
Текст (в сокращении) печатается по изданию: Бюргер Г. А. Распе Р. Э. Удивительные путешествия на суше и на море, военные походы и веселые приключения Барона фон Мюнхгаузена, о которых он обычно рассказывает за бутылкой в кругу своих друзей:
Пер. с нем. — М.: «Наука», 1985.
Перевел с немецкого В. С. ВАЛЬДМАН
Издание осуществлено при участии МП-фирмы «Прогресс»
Художник-иллюстратор Т. ЗЕЛЕНЧЕНКО
Собственное повествование Барона фон Мюнхгаузена.
Я выехал из дома, направляясь в Россию, в середине зимы, с полным основанием заключив, что мороз и снег приведут наконец в порядок дороги в Северной Германии, Польше, Кур и Лифляндии (Прибалтийские губернии царской России.), которые, по словам всех путешественников, еще хуже, чем дороги, ведущие к храму Добродетели, — выехал, не потребовав на это особых затрат со стороны достопочтенных и заботливых властей в этих краях. Я пустился в путь верхом, ибо это самый удобный способ передвижения, если только с конем и наездником все обстоит благополучно. При таких условиях не рискуешь ни Affaire d’honneur (дело чести, ссора, здесь: дуэль (фр).) с «учтивым» немецким почтмейстером, ни тем, что томящийся жаждой почтовый ямщик станет заворачивать по пути в каждый трактир. Одет я был довольно легко, и это становилось все неприятнее по мере того, как я продвигался на северо-восток.
Так вот, представьте себе, как должен был чувствовать себя в этом суровом климате бедный старик, встретившийся мне где-то в Польше. Беспомощный и дрожащий, лежал он на пустыре, по которому гулял норд-ост, и у него не было ничего, чем прикрыть свою наготу. Мне до глубины души стало жаль беднягу. Хоть у меня самого душа в теле замерзла, я все же накинул на него свой дорожный плащ. И тут внезапно из поднебесья раздался голос, восхвалявший этот добрый поступок в следующих выражениях, обращенных ко мне: «Черт меня побери, сын мой, тебе за это воздастся!»
Я не придал этому значения и продолжал путь, пока ночь и мрак не окутали меня. Ни один огонек, ни один звук не говорили о близости хоть какой-нибудь деревушки. Все кругом было заметено снегом, и я не различал ни дорог, ни троп.
Утомленный ездой, я соскочил наконец с коня и привязал его к какому-то подобию остроконечного бревна, торчавшего из-под снега. Подложив на всякий случай под руку свой пистолет, я улегся, неподалеку в снег и так крепко уснул, что открыл глаза только тогда, когда было уже совсем светло. Но как велико было мое удивление, когда я убедился, что лежу на кладбище в какой-то деревне! Коня моего нигде не было видно, но вдруг где— то высоко надо мной послышалось ржание. Я взглянул вверх и увидел, что конь мой привязан к флюгеру на церковной колокольне и болтается в воздухе. Тут я сразу все сообразил. Дело в том, что деревня ночью была вся засыпана снегом. Погода неожиданно переменилась, и, по мере того как снег таял, я, не просыпаясь, потихоньку опускался все ниже. То, что в темноте показалось мне торчащим из-под снега пнем, к которому я привязал своего коня, было не то крестом, не то флюгером на колокольне.
Не задумываясь, я вытащил один из моих пистолетов, выстрелил в недоуздок и, благополучно вернув себе таким образом своего коня, пустился в дальнейший путь.
Все шло прекрасно, пока я не добрался до России, где зимой не принято путешествовать верхом. Так как обычно я следовал правилу всегда придерживаться местных обычаев, я добыл маленькие одноконные беговые сани и весело помчался в Санкт-Петербург. Не могу сейчас точно сказать, было ли это в Эстляндии или в Ингер-манландии, но помню только, что случилось это в дремучем лесу, когда я вдруг увидел, что за мной со всех ног несется чудовищной величины волк, подгоняемый нестерпимым зимним голодом. Он вскоре настиг меня, и спастись от него не было никакой надежды. Машинально я кинулся ничком в сани, предоставив лошади, во имя общего нашего блага, полную свободу действий. И тут почти сразу произошло именно то, что я предполагал, но на что не смел надеяться. Волк, не удостоив такую мелочь, как я, своим вниманием, перескочил через меня, с яростью накинулся на лошадь, растерзал и сразу же проглотил всю заднюю часть бедного животного, которое от страха и боли понеслось еще быстрее. Спасшись таким образом, я тихонько приподнял голову и, к ужасу своему, увидел, что волк чуть ли не целиком вгрызся в лошадь. Но лишь только он успел забраться внутрь, как я, со свойственной мне быстротой, схватил кнут и принялся изо всей мочи хлестать по волчьей шкуре. Столь неожиданное нападение, да еще в то время, когда волк находился в таком футляре, не на шутку напугало зверя. Он изо всех сил устремился вперед, труп лошади рухнул наземь, и — подумать только! — вместо нее в упряжке оказался волк! Я не переставал стегать его кнутом, и мы бешеным галопом, вопреки нашим общим ожиданиям и к немалому удивлению зрителей, в полном здравии и благополучии въехали в Санкт-Петербург.
Боюсь, господа, наскучить вам рассказами об образе правления, искусстве, науках и других достопримечательностях этой изумительной столицы России и еще менее хочу занимать вас повествованием о всяких интригах и веселых приключениях в обществе bonton? a (благородные манеры, высшее общество) где хозяйка дома имеет обыкновение приветствовать гостя рюмкой водки и поцелуем. Я стремлюсь привлечь ваше внимание к более важным и благородным предметам, а именно к лошадям и собакам, большим любителем которых я был всегда, далее — к лисицам, волкам и медведям, а их, как и всякого другого зверя, в России такое изобилие, что ей может позавидовать любая другая страна на земном шаре, и, наконец, ко всякого рода увеселениям, рыцарским состязаниям и славным подвигам, которые дворянину более к лицу, чем крохи затхлой латыни и греческой премудрости или раздушенные саше, завитые коки и выкрутасы французских эстетов и парикмахеров.
Ввиду того, что потребовалось известное время, пока я был зачислен в ряды армии**(имеется ввиду русская армия), у меня осталось несколько месяцев досуга, когда я мог и дни свои, и деньги растрачивать благороднейшим образом, как подобает истинному дворянину. Не одна ночь протекла за игорным столом, и немало ночей — под звон полных бокалов. Холодный климат и нравы страны отвели бутылочке, среди других светских развлечений, в России гораздо
больше места, чем в нашей трезвой Германии. Мне приходилось поэтому встречать там людей, которые в благородном искусстве выпивки имели право считаться подлинными виртуозами. Но все они были лишь жалкие недоучки по сравнению с седобородым генералом с медно-красным лицом, обедавшим с нами за общим столом. Почтенный старичок в одном из боев с турками утратил верхнюю часть черепа, и поэтому он имел обыкновение, знакомясь с новыми людьми, с учтивым простодушием извиняться за то, что вынужден за столом оставаться в головном уборе. За трапезой он неизменно опоражнивал несколько бутылок водки и заканчивал обычно фляжкой аррака*(коньяк приготовленный из пальмового вина) или же, смотря по обстоятельствам, раз-другой повторял все сiа саро (сначала). И все же никогда нельзя было уловить в нем ни малейшего признака опьянения. Вам трудно этому поверить? Я готов извинить вас, господа, — это было и для меня непостижимо. Долго я не знал, чем это объясняется, пока мне наконец не удалось найти ключ к загадке. — У генерала была привычка время от времени слегка приподнимать шляпу. Мне нередко приходилось это видеть, но я не придавал этому значения. То, что ему становилось жарко, казалось вполне естественным, и то, что он старался освежить голову, также не вызывало удивления. Но в конце концов мне удалось заметить, что он вместе с шляпой приподымал прикрепленную к ней серебряную пластинку, заменявшую ему недостающую часть черепа, и тогда весь пар от поглощенных им спиртных напитков взвивался ввысь в виде небольшого облачка. Загадка была разгадана! Я поделился своими наблюдениями кое с кем из моих добрых друзей и, ввиду того, что как раз стемнело, взялся немедленно произвести опыт и доказать свою правоту. Я встал, не выпуская из рук трубки, за спиной генерала и, когда он приподнял шляпу, при помощи клочка горящей бумажки поджег взвившийся над его головой пар. И тогда перед нами предстало столь же неожиданное, сколь и красивое зрелище. В одно мгновение я превратил пар над головой нашего героя в огненный столб, а часть испарений, задержавшаяся в пространстве между волосами и шляпой генерала, вспыхнула голубым огнем, образовав некое подобие сияния, прекраснее любого нимба, когда-либо озарявшего чело самого прославленного святого. Скрыть от генерала произведенный мною опыт было невозможно. Но он ничуть не разгневался и даже впоследствии неоднократно разрешал повторять эксперимент, придававший ему столь возвышенный вид.
![ИОСИФ ЛИКСТАНОВ - ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]](/uploads/posts/books/209268/209268.jpg)
