Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

Я — княжеского роду,
в Нассау родня моя,
и нашему народу
до гроба верен я.
Я есмь Вильгельм Оранский,
ничем не посрамлен,
и мной король Испанский
всегда бывал почтен.

За то, что я стремился
во страхе Божьем жить,
я родины лишился
и обречен тужить.
Орудием десницы
Господней стану я,
и мне да возвратится
былая власть моя!

Кто долг свой честно правит,
друзья мои в беде,
Господь тех не оставит
в юдоли и нужде.
Молитесь денно-нощно,
дабы меня Господь
поставил силой мощной
гишпанцев обороть.

Отважно шел на рать я,
как воин во строю,
презревши, как и братья,
добро и честь свою.
Адольф мой незабвенный
в сраженье пал тогда
и впредь душой блаженной
ждет Страшного суда.

В моей во родословной
был кесарь, и к тому ж
был избран полюбовно
сей благочестный муж.
Хваля Господне имя,
я страха не знавал.
Деяньями своими
врагов я устрашал.

Средь бранного раздора,
и горя, и невзгод
Ты, Боже, мне опора,
защита и оплот!
И дай слуге Господню,
ведомому Тобой,
низвергнуть в преисподню
тиранство и разбой!

Коль недругов сторицей
шлет на меня судьба,
оборони десницей
смиренного раба,
дабы их злая сила
не овладела мной
и рук не обагрила
в моей крови честной.

И яко от Саула
бежал пастух Давид,
так я же от разгула
и вражеских обид.
Но Бог его избавил
и горя и беды,
царем его поставил
и власти дал бразды.

Противу силы вражьей
приемлю жребий мой
отважною и княжьей
и чистою душой.
Умру, как за отраду,
за родину свою
и райскую награду
я обрету в бою.

Несть большей мне печали
в моей судьбе лихой,
чем зрить, как истерзали
гишпанцы край родной.
И я не перечислю
злодейских их обид.
Но лишь о том помыслю —
вся кровь во мне кипит.

Собравши рать порану,
я на коня вскочил
и дерзкому тирану
сраженье учинил.
По Маастрихтским окопам
пехота их тряслась,
когда оружным скопом
к ним конница неслась.

И будь Господня воля,
так я бы с тех же пор
изгнал во бранном поле
сей чужеземный мор.
Но все в Господней власти,
и в тот злосчастный час
от вражеской напасти
он не избавил нас.

Как князь, по полю брани
я шел, врагов круша.
Не знала колебаний горючая душа.
На деле стоя правом,
я Господа молил,
чтоб недругам лукавым
меня он обелил.

Вас горький страх объемлет,
рассеянных овец.
Но знайте, он не дремлет,
ваш пастырь и творец!
Служите же отчизне,
и вас услышит Бог!
Ведь в христианской жизни
победы есть залог.

И, Бога прославляя,
как силу вышних сил,
клянусь — на короля я
хулы не возводил!
Клянусь, что в бранном споре
и в смертной жизни сей
лишь Богу был покорен
по праведности всей!

Родимый край, вставай на бой,
Поможет бог борьбе такой,
Погибнут все злодеи.
Богобоязненной рукой
Сорвем веревку с шеи.

Испанцы Вешателя шлют,
И тот, верша неправый суд,
Ярится, как Антихрист.
Он идолов расставил тут
И наши деньги вытряс.

Испанский Вешатель-злодей
Все больше пьет и жрет жирней,
Сживая нас со света.
Бродяги, странники морей,
Отмстим ему за это!

Мамона в храмах воцарен,
Единственный его закон —
Насиловать и грабить.
Десятой доли хочет он,
Чтоб нас еще ослабить.

Десятой долею, подлец,
Он разоряет нас вконец,
Казня еще суровей.
Уже не шерсти от овец —
Пастушьей хочет крови.

Когда могучий свой живот
Деньгами с кровью он набьет,
Страну оставив нищей,—
Опять отправится в поход
И спросит с нас деньжища.

Не больно ль жирно для него
Десятой доли от всего
Просить, десятый пфенниг?
Лишь увеличится скотство
От наших жалких денег.

Страна родная! Каждый грош,
Который втайне соберешь,
Неси не в ларь испанский,
А тем, кого в лесах найдешь,—
Их прииц ведет Оранский.

Отдать ли деньги палачам
Иль нашим гордым смельчакам,
Решить давно пора нам.
На битву, гёзы! Счастья вам!
Позор и смерть тиранам!

Воспрянем и грянем во славу Господню,
Пред битвой молитвой и верой сильны.
Отец всеблагой! Ты порукой сегодня,
Что мы сокрушить супостата должны.

В сраженье и рвенье — отмщение божье,
И чудо повсюду — отрадой для глаз.
Воспрянем из праха! Расправимся с ложью,
Ведь правда за нами и вера за нас!

Серьезно и грозно Испанца мы ждали,
Который, как воры, ворвался в наш дом:
Молитвы умолкли, мечи заблистали —
Изрубим, изрежем и вспять повернем!

Рядами пред нами чужие солдаты,
Доныне гордынехг известны своей,
Но праведный меч сокрушит супостата,
Да будь он, проклятый, хоть втрое сильней!

Рыцарю Карлу неймется.
Он спрашивает мать:
«Как мне юную Кирстин
Из монастыря умчать?»
А розы и лилии благоухали.

«Больным скажись — и в гроб ложись,
обряжен, как мертвец.
Пусть никто не усомнится,
что тебе пришел конец».

Послушался рыцарь Карл.
В постель улегся он.
Был вечером болен, к утру с колоколен
звучал погребальный звон.

Пажи коней седлают,
чтоб в монастырь поспеть.
Покойного рыцаря Карла
везут в монастырь — отпеть.

Въезжает гроб, качаясь,
на монастырский двор.
Встречать его с почетом
выходит сам приор.

«Преставился рыцарь Карл молодой!»
Пажи, пурпур надев,
сегодня ночью пад мертвым бдеть
просят прекрасных дев.

Услышала крошка Кирстин
и спрашивает мать:
«Могу я рыцарю Карлу
последний долг отдать?»

«Должна ты пурпур надеть
и на кудри — златой венец.
Да в церкви, у гроба, глядеть надо в оба!
Ведь рыцарь Карл — хитрец».

Три двери дева прошла насквозь.
Огни восковых свечей
у ней расплывались в печальных очах,
и слезы лились из очей.

Вот села она к изголовью,
раскрыв молитвослов.
«Ты был моей любовью,
когда был жив-здоров!»

Стала она в изножье,
льняной подняла покров.
«Ты жизни мне был дороже,
когда был жив-здоров!»

Он ей шепнул чуть слышно:
«Ты слез не лей обо мне!
О маленькая Кирстин,
я здесь по твоей вине!

За стрельчатой оградой
ждут кони в час ночной.
Поскачешь ли, крошка Кирстин,
из монастыря со мной?»

Он выпрыгнул из гроба,
откинув прочь покров.
Он маленькую Кирстин
схватил — и был таков.

Монашки читали каноны
и видели, как он воскрес:
«Должно быть, ангел божий
за девой слетел с небес!»

Монашки читали каноны,
и каждую мучил вопрос:
«Почему этот ангел божий
до сих пор меня не унес?»
А розы и лилии благоухали.

Живет спесивая дева
в поместье, к югу от нас.
Ей об руку с парнем бедным
зазорно пуститься в пляс.
Сударыня, ах, удостойте! Снизойдите к просьбе моей!

Ей об руку с парнем бедным
зазорно пуститься в пляс.
Искусно шнуром золотым
перевит у ней рукавов атлас.

Вот Эрик, молодой король,
велит седлать коней:
«Живет насмешница в нашем краю.
Отправимся в гости к ней!»

Вот Эрик, молодой король,
вскочил в танцевальный круг.
Он деву за белую руку взял,
пошел с ней плясать сам-друг.

«Больно жестки руки твои.
Со мной не тебе плясать бы!
Ты вилы сжимал или тын городил
вокруг чужой усадьбы?»

«Пировал я на свадьбе вчера.
Там пытали рыцари силы.
Досталась победа мне самому.
Сжимал я меч, а не вилы!»

«Пировал ты на свадьбе вчера,
в победителях там остался:
на отцовской телеге возил навоз,
самому тебе срам достался!

На одной из штанин — дыра,
одёжа твоя в беспорядке.
Отпустил господин со двора —
то-то скачешь ты без оглядки».

«Найдется ли в округе у вас швея
либо швец толковый —
наряд из пурпура мне скроить
да сшить его нитью шелковой?»

«Швею отыщешь в округе у нас,
найдется и швец толковый —
наряд из дерюги тебе скроить
да сшить его ниткой пеньковой».

«Послушай, надменная дева моя,
всей датскою казною,
всем золотом Дании будешь владеть,
если станешь моей женою».

«Все золото Дании хранит
сидящий на датском престоле.
Ступай на чердак, залатай свой башмак,
не то набьешь мозоли!»

Тогда прислужница госпожу,
не мешкая, укорила:
«Ведь это с Эриком, королем,
с насмешкою ты говорила!»

«О, если я с Эриком, королем,
с насмешкою говорила,
то крепко раскаиваюсь теперь
в том, что я натворила!

Липа в саду отца моего
шумит зеленой верхушкой.
Прекрасные девы и рыцари там
встречаются тайно друг с дружкой».

«Липа в саду отца твоего
шумит зеленой верхушкой.
Мошенники и плуты под ней
якшаются тайно друг с дружкой!»
Сударыня, ах, удостойте! Снизойдите к просьбе моей!

У переправы, при Медельфаре, —
а лес так зелен вокруг! —
Ивер пил мед с Эсберном Снаре.
Друг другом вовек не надышатся лето и луг.

«Дружище Ивер, стань мне родня:
Сестрицу Кирстин отдай за меня!»

«На что тебе Кирстин? У ней для шнуровки
своих рукавов не хватает сноровки!

Ни шить, ни кроить не научишь ее.
В город она отсылает шитье».

Эсберн отправился тихомолком в Рибе
за пурпурной тканью и шелком.

С покупками он прискакал во всю прыть
и просит Кирстин скроить да сшить.

Брала девица шелк и суконце
и шить садилась при ярком солнце.

На дощатом полу в изобилии
вырезала розы и лилии.

Двух рыцарей с мечами
нашила она за плечами.

Ладьей на волне штормовой
украсила шов боковой.

По проймам, руки воздев,
танцуют пятнадцать дев.

А на груди — у древа
целуются рыцарь и дева.

«Ну вот наконец и дошила одежду.
Доставить в сохранности — дай бог надежду!»

Поверили слову пажа-мальчугана:
«Обнову берусь довезти без изъяна!»

«За каждый стежок по сукну и шелку,
пальчики девы, что держат иголку,—

пальчики девы спаси Христос!» —
Эсберн Снаре произнес.

«Получит она за шитье в уплату
город Рибе с округой богатой

и, в подарок за мастерство,
если угодно, — меня самого!»

«О рыцарь, щедра твоя награда!
— А лес так зелен вокруг! —
Тебя самого девице и надо!»
Друг другом вовек не надышатся лето и луг.