Питер Акройд - Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера
Он безупречно разыгрывал свою роль. Даже самая умная женщина угодила бы в его сети. Маска словно приросла к его лицу. Белила и румяна лежали толстым слоем. И с виду, и на словах он был само очарование. Я полюбила его за ту любовь, что он питал ко мне, и за его правдивое, честное сердце. Если что-то его печалило, я так остро сопереживала, что едва оставалась жива. Так, со временем, я сделалась податливым орудием его воли; его воля была сильнее меня, и я повиновалась ему во всем – разумеется, не выходя за пределы разума и скромности. Я никогда не любила ни одну другую птицу так же сильно, ни даже в половину этой силы. И никогда уже не полюблю.
Так прожили мы год или два, и он вел себя хорошо. Но ничто не длится вечно. Фортуна вращает свое колесо. И вот настало время, когда ему понадобилось зачем-то улететь из наших краев. Конечно, я была вне себя. Не могу даже описать свои чувства. Их можно сравнить разве что со смертными муками. Я узнала, что такое горе: моя любовь улетела от меня.
В день расставания мой сокол казался очень опечаленным, и я подумала, что он страдает не меньше меня. Когда он заговорил, весь бледный от тоски, я поверила, что он в отчаянии. Но все-таки я не сомневалась, что он вернется ко мне, как только сможет. Я говорила себе, что это случится очень скоро. Он ведь улетал по каким-то делам, не просто так. И я, делая хорошую мину при плохой игре, старалась выглядеть веселой. Скрывая свою боль, я взяла его за руку и, призвав в свидетели cвятого Иоанна, сказала, что всегда останусь ему верна: „Я буду твоей вечно. И ты, прошу тебя, храни мне верность“.
Нет нужды передавать его ответ. Кто умел говорить благороднее, чем он? Кто умел поступать коварнее? „Тому, кто садится ужинать с дьяволом, нужна длинная ложка“. Есть ведь такая поговорка? И вот, произнеся маленькую речь, сокол покинул меня и полетел туда, куда собирался. Я даже не знаю, куда именно. Но, когда он остановился для отдыха, то наверняка в голове его мелькнула вот какая мысль: „Все твари на земле, – писал Боэций, – радуются, когда возвращаются к истинной своей природе“. Кажется, это сказал Боэций. Люди любят новизну. Это я знаю. Ты видела когда-нибудь птиц, живущих в клетках? Их кормят молоком и медом, хлебом и сахаром. Дно клетки им выстилают соломой – гладкой и мягкой, как шелк. Но стоит только отворить дверцу клетки – и что же? Конечно, птица улетит. Бросит свою чашку и бубенцы. Полетит в лес, где снова будет питаться червяками и разной дрянью. Ей нужна новая пища. Ей нужны перемены и новый корм. Какое уж тут хорошее воспитание!
Так случилось и с моим соколом. У меня и теперь еще слезы текут. Он – отпрыск благородного рода, благовоспитанный и ухоженный, увидел где-то по пути худородную коршуницу. И в тот же миг вежливый знатный господин влюбился в подлую падальщицу. Можно ли в это поверить? Разумеется, он мигом забыл обо мне. Он нарушил все свои клятвы и обещания. Итак, мой так называемый возлюбленный потерял голову из-за коршуницы. А я осталась одна, лишившись всякой надежды!»
И тут соколица вскрикнула и упала, словно мертвая, без чувств, на колени Канаки.
Царевна и ее свита были до слез тронуты бедой соколицы, но не знали, как ее утешить. Канака решила взять птицу домой. Она баюкала ее на коленях, прикладывала к ее ранам пластыри и бинты. А еще царевна собирала редкие травы в дворцовом саду и готовила из них мази и прочие лекарства; она всеми средствами старалась исцелить свою питомицу. Она даже устроила возле ее постели плетеный домик для отдыха, занавешенный синими бархатными лоскутами. Синий – это конечно же цвет верности. Снаружи эта плетеная клетка была выкрашена зеленым, а поверх зеленого фона были нарисованы все лживые птицы на свете: совы, соколы, похотливые воробьи. А еще там красовались для осмеяния портреты этих маленьких трещоток, которые зовутся сороками. Как же они любят сплетничать и браниться!
А теперь я оставлю Канаку в компании ее хворой птицы. Я до поры до времени не буду вспоминать о ее волшебном кольце – пока не придет черед рассказать вам о том, как к несчастной птице вернулся ее раскаявшийся возлюбленный. В старинных книгах повествуется о том, что их воссоединения добился сын Чингисхана Камбало. Кажется, я уже упоминал его имя. Ну так вот, это он помог птицам встретиться вновь. Довольно об этом. Теперь мне хочется перейти к рассказам о битвах и приключениях. У меня в запасе множество чудесных историй. Я расскажу вам о Чингисхане – великом завоевателе. Потом я поговорю об Альгарсифе, старшем сыне могучего полководца, заполучившем жену при помощи колдовства. Он попал бы в страшную беду, если бы его не выручил чудесный медный конь. А потом я расскажу о приключениях другого воителя, который сражался с обоими братьями, добиваясь руки их сестры Канаки. Да, впереди еще столько рассказов! Я начну с того места, где я отвлекся в сторону.
Часть третья
Аполлон так высоко мчался на своей колеснице по небу, что уже поднялся в дом коварного Меркурия…
В чем дело? Почему вы прикладываете палец к губам?
Далее следуют слова, с которыми Франклин обратился к Сквайру, и слова Трактирщика, сказанные Франклину– Отлично! Вы справились с рассказом, Сквайр, – обратился к нему Франклин. – Вы говорили очень благородно. Могу лишь похвалить ваш ум и изобретательность. Ведь вы совсем еще молоды – а проникли в самую суть истории! Мне так понравилась соколица! По моему мнению, среди нас нет ни одного, кто бы мог сравниться с вами в красноречии. Надеюсь, вы проживете долгую жизнь и будете впредь упражняться в словесном мастерстве. Что за оратор из вас получится! У меня есть сын – примерно ваших лет. Если б он обладал хотя бы половиной вашего благоразумия! Я бы подарил немалый кусок земли тому, кто хоть немного научил бы его уму-разуму. Что толку в том, чтобы владеть имуществом или богатством, если сам не обладаешь хорошими качествами? Я постоянно пререкаюсь с ним. Я много раз бранил его за то, что он пошел по легкой дорожке, ведущей к порокам. Ему бы только день-деньской играть в кости и проигрываться в пух и прах. Он скорее будет судачить со слугой, чем беседовать со знатным господином, который мог бы обучить его хорошим манерам.
– Да хватит уже про манеры! – не вытерпел тут наш Хозяин. – Перед вами стоит ясная задача. Вы ведь сами знаете, сэр Франклин, что за время нашего путешествия каждый из паломников должен рассказать одну, а то и две истории. Все в этом торжественно клялись.
– Я знаю, сэр, – отвечал Франклин, – но неужели мне нельзя сказать несколько слов этому достойному юноше?
– Приступайте к рассказу.
– Охотно. Я буду в точности повиноваться вам, дорогой Хозяин. Слушайте же – я буду рассказывать для всех! Я не пойду против ваших желаний. Я буду изъясняться таким слогом, на какой способен мой скудный умишко. Молю Бога о том, чтобы моя история пришлась вам по душе. Если она вам понравится – то я вознагражден.
Пролог и рассказ Франклина
Пролог Франклина
– В стародавние времена благородные бретонцы слагали лэ – песни о героях и приключениях; они сочиняли их и рифмовали на своем родном бретонском языке и пели под звуки арфы или других музыкальных инструментов. Иногда они записывали эти песни. Я выучил одно из этих лэ – и теперь перескажу его как умею. Но, господа и дамы, я – человек неученый. Вам придется извинить меня за безыскусную речь. Я никогда в жизни не изучал правила риторики. Все мои слова будут простыми и немудреными. Я никогда не ночевал на горе Парнас, не учился у Цицерона. Я ничего не знаю о цветистых выражениях. Единственные краски, какие мне известны, – это краски цветов, растущих в полях, или краски в мастерской красильщика. Мне ничего не известно ни о хиазмах, ни об оксюморонах. У меня даже от слов-то таких мурашки по коже бегут. Ну да ладно. Приступлю к рассказу.
Рассказ Франклина
– В Арморике, которая больше известна нам как Бретань, жил рыцарь, который любил и почитал прекрасную даму. Он служил одной только ей. Ему пришлось немало потрудиться и совершить множество подвигов, чтобы завоевать ее любовь. Это была прекраснейшая дама на свете, и происходила она из такого знатного рода, что рыцарь с трудом отважился признаться ей в своих страданиях и муках. Но со временем она стала восхищаться им. Она пришла в такой восторг от его скромности и доброты, прониклась такой жалостью к его терзаниям, что втайне решила снизойти к его мольбам и стать его женой. Она решилась сделать его своим повелителем, приняв все обязательства, какие это положение накладывает. А он, в свой черед, поклялся ей в том, что ради сохранения семейного счастья никогда не будет злоупотреблять своей властью супруга. И никогда не станет ее ревновать. Он обещал слушаться ее во всем, подчиняясь ее воле столь же охотно, как если бы оставался ее поклонником и воздыхателем. Но, ради рыцарской чести, на людях он будет выказывать себя главой семьи. Вот и все.
