Франсиско де Кеведо - Час воздаяния или разумная фортуна
— Негодяи, пожар — ничто по сравнению с вами и вашими предложениями. Лучше бы мне погореть вконец, нежели слушаться ваших советов, это обошлось бы мне куда дешевле. Вот какова ваша помощь: разломать весь дом, дабы сохранить один его угол Вы, стало быть, полагаете, что выбросить чужое имущество — значит спасти его, а перебить все вдребезги — значит выручить его владельца. Своему властителю вы даете в пищу его же собственные руки и ноги и утверждаете, что кормите его, в то время как он по частям пожирает самого себя. Но ежели голова поедает тело, она теряет свою сущность и становится для себя же смертоносным раком. Собаки! Огонь справедливо надумал сжечь меня за то, что я вас здесь собрал и выслушал; а увидев меня во власти прожектеров, он утих, сочтя меня сгоревшим. Пламя куда милосерднее, нежели прожектеры; его может укротить вода, а вы от воды только раздуваетесь; все стихии способствуют вашему росту, а вы восстаете против них. Антихрист, должно быть, тоже будет прожектером, как и вы. Всех вас следует сжечь живьем, а пепел сохранить и превратить в щелок, дабы выводить с его помощью позорные пятна во всех государствах. Князь и в бедности останется князем; но ежели он обратится к прожектерам за советом, как избавиться от бедности, он тотчас же перестанет им быть.
XVIII
СВОДНИ И ГОРЛАСТЫЕ ДЕВКИ
Сводни и горластые девки держали свой мерзостный совет. С изрядным нахальством сетовали они на скудные времена и перемывали косточки всем денежным мешкам. Наконец, причмокивая обездоленным ртом и постукивая пустыми деснами, заговорила самая старая из сводней, беззубая и шепелявая, как сосунок:
— Весь мир того и гляди взлетит на воздух! Смотрите, что за сласть нам досталась на долю: время нас скоро голодом уморит; все на волоске от гибели; о подарках на рождество и на праздники лучше забыть, о них и память-то прогнила; магарычи травой поросли; деньги так изменились с виду, что их не узнаешь; накидка при размене крупных денег улетучилась, ровно честь у подлеца; золотой реал скоро будут на улицах за два гроша показывать, как слона. А уж о дублонах можно сказать, как об инфантах арагонских: «Что с ними сталось?» Вместо «получай» теперь все больше слышишь «ужо расплачусь», «обязуюсь уплатить вашей милости» — все равно что колбаса с ядом, чтобы собак травить; ярлык на предъявителя — дохлое дело; явится к тебе этакий молокосос с волосатыми ляжками и ленточками на висках и оставит тебя при пиковом интересе. А по-нашему, доченьки, надо вот как: деньги на бочку! Рассчитывайся звонкой монетой, да к тому же вперед, а не задним числом. Захаживают ко мне прогнившие насквозь старички, не то живые, не то мертвые; с лица они страшны, зато в остальном аккуратны, стараются, как могут, воспламенить меня и щедро расплачиваются за омерзительность своего вида. Поверьте, девочки, корысть любую вонь отобьет; покрепче зажмурьте глаза, зажмите нос, будто пьете слабительное; пить горечь для своей пользы — это значит принимать лекарство; помните, как ни изношен шитый золотом наряд, а сожги его — золото останется; как ни выварена мозговая кость, а высоси мозг — спасибо скажешь! Для каждой из вас припасено у меня с полдюжины протухших старцев, сухоньких, как изюм, морщинистых любовников, которые так и харкают золотом. А я даже трети с вас не возьму; хватит с меня скромного подарочка, лишь бы осталось за мной доброе имя, коим я всю жизнь хвалилась.
Дошамкав свою речь, старуха соединила нос свой с подбородком на манер когтя и состроила девкам гримасу, придававшую ей сходство с краном от винной бочки.
Одна из попрошаек-загребал, помойка в юбках, волосатая воровка ответила ей:
— Ты, бабушка, наводчица на потехи, сплетчица тел, сводница людей, надувательница человеков, ткачиха гримас; знай же, слишком мы еще молоды, чтобы продаваться бородатым гнилушкам, столетним шаркунам. Охоться-ка лучше за дуэньями, они как раз королевы мая среди покойниц, таким мотылькам только над могилками и порхать. Эх, тетушка, когда кровь играет, любовные утехи милее денег, а наслаждение дороже подарков. Пора тебе найти другое занятие, а то, гляжу, по тебе уже телега плачет, на которой повезут тебя в остроконечном колпаке да под градом огурцов.
Не успела она договорить, как всех их застиг Час; кредиторы толпой ввалились в дом и подняли суматоху. Один потащил вон мебель и кровати в уплату за наем дома; другой принялся отбирать свое добро, от подушек до гитары, хватая не только тряпки, но и девок за разные места. Слово за слово, полезли все друг на друга с кулаками. Старьевщик вопил на всю округу, недосчитавшись парочки фижм. Девки, сгрудившись вокруг старой своей наставницы, визжали, как хор на спевке: «Да что же это творится?», «Ей-богу, я не такая, ей-богу, я не этакая!», «Вот как мы влипли!», «Ишачили как негры — и на тебе!», как водится среди шлюх.
Зловредная же старуха только крестилась, что было силы, взывая к Иисусу. Увенчался кавардак появлением дружка одной из девок, который без лишних слов вытащил шпагу и полез на кредиторов, обзывая их шаромыжниками и ворами. Те тоже схватились за шпаги, и завязалась драка, да такая, что в доме ни единой вещички не уцелело. Девки высунулись из окон и орали до хрипоты: «Караул, убивают!» и «Что там полиция смотрит?» На шум прибежал альгуасил с обычной своей свитой, восклицая: «Именем короля!» да «Следуйте за мной!»
Вывалилась вся орава на лестницу, а оттуда на улицу, кто в крови, кто в лохмотьях. Хахалю в свалке раскроили полголовы, да и вторая половина, насколько мне известно, держалась на честном слове. Побросав и плащ, и шляпу, укрылся он в церкви. Альгуасил же вошел в дом и, завидев там славную старушку, набросился на нее, приговаривая: «А, ты снова здесь, старая стерва, мало тебе, что тебя трижды высылали! Ты одна во всем виновата!» Забрал он сводню и девок (а заодно и все, что попало под руку) и потащил всю честную компанию расхристанных и простоволосых в кутузку, под дружные возгласы соседей: «Скатертью дорога, шлюхи!»
XIX
ЗАКОННИК И СУТЯГИ
Некий законник, отрастивший столь пышную черную бороду и усы, что лицо его, казалось, щеголяет в подряснике; трудился в своем кабинете, снизу доверху набитом книгами, столь же бездушными, как их владелец. Разбирался же он в них еще меньше, чем вверившиеся ему сутяги; ибо, непомерно кичась обилием томов на полках, был слишком глуп, чтобы взять в толк, о чем в них говорится. Известность же снискал он благодаря зычному голосу, красноречивым жестам и бурному словоизвержению, в котором противники захлебывались и тонули. В кабинете его, даже стоя, не могли уместиться все желающие, каждый был привязан к своей тяжбе, словно к столбу на лобном месте. Сей достойный муж сыпал направо и налево словечками, имеющими хождение в суде, а именно: «на этом разрешите закончить», «считаю подобное решение весьма желательным», «уповаю на справедливость вашей милости», «закон в этом случае гласит недвусмысленно», «дело наше яснее ясного», «разбирательство излишне», «дело говорит само за себя», «закон на нашей стороне», «никаких затруднений представиться не может», «судьи у нас превосходные», «противная сторона не приводит ничего путного себе в поддержку», «доводы обвинения выеденного яйца не стоят», «требую отмены приговора; ваша милость, дайте вас убедить!».
И тут же он прописывал: кому прошение, кому жалобу, кому запрос, кому протест, кому ходатайство, кому требование. Мелькали под его пером имена всяких Бартоло и Бальдо, Аббати и Сурдо, Фариначчи и Тоски, Кюжаса, Лефевра, Анчарано, сеньора председателя Коваррубиаса, Шасне, Ольдраде, Маскарди, а после авторитетов по законам королевства еще и Монтальво и Грегорио Лопеса, равно как и множество других имен и ссылок на параграфы, нацарапанные бог знает как с затейливыми закорючками сокращений для обозначений слов «кодекс» или «дигесты», с большим потомством цифр и неизбежным ibi[7] на конце. За сочинение ходатайства требовалась плата; писцу за переписку полагалось платить особо; поверенному за подачу бумаг — особо; чиновнику судебной палаты — особо; докладчику за сообщение — особо. За такими хлопотами и застиг сутяг Час, и все они воскликнули в один голос:
— Видно, сеньор адвокат, в любой тяжбе самые скромные требования у противной стороны, ибо она добивается своего и за свой счет, а ваша милость, защищая нас, добивается своего, да только за наш счет. И поверенному надо дать, и писцу с ходатаем заплатить. Противная сторона ожидает приговора, однако знает, что дело может быть и пересмотрено, но ваша милость со своими присными наносит нашему кошельку приговор окончательный, обжалованию не подлежащий. По суду нас то ли засудят, то ли нет, а коли мы с вами свяжемся, с нас беспременно уж снимут пять шкур за день. Справедливость в конечном счете, возможно, и восторжествует, да только нам торжествовать не приходится — плакали наши денежки. Из всех наших авторов, текстов, решений и советов можно сделать один вывод: непростительно глупо тратить то, что у меня есть, дабы получить то, что есть у другого, да еще, как знать, получишь ли. Тяжбу мы, может статься, выиграем, но карман наш наверняка останется в проигрыше. Адвокат спасает своих подзащитных на манер того капитана, который в бурю сбрасывает за борт все, что возможно, и приводит судно в гавань, если на то есть соизволение господне, ободранным и разоренным. Сеньор, нет лучшего адвоката, нежели доброе согласие, только оно дарит нам то, что отбирает у нас ваша милость; а посему мы со всех ног кинемся договариваться с противной стороной. Ваша милость лишится податей, кои взимает она с наших ссор и раздоров; и ежели мы придем к согласию с противной стороной ценой отказа от наших притязаний, мы выиграем ровно столько, сколько проиграет ваша милость. Повесьте лучше объявление о сдаче напрокат ваших ученых текстов, ибо любая потаскуха может дать подчас куда более толковый совет, нежели ваша милость. А коль скоро вы наживались, стряпая тяжбы, вооружитесь черпаком да наймитесь-ка в повара!
