Жедеон Таллеман де Рео - Занимательные истории
В отсутствие Вуатюра она, дабы заставить его вернуться, принимала ухаживание некоего бретонского дворянина по имени Ла-Гюноде. И он в самом деле вернулся. Она меж тем начала льстить себя надеждою стать г-жою Ла-Гюноде, ибо в Бретани почитали Ла-Гюноде очень важным сеньором — чуть-чуть пониже Короля. Потому-то она и задумала выйти за него, хотя этот человек был полной противоположностью Вуатюру. Ей хотелось иметь Ла-Гюноде мужем, а Вуатюра любовником. Что касается Ла-Гюноде, он был так же ревнив, как и Вуатюр.
Не зная, на что решиться, Сенто пошла на исповедь, дабы господь бог внушил ей, как поступить. В монастыре Босоногих кармелитов, куда она отправилась, ее охватило какое-то безумие, она стала вещать чудеса, разгадывать тайны. Потом некоторое время она провела в одиночестве, к ней никого не допускали. Это безумие (говорят, будто она заболела нервической болезнью с досады, что ей не удалось заполучить в мужья Ла-Гюноде) сменилось безудержным желанием женить на себе Вуатюра; он же в свою очередь делал все возможное, чтобы излечить ее от этой пустой мечты. Он отверг ее, отказался получать от нее письма, не виделся с ней многие годы — все напрасно. Эта нервическая болезнь привела к тому, что бедная женщина, бывшая и без того не слишком хорошей хозяйкой, запустила свои денежные дела настолько, что, когда ей пришлось отчитываться перед своими двумя зятьями, оказалась у них в долгу. Они же, увидев это, воспользовались сим обстоятельством и сделали все, что могли, чтобы убедить ее дать им письменное заверение никому не отчуждать свое имущество и не утруждать себя отныне какими-либо отчетами; она и слушать не хотела. В конце концов, обнаружив, что она старательно копит деньги на отъезд, они учреждают над ней опеку. Тем не менее она уезжает и отправляется к г-же де Фенестро, своей подруге, живущей между Сабль-д'Олонн и Нантом. Там ее вдруг осеняет, что эта дама, которая немного склонна умничать, быть может, тоже влюблена в Вуатюра, слишком уж она расхваливает его стихи. Не сказав ни слова, она уезжает от подруги и в тележке добирается до Нанта, а оттуда — вверх по течению Луары до Орлеана. Из Орлеана, минуя Париж или, во всяком случае, не останавливаясь там, она едет во Фландрию. В Брюсселе она устраивается к швее, чтобы научиться шить воротники, а затем поступить в услужение к г-же де Гиз (графине де Боссю), потому что у них де схожие судьбы[259]. Но г-жа де Гиз не пожелала взять ее к себе, и вот Сенто снова в Париже. Стоило ей увидеть на улице двух людей, идущих вместе, как она подходила к ним и спрашивала: «Ведь он неблагодарный, не правда ли?» — ей казалось, будто все только и говорят что о ней и Вуатюре.
Между тем Вуатюр, которого королева Польская[260] знала еще с давних пор, просил и получил разрешение состоять при ней на время ее пребывания во Франции. Г-жа Сенто, опасаясь, как бы ее вероломный возлюбленный не поехал в Гамбург, а то и дальше, решает следовать за ним. В Сен-Дени постоялые дворы оказались переполнены, а экипаж ее имел столь жалкий вид, что ее приняли за потаскушку, и ей пришлось заночевать вместе со служанкой в своей наемной карете. Это ее не обескуражило; она добралась до Перонна, но дальше не поехала, ибо Вуатюра там не оказалось. За все время путешествия она так и не могла добиться у своего сурового возлюбленного и пятнадцатиминутной встречи. Одна из подруг Сенто, пытавшаяся излечить ее, пришла однажды к ней в комнату на третьем этаже и застала ее лежащей в очень грязной постели — это ее-то, Сенто, самую чистоплотную женщину в Париже. Бедная помешанная сказала ей: «Я видела давеча женщину, которая столь же несчастна, как я; она уже в годах и вышла вторично замуж за молодого человека, который с ней грубо обращается». — «Странно об этом слышать! — говорит подруга, — эта женщина наказана за свое безумство». — «Вот за это-то, — отвечает покинутая любовница, вся в слезах, — ее мужу и надобно любить ее еще сильнее, ибо те, ради коих мы совершаем безумства, должны быть вечно у нас в долгу». И она продолжала отстаивать эту нелепую мысль в течение всей беседы.
Остальные подробности этой истории придется отнести к концу нашего рассказа, поскольку мы несколько забежали вперед.
Вуатюр ухаживал также за г-жою де Лож, маркизой де Сабле и другими. Г-жа де Лож любила его: она первая начала писать стихотворение с рифмами на — ture, которое затем стало называться «Портретом жалостного Вуатюра», ибо у него всегда был насморк и он беспрестанно жаловался и всех решительно жалел. К этим стихам что-то добавил г-н де Рамбуйе, а в 1633 или 1634 году кто-то приписал к ним еще несколько оскорбительных строк на ту же рифму, на что Вуатюр сетует в письме к Костару. Что до меня, я склонен думать, что строки эти добавил покойный Мальвиль: помимо того что они написаны в его манере, впервые сообщила мне о них женщина (м-ль Верон), с которой Мальвиль был весьма дружен. Она прочла мне их наизусть, поскольку тщательно заучивала все, что он писал; в этих стихах, кстати, говорится о Вуатюре:
Он Александр в архитектуре
И он же Демосфен в скульптуре и т. д.
Эта дама, притязавшая на остроумие и начитанность, говорила так:
Он Демитен в архитектуре.
Вуатюр был росту небольшого, но ладно сложен и хорошо одевался; когда ему случалось бывать среди незнакомых людей, он почти всегда молчал. Однажды д'Абланкур спросил у г-жи Сенто еще в ту пору, когда она была в своем уме, чем ее пленяет человек, столь неразговорчивый. «Ах, — отвечала она, — он бывает так мил с женщинами, когда захочет!». Но даже в том обществе, где он хотел нравиться, он далеко не всегда бывал одинаков и нередко витал в облаках, это с ним вообще часто случалось. Когда Вуатюр бывал удручен, он тем не менее появлялся в обществе, но был очень скучен и, можно сказать, порою становился всем в тягость. Иной раз Вуатюр бывал столь бесцеремонен, что однажды, желая отогреть ноги, он в присутствии принцессы де Конде снял свои калоши. Уже достаточно бесцеремонным было то, что он в них ходил; но, право же, такое поведение — единственный способ заставить именитых господ считаться с тобой: мы увидим дальше, что он и разговаривал с ними довольно непринужденно. Рассказывают, будто кто-то из принцев — думаю, что это был принц де Конде, герцог Энгиенский, — сказал: «Принадлежи Вуатюр к нашему кругу, он был бы невыносим».
Г-жа де Рамбуйе говорит, что Вуатюр был бескорыстен и лишь небрежное отношение к друзьям заставило многих из них от него отвернуться; что поведение Поэта всегда ее забавляло и что она, как только замечала в нем желание побеседовать, предоставляла ему эту возможность, а когда на него находила задумчивость, делала все, что было ей надобно, словно его здесь и нет.
В выражении его лица было что-то простодушное, чтобы не сказать глуповатое, и вы бы сказали, что, беседуя с людьми, он потешается над ними. Я находил его не слишком учтивым, и мне казалось, будто он во всем стремится дать почувствовать свое превосходство. Он был самым кокетливым человеком на свете. Главным его увлечением в жизни были любовь и игра в карты. Он играл с таким азартом, что к концу партии каждый раз вынужден был менять рубашку. Он усердно развлекал общество во дворце Рамбуйе. Всегда он успевал увидеть нечто такое, чего не видели другие; поэтому стоило ему прийти, как все собирались вокруг него, дабы его послушать.
Вуатюр делал вид, будто сочиняет экспромт. Может быть, так не раз и бывало, но иногда он приносил с собой и заранее написанные стихи. При всем том он был весьма остроумен, и мы обязаны ему тем, что об многих научил выражать свои мысли изящно. Это от него пошло искусство остроумной шутки; но большего у него искать не приходится, ибо то, что он пишет серьезно, дешево стоит, а письма его, за исключением нескольких непринужденно звучащих мест, обычно плохо написаны. Напрасно из них не вычеркнули хотя бы грубых скабрезностей[261]. Должно быть, он этого опасался, ибо за полгода до смерти сказал г-же де Рамбуйе: «Вот увидите, найдутся со временем глупые люди, которые станут разыскивать все, что я написал, а затем публиковать; вот почему мне хотелось бы кое-что исправить». Надобно также признать, что Вуатюр первым ввел в поэзию чрезмерную вольность: до него никто не писал стансов с неравным количеством строф и с нарушением размера.
Корнель своими последними пьесами тоже испортил драматические сочинения, ибо ввел в них декламацию[262].
Вуатюру было свойственно забавное заблуждение: ему казалось, что, преуспев в делах любовных, он сумеет преуспеть и в остальном и что к человеку, обладающему здравым смыслом, все знания приходят сами собою, без какого-либо изучения. Поэтому-то он почти никогда ничего и не изучал. Будучи слегка влюблен, он бывал весьма занимателен и тогда расточал одни любезности; но когда ему случалось сильно влюбиться, он вел себя преглупо. Волокитой он был изрядным: однажды — рассказывала мне м-ль де Шалэ — еще в ту пору, когда она была наставницей м-ль де Кервено, Вуатюр, придя к ней в гости, вздумал строить куры ее воспитаннице, которой было всего двенадцать лет. В этом м-ль де Шалэ ему помешала, но разрешила вволю любезничать с младшей сестрой де Кервено, которой шел только восьмой год. Потом м-ль де Шалэ ему сказала: «Там внизу есть еще служанка, шепните и ей словечко мимоходом».
