Алигьери Данте - Божественная комедия в цитатах и афоризмах

…Я заглянул туда, где чернота:
Из каждой ямы ноги жертв торчали,
А тел не видно было… Нагота

Ступней меня смутила. И вначале
Я не увидел, что подошвы ног
Огнем объяты. Грешники кричали

И так рвались отчаянно.

Но закричал Вергилий:
«Даже ты Глупцов мягкосердечных не умнее…
Те грешники преступны и пусты,

И должное воздал бы их вине я!
Ты там, где состраданью места нет.
И на себя вину берешь страшнее

Иных, когда в Аду, где гибнет свет.

Я круглый ров увидел: тень за тенью
Сквозила в нем, одна другой темней.
Их цепь напоминала погребенье

Торжественное умерших людей.
Печально это шествие тянулось
И влагу высекало из очей…

Я пристальней вгляделся. Содрогнулась
Моя, от слез уставшая, душа,
Что незнакомой болью захлестнулась.

Шли тени (тут я замер, не дыша).
Так странно были свернуты их шеи —
Лицом к спине.

«Пускай он сгинет в смоляном кругу.
В тот город, где ему подобных много,
Я вновь без промедленья побегу:

Там все продажны и забыли Бога.
И лишь Бонтуро не прельщает звон
Преступной взятки… Всем другим дорога

В кипящий чан!»

Но мне Вергилий пояснил в ответ:
«Не бойся, сын мой! Демоны трепещут

От бешенства, но в злобе этой нет
Для нас угрозы: гнев в зрачках искрится
Лишь против тех, кому немало лет

Здесь суждено за тяжкий грех томиться…»

Подобно жабам, что глядят из тины,
Здесь грешники торчали из смолы
И вновь ныряли – нет мрачней картины!

«О человек! В Наварре я родился,
Но мой родитель негодяем был,

Развратничал и быстро разорился.
Тогда я в услуженье поступил
И вскоре из слуги преобразился

В почтенного вельможу. Полюбил
Меня король Тебальд. И вот тогда-то
В его глазах себя я погубил:

Брал взятки, был пособником разврата».

И вот наваррец, улучив мгновенье,
Чертей коварных не заставил ждать

И прыгнул в ров, чтоб избежать мученья.

«Ты будешь мой!» – всей яростью утробной.
Свистящей, лук покинувшей стреле
В кипящий ров он кинулся подобный.

Но мученик давно исчез в смоле
И выглянуть оттуда не решался,
А бес, блеснув, как молния во мгле,

Взмахнув крылами, на берег поднялся.

Я чуял близость горестной напасти.
И дыбом встали волосы мои
При мысли, что спастись – не в нашей власти.

Крылатые гонители явились…
Но и боязнь моя уже прошла.
Из пятого ущелья не решились

В погоню черти броситься.

Один из «братьев» молвил в свой черед:
«Я об уловках дьявола когда-то
В Болонье слышал толки: он народ
Обманывать привык. А дьяволята —
Исчадье лжи и хитрости – не раз
Губили мир…»

…Толпа теней растерянных блуждала.
На каждом был глубокий капюшон
Той мантии, что мне напоминала

Монаха рясу и со всех сторон
Своею пестротой и позолотой
Глаза слепила, словно отражен

В ней солнца блеск.

Вокруг – развалин вздыбилась гряда.
И, оценив размеры разрушенья,
Мой проводник промолвил: «Не беда»,

Дальнейший путь прикинув за мгновенье.
Потом меня на руки подхватил
И, времени не тратя на сомненья,

Он, соколу подобно, воспарил.

«Без трудностей и славы нет в веках;
Проспишь свой час – и вот пропал бесследно,
Как пена волн, как ветер в облаках.

Бездействие бессмысленно и вредно.
Встань, человек, усталость отведи
И, с мужеством, которое победно

Влечет к борьбе, вослед за мной иди».

«Мои страданья знает эта яма.
Сюда бы ни за что я не попал,
Когда бы злом не промышлял упрямо.

Из ризницы сосуды я украл,
Но, совершив такое преступленье,
Из трусости я друга оболгал,

Вот он и был казнен за похищенье».

Так Ливии пустыня не кишела
Породами: здесь были: кенхр, фарей,
И амфисбена, и якул… Кипела

Жизнь ядовитых и коварных змей,
Которые в клубок ужасный свились…
И рядом с ними я толпу теней

Заметил там. Давно они лишились
Спокойствия, земной покинув гроб.
Напрасно эти грешники стремились

От змей укрыться: и гелиотроп
Им не помог бы обрести спасенье…
А эти твари жалили то в лоб,

То в спину с тихим свистом и шипеньем.

Змей шестиногий, бешенством пылая,
На первого из грешников напал
И, кольцами беднягу обвивая,

Сдавил живот и плотно горло сжал,
Зубами в щеки грешника вцепился,
К бокам тщедушным руки примотал

И, словно плющ, вокруг него обвился.
Мы не успели с другом уловить
Миг, за который дух преобразился:

Кто змей, кто грешник – трудно различить;
Они слились в одно живое тело.
Казалось, их уже ни разлучить,

Ни разорвать судьба бы не посмела.

Вот к одному скользнул, нетерпелив,
Ужасный змей и острым жалом шею
Стремглав пронзил, хвостом его обвив..

Признаюсь, я затрясся, но, бледнея,
За ловкими движеньями следил,
Не в силах отвести очей от змея.

Как только он злодейство завершил,
Как только хвост свернувшийся расправил,
Несчастный грешник свечкой зачадил,

За краткий миг его огонь расплавил
И в горстку пепла обратил.
Но вот (Все, что я видел, было против
правил)

Он вдруг опять из пепла восстает
И прежний облик снова принимает,
И вновь кривится судорогой рот.

Известно нам: так Феникс умирает.

Нахлынула, сильна и глубока.
И вновь воспоминания былого
Уже могли сорваться с языка.

Но, добродетель поприща земного —
Вергилия – не смея потерять,
Я всякий раз обуздывал их снова.

И снизошла на душу благодать…

И мне Вергилий дал такой ответ:
«Я все твои желанья одобряю,
Когда в них ничего дурного нет,

И всякий раз прилежно исполняю.
Лишь об одном прошу, чтоб ты привык
(О чем тебе опять напоминаю)
Придерживать, где нужно, свой язык».