Франсуа Рабле - Гаргантюа и Пантагрюэль — III
блудодей ветшающий, блудодей вносподпускающий, блудодей непопадающий,
блудодей изнывающий, блудодей измельчавший, блудодей отживший,
блудодей прогнивший, блудодей потрепанный, блудодей заштопанный,
блудодей оцепенелый, блудодей одеревенелый, блудодей вничтожествовпавший,
блудодей всепотерявший, блудодей несъедобный, блудодей нулевой,
блудодей ротозей, блудодей промотавшийся, блудодей нисчемоставшийся, блудодей дрожмя-дрожащий,
блудодейный ты черт, Панург, друг мой, коль скоро тебе это предуказано, неужто ты почтешь за нужное обратить вспять планеты, перепутать все небесные сферы, искать ошибку в движущих силах рока, затупить веретена, оболгать катушки, оговорить мотовила, охаять нитки, распустить клубки Парок? Лихорадка тебе в бок, блудодюша, — это же еще почище гигантов! Послушай, блудодеец, что бы ты предпочел: быть ревнивым без причины или же быть рогатым, сам того не подозревая?
— Я бы не хотел ни того, ни другого, — отвечал Панург. — Но уж если я хоть что-нибудь замечу, то наведу порядок, были бы только палки на свете.
По чести, брат Жан, лучше бы мне не жениться. Сейчас мы ближе к колоколам, так вот послушай, что они мне говорят:
В брак не вступай, в брак не вступай,
ай-ай-ай-ай.
Если ж вступишь, — нет, не вступай,
ай-ай-ай-ай, —
уподобишься рогатому козлу:
будет то ко злу.
Господи Твоя воля, меня это начинает злить! Неужто вы, мозги постриженные, не знаете, как помочь моему горю? Неужто природа так устроила, что женатый человек не может прожить на свете без того, чтобы не свергнуться в рогоносную пучину и пропасть?
— Сейчас ты от меня узнаешь о таком средстве, — сказал брат Жан, — благодаря которому жена без твоего ведома и согласия не в состоянии будет наставить тебе рога.
— Скажи, будь добр, блудодей ты мой долгогривый, — сказал Панург. — Я слушаю тебя, друг мой.
— Носи кольцо Ганса Карвеля, великого ювелира царя Мелиндского, — объявил брат Жан. — Ганс Карвель был человек ученый, сведущий, любознательный, порядочный, рассудительный, здравомыслящий, добросердечный, отзывчивый, щедрый, был он философ, притом же еще и весельчак, собутыльник и балагур, какого другого на всем свете не сыщешь, с круглым животиком и трясущейся головой, впрочем наружности отнюдь не отталкивающей. На старости лет он женился на дочери судьи Конкордата, молодой, красивой щеголихе, любезной, учтивой, но только уж чересчур благосклонной к соседям своим и слугам. По сему обстоятельству в самом непродолжительном времени он стал ревнив, как тигр, и заподозрил, что жена его полеживает еще кое под кем. Дабы с этим покончить, он рассказывал ей одну за другой поучительные истории, в коих шла речь о бедствиях, сопряженных с изменой, постоянно читал сказания о женщинах добродетельных, проповедовал целомудрие, составил для нее книгу, в коей прославлялась супружеская верность, а над беспутными женами чинился суд неумолимый и беспощадный, и, наконец, подарил ей дивное ожерелье из восточных сапфиров. Со всем тем она позволяла себе с соседями такие вольности и так радушно их принимала, что он час от часу становился ревнивее.
Как-то раз ночью, когда он лежал со своей супругой и страдал, ему пригрезилось, будто он беседует с чертом и жалуется на горькую свою судьбину. Черт утешал его, потом надел ему на указательный палец кольцо и сказал:
— Дарю тебе это кольцо. Пока оно будет у тебя на пальце, жена без ведома твоего и согласия не сможет совокупиться с кем-либо другим.
— Весьма признателен, господин черт, — сказал Ганс Карвель. — Я скорей отрекусь от Магомета, но уж кольца с пальца ни за что не сниму.
Черт исчез. Ганс Карвель, обрадованный, проснулся и обнаружил, что палец его находится в непоказанном месте у его жены.
Я забыл сказать, что жена, почувствовав это, повернулась к мужу задом, как бы говоря: «Ну, ну, это еще что такое?» А Гансу Карвелю при этом показалось, что кольцо у него отнимают.
Так вот, разве это не действительное средство? Следуй сему примеру и будь уверен, что кольцо твоей жены всегда будет у тебя на пальце.
Тут окончилась их беседа и окончилось их странствие.
Глава XXIX.
О том, как Пантагрюэль, дабы вывести Панурга из затруднения, позвал на совет богослова, лекаря, законоведа и философа
Явившись во дворец, они доложили Пантагрюэлю о том, как они путешествовали, и показали ему стихотворение Котанмордана. Прочитав его и перечитав, Пантагрюэль молвил:
— Этот ответ мне нравится больше всех остальных. Смысл его таков, что всякому вступающему в брак надлежит быть судьею собственных своих намерений и советоваться только с самим собой. Я всегда был того же мнения и высказал вам его с самого начала, едва лишь вы со мной об этом заговорили, однако ж, как мне тогда показалось, в глубине души вы надо мной посмеялись, самоуверенность же ваша и самонадеянность содеяла вам много бед. Как бы то ни было, мы поступим иначе.
Вот как обстоит дело. Все, что мы собою представляем и что мы имеем, состоит из трех вещей: из души, тела и нашего достояния. Соответственно и надзор за всем этим поручен в настоящее время трем сортам людей: богословы пекутся о душе нашей, лекари — о теле, юристы — о достоянии. Поэтому я предлагаю позвать к нам в воскресенье на обед богослова, лекаря и юриста. Вместе мы и обсудим ваше затруднительное положение.
— Клянусь святым Пико, — объявил Панург, — ничего путного из этого не получится, можно сказать заранее. Подумайте, как в этом мире все устроено шиворот-навыворот: охрану наших душ мы доверяем богословам, а между тем большинство из них еретики, охрану тел — медикам, а между тем сами они ненавидят медикаменты и ни к каким медицинским средствам не прибегают, охрану же достояния нашего — адвокатам, а ведь между собой адвокаты никогда тяжб не заводят.
— Вы рассуждаете, как настоящий придворный, — заметил Пантагрюэль. — Однако первый ваш пункт я отвожу, ибо основное, вернее сказать — единственное и всеобъемлющее занятие добрых богословов заключается именно в том, что они словами, делами и писаниями своими искореняют чужие заблуждения и ереси (а чтобы самим впасть в ересь — им просто не до того) и глубоко внедряют в сердца человеческие истинную и живую католическую веру
Второй ваш пункт я одобряю: хорошие лекари, когда дело касается собственного здоровья, придают огромное значение мерам профилактическим и предупредительным, в терапии же и в медикаментах они благодаря этому необходимости не испытывают.
В третьем пункте мы с вами сходимся; хорошие адвокаты так поглощены защитой и обоснованием чужих прав, что у них не остается времени и досуга, дабы позаботиться о своих собственных правах. И все же в будущее воскресенье мы позовем от богословов отца Гиппофадея, от лекарей — магистра Рондибилиса, от юристов же — нашего друга Бридуа.
Кроме того, я полагаю, что нам надлежит придерживаться пифагорейской тетрады, а потому в качестве четвертого собеседника я предлагаю позвать нашего верноподданного, философа Труйогана, ибо такой выдающийся философ, как Труйоган, способен разрешить любые спорные вопросы. Карпалим! Пригласите их всех в следующее воскресенье обедать.
— По моему мнению, вы выбрали самых подходящих людей во всей нашей стране, — заметил Эпистемон. — Дело не только в том, что каждый из них является знатоком в своей области, — это никакому сомнению не подлежит, — но еще и в том, что Рондибилис теперь женат, а прежде не был, Гиппофадей никогда не был женат, ни прежде, ни теперь, Бридуа когда-то был женат, а теперь нет, а Труйоган всегда был женат: и прежде и теперь. От одной обязанности я Карпалима освобождаю: если вы ничего не имеете против, я сам берусь пригласить Бридуа, — это мой старый знакомый, и я как раз собирался с ним поговорить о том, как успевает и продвигается его степенный и ученый сын, который слушает в Тулузе лекции ученейшего и достопочтенного Буасоне.
— Поступайте по вашему благоусмотрению, — заключил Пантагрюэль, — и кстати подумайте, не могу ли я быть чем-нибудь полезным его сыну и достойнейшему господину Буасоне, которого я люблю и уважаю как одного из крупнейших в своей области ученых. Я с радостью сделаю для них все, что могу.
Глава XXX.
О том, как богослов Гиппофадей дает Панургу советы касательно вступления в брак
Обед в следующее воскресенье был еще не готов, а гости уже явились, все, кроме фонбетонского судьи Бридуа Когда подали вторую перемену кушаний, Панург, отвесив почтительный поклон, заговорил:
— Господа! Речь идет только об одном: стоит мне жениться или нет. Если вы не рассеете моих сомнений, то я сочту их такими же неразрешимыми, как Аллиаковы Insolubilia[20], ибо вы, каждый в своей области, люди избранные, отобранные и сквозь решето пропущенные.
