Алан-Рене Лесаж - Похождения Жиль Бласа из Сантильяны
— Может быть, — говорил он, — его высокопреосвященство, видя вас освобожденным по королевскому приказу, уже не сочтет нужным притворяться рассерженным и сможет принять вас к себе на службу.
— Сеньор Сипион, — возразил я ему, — вы, по-видимому, запамятовали, что я получил свободу лишь с условием немедленного выезда за пределы обеих Кастилии. Неужели вы думаете, что мне уже наскучил мой замок Лириас? Говорю и повторяю: если бы герцог Лерма вернул мне свою милость, если бы даже он предложил мне место дона Родриго Кальдерона, я бы отказался. Мое решение твердо: я хочу поехать в Овьедо, захватить своих родителей и удалиться с ними в окрестности Валенсии. Если же, друг мой, ты раскаиваешься в том, что связал свою судьбу с моей, то тебе стоит только сказать: я готов отдать тебе половину своей наличности; ты останешься в Мадриде и будешь по мере возможности делать карьеру.
— Как можете вы, — отвечал мой секретарь, слегка задетый этими словами, — как можете вы подозревать меня в нежелании последовать за вами в уединение! Это подозрение оскорбляет мое усердие и мою привязанность к вам. Как! Неужели Сипион, этот верный слуга, который, чтобы разделить с барином его невзгоды, готов был провести остаток дней своих в Сеговийской крепости, лишь с сожалением отправится с вами в места, обещающие ему сотни приятностей! Нет, нет, я совсем не хочу отвращать вас от вашего намерения. Я должен вам признаться в своей хитрости: советуя вам показаться на глаза герцогу Лерме, я только хотел испытать, не сохранилось ли у вас в душе еще несколько крупинок честолюбия. Ну, что ж! Коль скоро вы совсем отреклись от почестей, то покинем поскорее двор, чтобы отдаться тем невинным и сладостным удовольствиям, о которых мы составили себе столь чарующее представление.
И, в самом деле, мы вскоре после этого отбыли вдвоем в дорожной карете, запряженной двумя добрыми мулами; правил ими парень, которого я счел нужным нанять для усиления своей свиты. Первая моя ночевка была в Алькала-де-Энарес, вторая — в Сеговии. Не желая задерживаться, я не навестил великодушного коменданта Тордесильяса и прямо поехал в Пеньяфьель на Дуэро, а на следующий день — в Вальядолид. При виде этого города я не сумел удержать глубокого вздоха. Мой спутник, услыхав его, спросил о причине.
— Дело в том, дитя мое, — сказал я ему, — что я здесь долго занимался медициной; теперь совесть втайне меня упрекает: мне кажется, точно все убитые мною больные выходят из гробов, чтобы растерзать меня в клочья.
— Что за фантазия! — промолвил мой секретарь. — Поистине, сеньор де Сантильяна, вы слишком добры. С чего вам раскаиваться в том, что вы занимались своим ремеслом? Посмотрите на самых старых врачей: разве они мучатся такими угрызениями? Ничуть не бывало! Они продолжают самым спокойным манером делать свое дело, сваливая все скорбные последствия на природу и приписывая себе все счастливые случайности.
— Действительно, — подтвердил я, — доктор Санградо, методу коего я неукоснительно следовал, был именно такого нрава. Видя, как ежедневно два десятка человек умирают под его рукой, он все-таки настолько был уверен в целительности обильного питья и кровопусканий из руки, которые называл своими панацеями против всякого рода болезней, что, вместо того чтобы обвинять свой способ лечения, он воображал, будто больные умирают только от недостаточного кровопускания и потребления воды.
— Ей-богу! — воскликнул Сипион, разражаясь смехом, — вот это, действительно, уникум!
— Если тебе любопытно на него посмотреть и слышать его речи, — сказал я ему, — то завтра же сумеешь удовлетворить свое любопытство, лишь бы только Санградо был жив и все еще находился в Вальядолиде. Впрочем, мне не верится, что это так, ибо он был уже стар, когда я с ним расстался, а с тех пор протекло немало годов.
По прибытии на постоялый двор, на котором мы пристали, я первым делом осведомился об упомянутом докторе. Мы узнали, что он еще не умер, но, по старости лет не будучи в состоянии ходить по визитам и много двигаться, уступил поле брани трем-четырем лекарям, прославившимся другим методом, который был ничуть не лучше санградовского. Поэтому мы порешили провести весь следующий день в Вальядолиде как для того, чтобы дать отдых своим мулам, так и с целью повидать доктора Санградо. Мы отправились к нему на другое утро часам к десяти и застали его в кресле с книгою в руках. Увидев нас, он тотчас же поднялся, пошел нам навстречу шагом, довольно бодрым для семидесятилетнего старца, и спросил, что нам угодно.
— Сеньор доктор, — спросил я, — неужели вы меня не узнаете? А между тем я имел честь быть одним из ваших учеников. Разве вы совсем уже позабыли некоего Жиль Бласа, который когда-то был вашим нахлебником и заместителем?
— Как, это вы, Сантильяна! — воскликнул он, обнимая меня. — Я бы никак вас не узнал. Мне очень приятно вновь с вами увидеться. Что же вы делали с тех пор, как мы расстались? Вы, разумеется, не переставали заниматься медициной?
— К этому, — отвечал я, — у меня была большая склонность, но веские причины встали на моем пути.
— Тем хуже, — ответствовал Санградо, — следуя принципам, которые вы от меня переняли, вы могли бы стать искусным врачом при условии, что небо, по своему милосердию, предохранило бы вас от опасной склонности к химии, Ах, сын мой! — продолжал он с пафосом и со скорбью в голосе, — какие пертурбации произошли в медицине за последние годы! Я удивляюсь и негодую с полным основанием: у нашего искусства хотят отнять и честь и достоинство. Это искусство, во все времена охранявшее человеческую жизнь, ныне стало жертвою дерзости, самомнения и невежества. Ибо говорят, а скоро и камни возопиют о разбойническом промысле новых лекарей: lapides clamabunt. В здешнем городе можно видеть врачей, или так называемых врачей, которые впряглись в триумфальную колесницу антимония,176 currus triumphalis antimonii. Это — бесноватые, убежавшие из школы Парацельса,177 поклонники кермеса,178 лечащие наудачу, полагающие весь смысл медицинской науки в умении изготовлять химические снадобья. Что мне вам сказать? Все решительно в их методе должно быть отвергнуто. Кровопускание из ноги, прежде столь редкое, теперь практикуется почти исключительно. Прежние слабительные, столь мягкие и благодетельные, теперь уступили место рвотным и кермесу. Словом, сплошной хаос, где каждый позволяет себе что хочет и преступает границы порядка и благоразумия, указанные нам древнейшими учителями.
Как ни разбирала меня охота рассмеяться над этим комическим разглагольствованием, я все же нашел в себе силы удержаться. Мало того, я и сам начал ораторствовать против кермеса, о коем не имел ни малейшего понятия, и посылать к чертям тех, кто его выдумал. Сипион, заметив, что эта сцена меня потешает, пожелал внести в нее свою лепту.
— Сеньор доктор, — сказал он, обращаясь к Санградо, — да будет мне, яко внучатному племяннику врача старой школы, дозволено вознегодовать совместно с вами против химических лекарств. Покойный двоюродный дедушка — да смилуется господь над его душой — был таким горячим сторонником Гиппократа, что частенько дрался с эмпириками, недостаточно почтительно отзывавшимися о царе медицины. Яблоко от яблони недалеко падает: я охотно стал бы палачом этих невежественных новаторов, на которых вы столь справедливо и столь красноречиво жалуетесь. Какую конфузию производят эти несчастные в человеческом обществе!
— Эта конфузия, — молвил доктор, — заходит еще дальше, чем вы думаете. Вотще написал я книгу против медицинского разбоя:179 он растет с каждым днем. Фельдшера, во что бы то ни стало желающие сойти за врачей, мнят себя достойными этого звания, раз дело сводится к прописыванию кермеса или винного камня,180 к которым они, если вздумается, еще прибавляют ножное кровопускание. Они доходят даже до того, что примешивают кермес в травяные отвары и крепительные напитки, — и вот они уже сравнялись с нынешними медицинскими заправилами. Эта зараза распространяется даже на монастыри. Есть среди монахов такие братцы, которые сразу совмещают в себе фельдшера и аптекаря. Эти обезьяны медицины всецело посвящают себя химии и изготовляют пагубные снадобья, с помощью коих сокращают жизнь преподобных отцов. В Вальядолиде же имеется более шестидесяти монастырей как мужских, так и женских: можете сами судить, какое побоище учиняет там кермес в союзе с винным камнем и ножными кровопусканиями.
— Сеньор Санградо, — сказал я ему, — вы совершенно правы, когда гневаетесь на этих отравителей; я сетую вместе с вами и разделяю ваши опасения за жизнь людей, явно находящуюся под угрозой методов, столь отличных от вашего. Я крепко побаиваюсь, что химия в некий день приведет к уничтожению медицины, подобно тому как фальшивая монета разоряет государства. Дай нам бог, чтобы этот роковой день не скоро наступил!
