Средневековая литература - Песнь о Роланде
CLXXVIII
Карл приказал полкам трубить поход.
В погоню он свои войска повел.
Арабы убегают от него,
Торопятся французы им вдогон.
Но видит Карл – темнеет небосвод.
На луг зеленый он с коня сошел,
Пал на траву лицом, мольбу вознес,
Чтоб солнце в небе задержал господь,
День удлинил и отодвинул ночь.
И вот услышал ангела король
– Тот ангел говорил с ним не впервой:
«Скачи, король, – продлится свет дневной.
Цвет Франции погиб – то видит бог.
Злодеям ныне ты воздашь за все».
Карл ободрился, вновь вскочил в седло.
Аой!
CLXXIX
Бог ради Карла чудо совершил
И солнце в небесах остановил.[100]
Французы гонят вражие полки.
Карл в Вальтенебре[101] нехристей настиг
И к Сарагосе сарацин теснит.
Его бароны бьют и рубят их,
Им отрезают к бегству все пути.
Арабы видят: Эбро[102] впереди.
Быстрей и глубже не найти реки,
И нет на ней ни судна, ни ладьи.
Воззвали к Тервагану беглецы,
Попрыгали в поток, но не спаслись:
Доспехи увлекли на дно одних – Те утонули раньше остальных;
Других сперва снесло теченьем вниз;
Кто разом захлебнулся – тот счастлив.
Простились с жизнью в муках все враги.
Скорбят французы: «Граф Роланд погиб!»
Аой!
CLXXX
Увидел Карл, что истребил врага:
Кто от воды погиб, кто от меча.
Несметная добыча им взята.
Сошел король прославленный с седла,
На землю пал и восхвалил творца.
Когда он встал, уже погас закат.
Карл молвил: «Здесь мы сделаем привал.
Вернуться в Ронсеваль мешает мрак.
Да и коням не худо отдых дать.
Их разнуздать и расседлать пора.
Пускай всю ночь пасутся на лугах».
Французы говорят: «Король наш прав».
Аой!
CLXXXI
Остановился наш король на отдых.
Разбили стан французы в чистом поле,
Со скакунов усталых сняли седла,
Уздечки золотые сняли тоже
– Пускай идут пастись на луг зеленый,
Коль не нашлось для них иного корма.
Уснули прямо на земле бароны,
Забыли даже выставить дозорных.
CLXXXII
Вот на лугу лег император спать.
Его копье большое – в головах.
В доспехах он остался до утра.
Броня на нем, блестяща и бела,
Сверкает золотой его шишак,
Меч Жуайёз[103] свисает вдоль бедра,
– Он за день цвет меняет тридцать раз.
Кто не слыхал про острие копья,
Пронзившее распятого Христа?
Теперь тем острием владеет Карл.
Его он вправил в рукоять меча.
В честь столь большой святыни свой булат
Он Жуайёзом – «Радостным» – назвал[104].
Тот меч французам памятен всегда:
Недаром клич их бранный – «Монжуа!»[105],
Недаром их никто не побеждал.
CLXXXIII
Сияет месяц, и прозрачна ночь.
Горюет о племяннике король,
И графа Оливье жалеет он,
И пэров, и других своих бойцов,
Чьи трупы полнят ронсевальский дол.
Рыдает он, сдержать не может слез,
И молится, чтоб их простил господь.
Но утомил тяжелый день его.
Он обессилел и впадает в сон.
Лежат французы на поле пластом.
Свалились даже скакуны их с ног:
Траву жуют, а встать не могут вновь.
Да, тот учен, кто выучен бедой!
CLXXXIV
Уснул король – смертельно он устал.
Но Гавриила бог к нему послал,
Чтоб тот его оберегал от зла.
Архангел встал у Карла в головах
И в вещем сне явил его очам
Бой, что должны французы будут дать,
А это – грозный и тревожный знак.
Взор император поднял к небесам:
Лютуют там морозы, ветры, град,
Свирепствуют там бури и гроза.
Там молнии огнем слепят глаза
И прыщут на французские войска.
Сжигает пламя древки пик дотла,
Шипы златые плавит на щитах,
Копье ломает у бойца в руках,
Коробит сталь брони и шишака.
С французами стряслась к тому ж беда:
Кидаются на них медведь и барс,
Шлет змей, драконов, василисков ад,
И тридцать тысяч хищных грифов мчат
– Хотят баронов Карла растерзать.
Карл слышит крик: «На помощь, государь!»
Скорбит король: ему вассалов жаль.
На выручку он силится бежать,
Но видит пред собой большого льва.
Из леса зверь выходит, зол и яр,
На короля бросается, рыча.
С чудовищем вступает в битву Карл.
Не знает он, чем кончится борьба,
Но крепко спит, открыть не может глаз.[106]
CLXXXV
Карл новый сон узрел за первым вслед.
Он в Ахене своем, пред ним медведь:
На цепь двойную им посажен зверь,
А тридцать подбегают от Арденн
И говорят на языке людей:
«Снимите, государь, с медведя цепь.
Не по закону взят он вами в плен.
Мы родича не отдадим на смерть».
Но из дворца проворный пес приспел,
Схватился с самым сильным из зверей
И покатился с ним по мураве.
Жестокий бой меж ними закипел,
Но Карл не знает, кто одержит верх.
Все это ангел дал ему узреть,
Но спит король – проснуться мочи нет.[107]
CLXXXVI
Марсилий возвратился в Сарагосу.
В тени оливы с лошади сошел он,
Свой меч, шишак и панцирь слугам отдал,
Обезображен, на траве простерся.
Лишился правой он руки по локоть,
Лежит без чувств, теряет крови много.
Вопит его супруга Брамимонда,
Над ним рыдает и от скорби стонет.
Вопят с ней двадцать тысяч царедворцев,
Клянут владыку Франции жестоко.
Стоял там Аполлен, их идол, в гроте.
Они к нему бегут, его поносят:
«За что ты, злобный бог, нас опозорил
И короля на поруганье бросил?
Ты верных слуг вознаграждаешь плохо».
Они сорвали с идола корону,
Потом его подвесили к колонне,
Потом свалили и топтали долго,
Пока он не распался на кусочки.
Карбункул с Тервагана ими сорван,
А Магомет повален в ров глубокий.
Его там псы грызут и свиньи гложут.
CLXXXVII
Король Марсилий вновь пришел в сознанье.
Снести себя велит он слугам в спальню,
Где свод и стены роспись украшает.
Его супруга Брамимонда плачет,
Рвет волосы, зовет себя несчастной,
В отчаянии громко восклицает:
«О Сарагоса, стольный град арабов,
Твой славный властелин тобой утрачен!
Изменники и трусы боги наши:
Покинут ими он на поле брани.
Спасти нас лишь эмир[108] отныне властен.
Позор ему, коль он за нас не встанет,
Не сломит этих христиан бесстрашных.
Пышнобородый Карл, их император,
Всегда был сумасброден и отважен:
От битвы сроду он не уклонялся.
Жаль, что убить его – не в силах наших».
CLXXXVIII
Великий император и король[109]
Семь долгих лет в Испании провел,
В ней взял все города, все замки снес,
Марсилия поверг в испуг большой.
Войны еще не минул первый год,
Как в Вавилон[110] Марсилий шлет послов.
Там был эмиром Балиган седой.
Вергилия с Гомером старше он[111].
Писал король, чтоб спас эмир его,
А если тот на помощь не придет,
Он отречется от своих богов,
И перейдет в святой Христов закон,
И с Карлом дело кончит мировой.
Войска эмир собрать не сразу смог,
– Ведь сорок стран он держит под рукой.
Он долго снаряжал могучий флот
– Галер и барж огромное число.
Александрия[112] – порт его морской.
Там выждал он прибытья всех судов.
Лишь в мае, первой летнею порой,
Он отплыл во главе своих полков.
CLXXXIX
Языческие полчища несметны.
Гребут они, по ветру парус держат.
На мачтах и на самых верхних реях
Карбункулы и фонари алеют,[113]
Залито море их слепящим светом,
И в полночь вид его великолепен.
Вот впереди встает испанский берег.
От судовых огней он весь зарделся.
К Марсилию о том пришло известье.
Аой!
CXC
Флот Балигана не встает на отдых,
Из моря входит разом в пресноводье,
Минует и Марбризу и Марброзу[114],
По Эбро вверх плывет без остановки.
Карбункулам и фонарям нет счета.
Озарена слепящим светом полночь.
К утру суда достигли Сарагосы.
Аой!
CXCI
Сияет день, и солнце взор слепит.
На берег сходит Балиган с ладьи.
Направо от него – Эспанели.
Семнадцать королей идут за ним,
А герцогов и графов счесть нет сил.
Под лавром, на густой траве, в тени
Ковер парчовый, цветом бел, лежит.
Слоновой кости трон на нем стоит.
Воссел на трон языческий эмир.
Вкруг трона встать велит он остальным.
Все слушают, а он им говорит:
«Вот что скажу я, ленники мои!
Отныне Карл, французов властелин,
Куска не съест, коль мы не разрешим.
Испанию войной он разорил.
Во Францию ему приду я мстить.
Не дам ему вздохнуть, покуда жив.
Коль не захочет сдаться, он погиб».
И снял перчатку с правой он руки.
CXCII
Эмир сказал – и слово сдержит он:
За все блага, что создал в мире бог,
На Ахен не отменит он поход.
Соратники одобрили его.
К себе двоих баронов он зовет:
Один был Кларифан, Кларьен – другой[115].
«На свет родил вас Мальтрайен-король.
Он встарь бывал не раз моим послом.
Скачите в Сарагосу во всю мочь,
Марсилию скажите: прибыл флот,
С французами схватиться я готов,
Коль с ними встречусь, будет бой жесток.
Я дам мою перчатку вам с собой,
Ему наденьте на руку ее,[116]
Вручите жезл вот этот золотой.
Пусть утвердиться он в правах придет,
И на французов гряну я войной.
Коль Карл передо мною не падет,
Коль не отринет он Христов закон,
Корону я с него сшибу мечом».
Арабы молвят: «Мудр у нас сеньер».
CXCIII