Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Сказала милая слова, —
      секрет всех благ в них был сокрыт.
Вчерашней ночи тайный знак,
      прекрасный знак в них был сокрыт.

Кабак снаружи мрачным был,
      уныньем веяло от стен,
Но ведь другой и нрав и пыл —
      другой кабак в нем был сокрыт!

Увы! Та лодка проплыла,
      я заметался от тоски,
Пропели с лодки мне шаркы[107],
      и что за мрак в нем был сокрыт!

Звук флейты опалил огнем.
      Но знает разве что простак,
Какой там — мертвый иль живой,—
      какой очаг в ней был сокрыт?..

Шалунья! Где же твой Недим?
      Вы вместе ездили в Гёксу —
Среди ковров, цветных мутак[108]
      от лишних глаз ваш пир сокрыт.

Шалунья, вся хмельной каприз, летишь к победам ты.
Кто выше: ты иль кипарис? Что ждать с ответом: «Ты!»

Таких тонов и сам июль не знал в рассветный час.
Лишь с пестрой розой «ра’но-гюль»[109] сравнишься летом ты.

В дыбе[110] шелковой ты стройней. Но вышит куст на ней, —
Не укололась бы шипом, пленившись цветом, ты.

Мой кравчий, выбрать мне дано: ты с кубком и цветком.
Что лучше: роза иль вино? По всем приметам — ты!

Живой воды живой фонтан, стоишь ты предо мной.
Раскачивая тонкий стан, сияешь светом ты.

Я не скрываю чувств. И что ж — хочу тебя обнять, —
Мои объятья разорвешь своим запретом ты!

Опять Недим в огне, в жару. Кто силу отобрал?..
И лишь бутылка на пиру кивнет, что это ты!

И если та, со взором пери,
        не даст отпора, — не беда!
И если ты приходишь к цели
        не слишком скоро, — не беда!

Не лицемерен будь, а кроток,
        не бойся рук своих, захид:
Пускай в них кубок вместо четок, —
        не прячь же взора, не беда!

Твоя красотка — не притвора,
        она нежна и горяча.
Печально плакать от укора,
        а от задора — не беда.

Ты свой бокал наполни трижды.
        А коли не достанет сил
К нему припасть в четвертый — ишь ты! —
        в том нет позора, не беда!

В начале праздничной недели
        свиданья будет ждать Недим.
Пускай порой приходишь к цели
        не слишком скоро, — не беда.

В час предрассветных, поздних грез
        как смятена душа моя!
Арканами любимых кос
        оплетена душа моя.

Я дал зарок не пить вина,
        пока сезон цветенья роз.
Душа одобрила зарок.
        Но как грустна душа моя!

Легко ли ей внутри меня!
        И думать страшно мне о том,
Какого пыла и огня
        опять полна душа моя.

Не я ль «Не пей!» и «Не люби!» —
        твердил тебе день ото дня?
Куда же ты теперь опять
        устремлена, душа моя?

В моем ты теле — главный гость.
        Тебе так рада эта плоть,
Где меж рассудком и тобой —
        всегда стена, душа моя.

Когда влюбленный караван
        любовный совершает хадж,
Светильником в сплошной туман
        ты зажжена, душа моя.

Отнять сей кубок не спеши.
        Тобой научен пить любовь,
Пусть пьет Недим и от души,
        и допьяна, душа моя!

От этих прядей стал я пьяным,
       глухим, незрячим стал теперь.
Твоих волос златым човганом
       навек захвачен я теперь.

Пройдись лужайкой. Шаг твой долог —
       ты выступаешь, как павлин.
Я стал рабом твоих прогулок,
       для всех утрачен я теперь.

Как сладок смех твой, дорогая.
       Твой смех — страна Сахаристая,
И я здесь — в роли попугая,
       увы, что значу я теперь?

О госпожа, ко всем ревную
       тебя на праздничном пиру,
И ревность, может быть, смешную,
       уже не прячу я теперь.

О госпожа, пройдешь ли мимо?
       Недим прождал весь третий день.
«Приди и посети Недима!» —
       зову и плачу я теперь.

Как в силок, поймала жизнь мою,
       завивая локон, ты.
О, в тебе колдунью узнаю —
       так играешь роком ты!

Плавность ног подобна серебру,
       хрусталю — прозрачность рук.
Мне ли кравчим быть на том пиру,
       где поводишь оком ты!

Хоть пора меджнунов и прошла,
       но еще жива газель:
Всю науку взглядов превзошла
       по ее урокам ты.

Не хочу меж роз бродить без сна —
       далеко мой кипарис.
Ты — слеза! По праву рек вольна
       разорвать с истоком ты.

Твой язык куда бедней, чем стать.
       Но каков полет ресниц!
Сто дестанов можешь рассказать
       этим дивным слогом ты.

Ты идешь, как плавная вода,
       чуть качаясь и светясь,
И смотрящим кажется тогда,
       что сестра потокам ты.

О перо! Откуда эта прыть,
       что за стих такой нашел,
Что смогла Недима опьянить,
       словно буйным соком, ты!

Взгляни, какая плавность в стане,
       взгляни, тебе я говорю.
Ее уста сокрытой тайне —
       сродни, тебе я говорю.

И так на кубке эти губки
       легки, что он не чует их.
Но сердцу говорю: «Помедли!» —
       «Повремени!» — я говорю.

Я лишь поэт. Сказать по чести,
       не так уж мил мне тонкий стан.
Но это из боязни лести —
       для болтовни я говорю.

Я ей хотел бы молвить слово,
       но не в присутствии врагов.
«Уснут огни — мы с нею будем
       одни!» — тебе я говорю.

Нет, с этой пери о Хисаре[111]
       и о прогулках умолчу:
На солнце — песни, ну, а мысли —
       в тени, тебе я говорю.

Но так небрежно, так нарочно
       кружатся локоны с висков!
И знак того, что все возможно,
       они, тебе я говорю.

«О месяц, с поднебесной кручи
       взгляни и счастье обрети!» —
Я это говорю все ночи,
       все дни тебе я говорю.

Так ротик мал — дождусь ли слова?
       Ее душа подаст мне знак.
Пока еще не все готово,
       «Усни», — тебе я говорю.

О локон, гиацинт ли ты в садах дремоты? Кто ты?
Тюльпан, откуда пчелы мед уносят в соты? Кто ты?

О прядь, упавшая на бровь, невиданная прежде,
Ты друг небрежности простой? Иль плод заботы? Кто ты?

О взгляд шалуньи, пощади! Как ты жесток и меток!
Ответь, стрела ли ты любви, стрела ль охоты — кто ты?

О родинка, перчинки мрак на шее белоснежной,
Ты от рожденья сторож ей иль прихоть моды, — кто ты?

О нисхожденье с высоты, где губ сокрыта тайна!
Наклон ли милостивый ты? Иль баловство ты? Кто ты?

О цвет ланит ее! Ты кто: гвоздика или роза,
Или другой какой цветок — венец природы? Кто ты?

О речь Недима, ты права! Звучны твои повторы.
Не бульканье ль бутылки ты в часы зевоты? Кто ты?