Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Красавица моя с тугой косой,
Гляди: во что меня ты превратила.
Тебя сейчас увозят в край чужой.
И ты узнала, что такое сила.

Уедешь в дальний путь, и в этот миг
Печалью омрачится твой ашык.
Твой пояс развязался, взгляд поник.
Я вижу: ты лицо платком закрыла.

Кто нынче пустит скакуна в намет,
Кто чашу дополна тебе нальет?
Кто померанец твой с груди возьмет?
Не тот, кому его определила.

Карадж’оглан, я злату не слуга,
На свете лишь любовь мне дорога.
Что знаешь ты о крае Бинбога?
Он мне родной, там все для сердца мило.

Пусть ветры с чужедальней стороны
Над милою не потревожат крова,
Пусть не коснутся рук со следом хны,
Сурьмленых глаз, платка ее льняного.

Каким дождям идти и ветрам дуть —
Всему аллах определяет путь.
Любить красавиц молча — в этом суть
Предначертанья бога всеблагого.

Вдаль журавли куда-то до весны
Летят, а нам благие снятся сны.
Послушайте меня: мы не должны
Любить красавиц, что не держат слова.

Карадж’оглан, замкнулся ныне круг.
Когда-то чашу из любимых рук
Ты мог испить, да было недосуг.
Убить бы стоило глупца такого.

Легка походка, стать легка,
Она цветы рукою сжала.
«Мой стан, что тоньше тростника.
Ты обними!» — она сказала.

Что б ни стряслось, никто потом
Пусть не узнает ни о чем.
«Ко мне, когда уснет весь дом,
Ты загляни!» — она сказала.

Пьян от любви, я изнемог.
Она дала мне свой платок,
Чтоб пот стирать со лба и щек.
«Не оброни!» — она сказала.

Карадж’оглан, тернист твой путь,
Как тайну скрыть, вдаль заглянуть
«Счастливые когда-нибудь
Настанут дни!» — она сказала.

Мне стать бы голубым дымком.
Цветком, чтоб ты меня срывала,
Твоим бы стать льняным платком,
Чтоб ты на шею повязала.

Чтоб быть с тобой накоротке,
Мне б стать браслетом на руке,
Сурьмой в заветном пузырьке,
Чтоб ты меня всегда искала.

Карадж’оглан живет мечтой
Стать мальчиком — твоим слугой,
Твоей одеждой золотой
Или атласом одеяла.

Я всякий раз от радости хмельной,
Мне самому бы в пору возгордиться.
Когда любимая передо мной
И лик ее улыбкою лучится.

Играют огоньки в ее глазах,
Она смеется, — о, велик Аллах! —
И два бутона на ее щеках
Спешат раскрыться, в розы превратиться.

Огонь любви сжигает грудь мою,
Мне кажется, вот-вот я запою,
Мне кажется, пребуду я в раю,
Когда мне стан ее обнять случится.

Грудь Караджаоглана вся в огне,
Ты, милая, приблизилась ко мне.
И показалось: будто в тишине
Случилось с неба ангелу спуститься.

Твое безумье, сердце, мне б умерить,
Пьешь, как пчела, нектар и та, м и тут.
Ты тянешься ко всем прекрасным пери,
Мне тяжко, сердце, от твоих причуд.

Ты хочешь быть водой, что скалы точит.
Красавиц мира всех любить ты хочешь,
Быть с каждой пери хочешь дни и ночи,
Мне тяжко, сердце, от твоих причуд.

Как жить, что делать мне, Карадж’оглану?
Я ведь не вор, чтоб грабить караваны,
Спать бы спокойно, сочинять дестаны,
Мне тяжко, сердце, от твоих причуд.

Пошли мне, боже, милую, я стражду,
Мне той не надо, что теперь со мной.
Зачем мне стол, где ели не однажды,
Куда и сам сажусь я не впервой?

Пусть будет сад, где алых роз не рвали,
И пастбища, куда из дальней дали
Ни стад, ни табунов не пригоняли;
Зачем мне луг с затоптанной травой?

Даруй красавицу, пошли удачи,
Глаза пусть будут серы, не иначе.
Мне нужен конь горячий, а не кляча
С одышкой и поникшей головой.

Карадж’оглан, пусть у твоей любови,
Как выгнутые луки, будут брови.
И пусть на ней платок не будет вдовий.
Что, господи, мне делать со вдовой?

Влюбленный я спешу к тебе сейчас,
Чтоб сладкое твое услышать слово,
Туда, где ждал тебя я в прошлый раз,
Придешь ли ты или обманешь снова?

Покачивая станом, ты придешь,
Хоть на пути чужие взгляды сплошь.
Ждет твой джигит, и ты его поймешь:
И ты — раба Аллаха всеблагого.

Порой любовь приходит, как напасть,
Порой соседствуют беда и страсть,
Влюбленному позволь к груди припасть,
Ему не надо ничего иного.

Всю жизнь о розе плачет соловей,
Надолго ль слово милой? На пять дней,
Но если есть Аллах в груди твоей,
Прижми к груди джигита молодого.

Мелькнет вдали платок, она придет,
Промолвит слово, сладкое, что мед,
Джигит свою любимую поймет,
И пусть не будет с ним она сурова.

Чем, Караджаоглан, я нехорош?
Развей печали, радости умножь,
Открой мне дверь в тот дом, где ты живешь,
И твоего не очерню я крова.

Пришел в селенье, чтобы здесь
Меня невесты окружили,
Чтоб на базаре все как есть
Джигиты персики купили.

В твоем дому играет саз[105],
Пусть все твои друзья сейчас
Придут и пусть рассудят нас,
Чтоб спор извечный мы решили.

Ты подойди, в глаза взгляни,
Чуть пуговички расстегни,
Чтобы твою красу они
Передо мною приоткрыли.

Карадж’оглан благой закон
Привез: повелевает он,
Чтоб тем отдали, кто влюблен,
Невест, которых полюбили.

Иду я к той в соседнее селенье,
Чей локон наподобие цветка,
К той, что тонка, как саженец весенний,
Хоть ростом и не очень высока.

Сметаной, медом должно ей кормиться.
Пусть матушка моя не поскупится,
Не пожалеет бархата и ситца,
Не дрогнет пусть дающая рука.

Как нам с ее отцом поладить старым?
Свою отдаст он дочку, да не даром.
И должно дорожить таким товаром.
Сто золотых — цена не велика.

Карадж’оглан, ты от любви недужен,
Для ран твоих настой целебный нужен,
Построй дворец, пусть там рабыни служат
Той, что прекрасней всех наверняка.

Какую боль, какое горе мне
Ты принесешь еще, моя отрада?
Ты приходи ко мне хотя б во сне
И хоть таким бывай свиданьям рада.

Твой час пробьет, покинешь край родной,
Невестой будешь ты, потом женой.
А что случится, станется со мной,
Тебе в дому чужом и знать не надо.

Мне тяжко видеть смоль твоих бровей,
Но их не видеть много тяжелей,
Не дам тебя во власть чужих людей,
К еде своей сам не подсыплю яда.

Карадж’оглану слезы лить из глаз,
Он с милой разлучается сейчас.
Кто отнял бы тебя, когда б хоть раз
Ты очутилась вдруг со мною рядом?