Мацуо Басё - По тропинкам севера
На берегу есть курган, — говорят, могила императрицы Дзинго[59]. Храм зовется Камандзюдзи. Я не слыхал, чтобы она здесь бывала. Как же так?
Усевшись в келье, в этом храме, я поднял штору и одним взглядом вобрал весь вид: на юге гора Тёкай упирается в небо, а отражение ее падает в море; на западе дорогу преграждает застава Муя-муя; на востоке возведена насыпь, и виднеется далеко дорога на Акита; с севера раскинулось море, и место, куда заходят волны, зовется Сиогоси. В бухте вдоль и вширь одно ри; она и приводит на память Мацусима, и отлична от нее. Мацусима словно смеется, Кисаката словно досадует. К унынию прибавляется печаль; кажется, что весь вид омрачает дух.
О Кисаката!
Ты как Сиши во сне, в дождь,
«Цветок сна» — нэбу.[60]
О Сиогоси!
Здесь цапли мочат ноги,
Прохладно море.
Праздник.
О Кисаката!
Что здесь едят сегодня?
Священный праздник… [61]
Шалаш рыбачий.
Лежат дверные доски.
Прохладный вечер…
Увидав на скале гнездо сокола:
Пене бурных волн
Суждено не долетать.
Сокола гнездо!
22. Жаль было расставаться с Саката, и день шел за днем; но вот загрустил я по небосводу Хокурикудо. Мысли о дальнем пути стеснили мне грудь: я слыхал, что до города Kara сто тридцать ри. Перейдя заставу Нэдзу, я вступил в провинцию Этиго и добрался до заставы Итибури в Эттю. В эти девять дней усталость от влажной духоты удручала меня, началась болезнь, и я ничего не записал.
Начало июля.
А ночь в горах на лето
Так непохожа!
Тревожно море.
Над островами Садо
Повис Путь Млечный.
Сегодня я оставил за собой опасные переходы этих северных мест — Оясирадзу, Косирадзу, Инумодори, Комагаэси; когда, усталый, я придвинул себе подушку и лег, в передней стороне дома, через комнату, послышались молодые женские голоса, — их было два. К ним примешивался голос пожилого мужчины; они разговаривали: это были куртизанки из города Ниигата провинции Этиго. Они совершали паломничество в храм Исэ, мужчина провожал их до этой заставы. Они писали письмо, которое наутро отсылали с ним домой, и передавали всякие суетные дела. «Отдались мы брегам, где плещут гребни волн, влачим жизнь, что век рыбака, и суждено нам не иметь пристанища нигде. И каждый день мы пожинаем возмездие за прошлую жизнь. О, как это горестно!» — слышал я и заснул под эти слова.
Рыбаку, чей век
Там проходит, где всегда
Гребни белых волн
Плещут о песчаный брег,
Нет пристанища нигде.
Наутро, когда мы выходили в путь, они обратились к нам: «Горек путь странника, не ведающего, как идти. Мы в тревоге и печали. Мы пойдем по вашим стопам, хоть где-нибудь в сторонке. Окажите нам милость, подобающую благодати вашего одеяния, и дайте нам связать и себя с Путем Будды!» — говорили они и роняли слезы. «Как мне ни жаль, но мы останавливаемся во множестве мест. Вам надлежит довериться простым спутникам. Под защитой богов всё, без сомнения, будет благополучно», — так я сказал им на прощание и пошел в путь, но жалость некоторое время не проходила.
И в том же доме
Заснули куртизанки.
Луна и хаги…[62]
— сказал я Сора и записал
23. В местности, называющейся Куробэсидзю-хатикасэ, что ли, я переправился через несметное число рек и вышел к бухте по имени Наго. «Хоть теперь и не весна, но прелесть волн глициний в Таго и ранней осенью достойна посещения», — подумал я и спросил у людей. «Это отсюда в пяти ри, вдоль берега, в тени горы. Рыбачьи хижины — убогие жилища, вряд ли кто пустит вас на краткую ночь». Напуганный этими словами, я направился прямо в провинцию Kara.
Аромат риса.
Прохожу межой. Справа
Вдалеке море.
Пройдя гору Унохана и ущелье Курикара, я дошел до Канадзава в пятнадцатый день седьмого месяца. Там оказался купец Касё, приходящий из Осака. Он остановился в одной гостинице со мной. Я как-то слышал, что некий Иссё был привержен к нашему пути, многие его знали; прошлую зиму он безвременно скончался, и когда его брат свершал заупокойную службу —
Могила, двинься!
Рыдающий мой голос, —
Осенний ветер…
Приглашенный в одну беседку —
Осени свежесть!
А угощенье для всех —
Дыни, демьянки…
Сложил в дороге:
Хоть беспощадно
Палит, как раньше, солнце, —
Осенний ветер…
В месте по названию Комацу — Малые сосны:
Имя прелестно!
Низкие сосны, и свист
Ветра в осоке…
В этом месте я пошел поклониться в храм Тада. Там есть шлем Санэмори[63] и кусок его парчовой одежды. Кажется, в древние времена, когда Санэмори служил дому Минамото, шлем пожаловал ему князь Иоситомо. И в самом деле, это вещь не простого воина. От наличника на надзатыльника он покрыт резьбой — хризантемы в китайском вкусе — и золотой инкрустацией, а наверху прикреплен серп[64]. Когда Санэмори пал в бою, Кисо Иосинага принес шлем вместе с грамотой в дар этому храму. Гонцом был послан Хигути Дзиро, как то видно из храмовой летописи, лежащей предо мной.
Горестный удел!
Шлем, забрало, — а под ним
Верещат сверчки…
По пути к горячим ключам Яманака позади виднелся пик Сиранэ. Налево, на склоне горы, есть храм богини Каннон. Кажется, император Кодзан, завершив паломничество по тридцати трем священным местам, воздвиг статую Сострадательной и Всемилостивой и дал ей имя Ната. Он отделил начальный слоги названий Нати и Танигути. Повсюду причудливые камни, растут вековые сосны, на утесе возведен храмик, крытый камышом, — превосходна эта местность.
Еще унылей,
Чем камни Исияма,
Осенний ветер…
Выкупался в источнике. Действие его — второе после ключей Арима.
Лишь прикоснуться
К росинке хризантемы
На горном склоне —
И жизнь наша продлится,
Как век тысячелетний.
В горах глубоко
К чему рвать хризантему?
Источник светлый?
Хозяином в гостинице состоит еще молодой парень Кумэноскэ. Его отец любил поэзию хайкай; когда Тэйсицу, давным-давно, еще молодым, прибыл из столицы сюда, он был посрамлен им в знании изящного, вернулся в столицу, сделался учеником старца Тэйтоку и стал известным. И, прославившись, он в этом селенье за слова суждения не брал платы.[65] Теперь-то все это стало рассказом былых времен.
* * *
24. Сора заболел желудком, и как в провинции Исэ, в Нагосима, у него есть родные, то он ушел вперед.
И пусть на пути
Свалюсь обессиленный я, —
Долина в цвету!
— написал он напоследок. Печаль уходящего, жалобы остающегося подобны блужданию в облаках разлученной четы диких уток. И я тоже:
И вот сегодня
Стереть мне надо знаки!
Роса на шляпе…[66]
Я стал на ночлег в храме Дзээнсёдзи, за селением Дайдзёдзи. Это все еще местность Ката. Сора также остановился на прошлую ночь в этом храме, и —
Не сомкнул я глаз,
Слушая осенний ветр.
Горы позади…
— написал и оставил он здесь. Быть отдаленным на одну ночь — то же, что на тысячу миль. И я лежал в келье, слушая осенний ветер; приближалась заря, и, когда голоса читающих сутры стали ясней, зазвонил гонг, и я вышел в трапезную. В нетерпении стремясь сегодня в провинцию Этидзэн, я спустился из храма, но молодые монахи с бумагой и тушью последовали за мной до низу лестницы. Как раз во дворе облетали ивы,—