Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.
– Амитаба! – со смехом захлопала в ладоши Сянъюнь. – Замечательная пластинка!
По одну сторону от нее сидела Дайюй, по другую – Баоюй. Им обоим наполнили кубки.
Баоюй выпил половину и незаметно передал кубок Фангуань, которая допила оставшееся вино. Дайюй, продолжая беседовать, сделала вид, будто пьет, а сама тайком вылила вино в полоскательницу.
Сянъюнь между тем снова бросила кости. Выпало девять очков. Девятой по счету оказалась Шэюэ. Она вытащила пластинку с изображением на одной стороне чайной розы и надписью: «Как изящен прекрасный цветок», а на другой – строкой из древнего стихотворения:
И для бутонов чайных роз
Раскрыться наступает час[150].
Затем шло пояснение: «Все сидящие за столом пьют по три кубка вина в честь уходящей весны».
– Как это понимать? – с недоумением спросила Шэюэ.
Баоюй нахмурился, быстро спрятал пластинку и сказал:
– Давайте лучше выпьем!
Но все выпили не по три кубка, а по три глотка. Следующей кости бросала Шэюэ, а тащила пластинку Сянлин. Она оказалась десятой по счету. На пластинке был цветок лотоса на двух сросшихся стеблях и надпись: «Два стебля сплелись вместе, предвещая счастье», на обратной стороне – строка из старинного стихотворения:
Сплелись на деревьях ветки, —
Это – пора цветенья![151]
Пояснение гласило: «Вытащившему эту пластинку следует осушить три кубка, остальным – по одному».
Затем кости бросала Сянлин, а пластинку тащила Дайюй, шестая по счету.
– Что бы мне такое вытащить! – задумчиво промолвила она.
Поколебавшись немного, Дайюй вытащила пластинку с цветком мальвы и надписью «Одиноко грустишь под ветром и росой». На обратной стороне была строка из древнего стихотворения:
Не ветер весенний виновен в разлуке,
Зачем же вздыхать напрасно?[152]
и пояснение к приказу: «Один кубок пьет вытащивший эту пластинку, второй – тот, кто вытащил пластинку с пионом».
– Замечательно! – засмеялись все. – Кого еще сравнишь с мальвой, если не Дайюй!
Дайюй, смеясь, выпила вино и бросила кости, а пластинку тащила Сижэнь, двадцатая по счету… Сижэнь вытащила пластинку с цветущей веточкой персика и надписью «Чудесные виды Улина», а также стихами:
Вдруг персик покраснел, увидев,
Что будет целый год весна[153]
В пояснении было сказано: «Вытащивший эту пластинку пьет один кубок, а также по одному кубку пьют все ровесники, однофамильцы и тот, кто вытащил пластинку с цветком абрикоса».
– До чего ж интересно! – засмеялись все.
Стали вспоминать, сколько кому лет. Оказалось, что Сянлин, Цинвэнь и Баочай родились в один год, а Дайюй даже в один час с Сижэнь, а вот однофамильцев у Сижэнь не нашлось.
Вдруг Фангуань воскликнула:
– Моя фамилия тоже Хуа, я выпью с Сижэнь!
Снова осушили по кубку.
– О ты, которой судьба предназначила благородного мужа, – проговорила Дайюй, обращаясь к Таньчунь. – Ведь ты вытащила цветок абрикоса, так пей же и не задерживай нас!
– Замолчи! – вспыхнула Таньчунь. – Сестра Ли Вань, дай ей пощечину, тебе это с руки!
– Ну что ты, мне ее жаль! – возразила со смехом Ли Вань. – Ведь судьба не послала ей благородного мужа!
Раздался взрыв смеха. Когда все успокоились, Сижэнь снова собралась бросать кости, но в этот момент кто-то постучал в дверь. Оказалось, это тетушка Сюэ прислала своих служанок за Дайюй.
– Который час? – удивились все.
– Третья стража, – последовал ответ, – уже пробило одиннадцать.
Баоюй не поверил и потребовал часы. Время и в самом деле близилось к полуночи.
– Мне пора, – заявила Дайюй, вставая. – Надо принимать лекарство.
– И нам пора, – откликнулись другие.
Сижэнь и Баоюй запротестовали было, сказав, что никого, кроме Дайюй, не отпустят, но тут вмешались Ли Вань и Таньчунь.
– Время позднее, – возразили они. – И не надо засиживаться, нарушать правила.
– Тогда выпьем еще по кубку и разойдемся, – решила Сижэнь.
Все выпили, велено было зажечь фонари, и Сижэнь проводила гостей до беседки Струящихся ароматов на берегу речки. Вскоре она вернулась, ворота заперли, и игра продолжалась.
Сижэнь наполнила вином несколько больших кубков, поставила на поднос вместе с фруктами и закусками и поднесла старым нянькам.
Все были навеселе, с азартом играли в «угадывание пальцев», проигравшие пели песни.
Уже наступило время четвертой стражи, а пир продолжался. Няньки в свое удовольствие ели и пили да еще старались стащить что-нибудь со стола. Наконец вино было выпито, со стола убрано, служанки подали чай для полоскания рта, после чего все разошлись.
Раскрасневшаяся от вина, словно нарумяненная, Фангуань со слегка нахмуренными бровями и чуть прищуренными глазами была еще очаровательней, чем обычно. Она опьянела и сейчас безмятежно спала, уронив голову Сижэнь на плечо.
– Сестра, – бормотала она сквозь дрему, – послушай, как громко стучит у меня сердце!
– А кто велел тебе столько пить? – упрекнула ее Сижэнь.
Чуньянь и Сыэр, захмелев, давно спали. Цинвэнь хотела было их разбудить, но Баоюй сказал:
– Пусть спят! И мы давайте вздремнем!
И он, едва коснувшись подушки, тотчас же погрузился в сон…
Сижэнь тихонько приподняла Фангуань, уложила рядом с Баоюем, а сама легла на тахту.
Едва забрезжил рассвет, Сижэнь открыла глаза и, увидев в окно ясное голубое небо, воскликнула:
– Ой, как поздно! – и принялась будить Фангуань. Девочка сладко спала, свесив голову на край кана. Баоюй тоже проснулся.
– Уже утро? – с улыбкой произнес он и вместе с Сижэнь стал будить Фангуань.
Фангуань села на постели и, еще не совсем придя в себя, принялась протирать глаза.
– И не стыдно тебе! – сказала Сижэнь. – Напилась вчера до потери сознания и разлеглась!
Увидев, что спала рядом с Баоюем, Фангуань соскочила на пол и только и могла произнести:
– Как же я… – Она смущенно улыбнулась.
– Знай я, что ты рядом, – произнес Баоюй, – непременно разрисовал бы тебе лицо тушью!
Тем временем девочка-служанка подала таз для умывания.
– Вчера я доставил хлопоты другим, – промолвил Баоюй, – а нынче вечером придется самому устроить угощение.
– Может, не стоит? – запротестовала Сижэнь. – Пойдут толки, пересуды.
– Ничего особенного! – возразил Баоюй. – Подумаешь, разок-другой повеселимся… Что мы, пить не умеем?! Целый кувшин прикончили! И как назло, вино кончилось в самый разгар веселья.
– Вот и хорошо! Теперь можно продолжить, – заметила Сижэнь, – Все вчера хватили лишнего. Цинвэнь, позабыв всякий стыд, даже песни пела.
– Ты и сама пела! Неужели не помнишь? – улыбнулась Сыэр – Все пели!
Девушки покраснели и рассмеялись. В этот момент вошла Пинъэр
– Прошу пожаловать нынче ко мне на угощение, – сказала она. – И не вздумайте отказываться. Не прощу!
Ее пригласили сесть, подали чаю.
– Как жаль, что сестрицы Пинъэр вчера не было с нами! – с улыбкой воскликнула Цинвэнь.
– А что вы делали? – спросила Пинъэр.
– Это – секрет, – ответила Сижэнь. – Всю ночь веселились На праздниках у старой госпожи и то не бывает так. Представь, целый кувшин вина распили! А потом песни пели, забыв всякий стыд.
– Хороши, нечего сказать! – засмеялась Пинъэр. – Вино у меня взяли, а пригласить не пригласили и теперь еще дразните, хвастаетесь!
– Сегодня он устраивает угощение и собирается лично тебя пригласить, – сказала Цинвэнь, – так что жди!
– Кто «он»? – улыбнулась Пинъэр.
Цинвэнь покраснела и замахнулась на Пинъэр:
– Вечно ты придираешься!
– Тьфу, бесстыжая! – шутливо воскликнула Пинъэр. – Счастье твое, что я сейчас занята. Скоро пришлю кого-нибудь из служанок вас приглашать. Только попробуйте не прийти!
С этими словами она поднялась и ушла, как ни уговаривал ее Баоюй посидеть хоть немного.
Между тем Баоюй привел себя в порядок и сел пить чай. Вдруг он заметил под тушечницей листок бумаги и недовольно сказал:
– Суют все куда попало!
– В чем дело? – удивились Сижэнь и Цинвэнь. – Опять кто-нибудь провинился?
– Посмотрите, что это там! – Баоюй указал пальцем на тушечницу. – Наверняка забыли убрать.
Цинвэнь вытащила листок и отдала Баоюю. Там было написано: «Ничтожная Мяоюй, стоящая за порогом, почтительно и смиренно кланяется и поздравляет вас с днем рождения».
– Кто принес эту записку? – спросил Баоюй. – Почему мне ничего не сказали?
Сижэнь и Цинвэнь решили, что это письмо от какого-нибудь важного лица, и бросились расспрашивать служанок:
– Кто вчера принимал письмо?
В комнату вбежала Сыэр и с улыбкой обратилась к Баоюю:
– Эту записку прислала Мяоюй. Я сунула ее под тушечницу, а потом выпила и забыла сказать вам!
– А мы-то думаем, от кого письмо! – вскричали служанки. – Стоит ли по пустякам поднимать шум!
– Дайте мне лист бумаги! – распорядился Баоюй, растер тушь, но, прежде чем писать, заглянул в записку: «Ничтожная… стоящая за порогом», вот как назвала себя Мяоюй. А как же он должен себя называть? Баоюй думал, думал, но никак не мог придумать. «Надо бы посоветоваться с сестрой Баочай, – решил было он, – но она может сказать, что все это вздор. Уж лучше пойти к сестрице Дайюй».
