Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Снова дождь над Рекой моросит,
приречные травы лежат.
Шесть династий[921] прошли, как сон;
бесчувственно птицы поют.
Ивы Тайгэна[922], земли дворцов
бесчувственней праздных птиц:
Как прежде, окутали дымом листвы
плотину на десять ли.

Многострунный сэ[924]       рыдает в долгую ночь.
Его чистый звон       пронзает ветер и дождь.
Под чужим фонарем       послышалась флейта Чу.
Под ущербной луной       спускаюсь с башни Чжантай.
Благовоние трав       сулит их скорый конец.
Дорогой человек       еще не пришел ко мне.
И в родные края       теперь не дойти письму,
Ведь осенний гусь       опять вернулся на юг.[925]

Шум дождя
за бамбуковой шторкой в окне.
Вид унылый — в ущербе весна.
В пятой страже рассветный холод
заползает в шелка одеял.
Позабылось во сне,
что гощу поневоле в чужой стороне,—
В сердце радости вдруг пожелал.

Одинокий,
вечерами стою на стене.
Вижу реки и горы во мгле.
Как легко расставание с ними,
и как трудно вернуться туда.
Пролетают года,
опадают цветы, убегает вода.
Жил на небе — живу на земле.[928]

На западной башне стою,
вижу закатные дали,
Месяца медный крюк,
Осень таится в глубоком саду —
платаны стоят вокруг.
Грустные мысли — не пряжа,
их оборвешь едва ли.
Хочешь распутать —
только запутаешь вдруг.
Время долгих разлук
В сердце оставило
тонкий привкус печали.

Безмерна скорбь.
Я эту ночь во сне
Гулял в дворцовом парке,
Как бывало…
Драконы-кони,
Колесниц поток,
Кругом цветы
И в небе
Лунный рог —
Весной дышало все
И ликовало.

Маленький сад опустел,
Царит во дворе тишина.
Лишь не смолкает валёк
И ветер с ним заодно.
Мне теперь не заснуть,
А ночь бесконечно длинна.
Звуки и лунный свет
Льются в мое окно.

Взбираюсь-карабкаюсь       вверх, на вершину крутую,
Безмолвие бездны       приводит меня в восхищенье.
По тонкому запаху       в скалах источники чую.
За горными кряжами —       шири бескрайней свеченье…
Деревья меня обступили,       блуждаю в тревоге,
На звук лесорубовой песни       бреду без дороги.

Иду, распевая,       сквозь ярко-зеленую чащу,
Дорога все вниз,       все отвесней становятся спуски,
И горные пики       круг солнца затмили блестящий,
Попрятались птицы,       спустившись к расселине узкой.
Темно, ни души.       Из ущелья я выбрался ходко,
Дошел до Фанчжоу —       привязана к дереву лодка.

Один за другим       прохожу я речные пороги,
Но ветра порывы       движение мне затрудняют;
Скиталец бездомный,       уж целую вечность в дороге,
Взираю на горы —       все мимо они проплывают.
Проносятся белые чайки,       и, кажется, кстати
Пристанище-остров       заметен вдали, на закате.

Дыханьем ночи, звуками свирели
заполнено пространство под луной,
И мудрено не потерять дорогу:
вокруг — такое множество цветов!
Как поменять мне отношенья с миром —
я не решу за шахматной игрой;
Не лучше ли всего за винной чаркой
мне, гостю, вспоминать родимый кров.

Подтаивал на речке снег,
но был еще недвижен лед;
Крошился, трескался, тончал,
пока не ожила река.
Все разошлись, один слежу,
как солнце на закат идет,
Как птицы, с отмели слетев,
обсели лодку рыбака.

На рассвете услышала:       птицы тревожно взлетели.
На закате увидела:       птицы вернулись опять.
Друг другу мы с цинем яшмовым,       видно, уже надоели.
Вновь про все сокровенное       некому мне рассказать.

Над ивами       гремит весенний гром,
От капель дождевых       вскипает пруд,
Высокий лотос       никнет под дождем,
И шелест мокрых листьев       слышен тут.
В беседку льется       тонкий аромат,
Дождь перестал,       и туч на небе нет,
Но маленькая       башенка-квадрат
От взора заслонила       звездный свет.
Хорошо у перил.       Ночь темна. Тишина.
Дожидаюсь —       скорее взошла бы луна.
Вот ласточка заблудшая       кружит,
Уселась       на узорчатый карниз.
Нет ветра,       и циновка не дрожит.
Поднявшись, месяц       долго смотрит вниз.
Под ним зеркальная       застыла гладь
Притихшего       безмолвного пруда,
Ни шороха,       ни всплеска не слыхать,
Блестит       кристально чистая вода.
А месяц похож       на изогнутый нож.
Блестит на подушке       забытая брошь…

Меж разлукой нашей и встречей
семь и десять весен промчалось.
Вот и спрашиваем друг друга,
как лысели да как старели.
Среди рек и озер скитаюсь,
и осесть еще не случалось,
Да и вы по дворам постоялым
мало ль трудностей претерпели!
Костью хрупок скакун под старость,
бьется сердце его спокойно;
Много лет сосне, а все так же
обновляет зелень она.
Трудно в горном глухом городишке
человека принять достойно…
Много-много раз бессловесно
осушаем чаши до дна.

Беседа чистая весь день
за чашей светлого вина —
Не хвастовство мошной иль тем,
чья знатность более знатна!
И горы есть, и реки есть,
чтоб гостя воодушевить,
Готовы ветер и луна
пленить его и опьянить!

Течет ручеек,       пробирается между камней,
Течет из ущелья,       где и холодней и темней;
А здесь, на свету,       густо-густо разросся бамбук.
Прибрежные стайки       бамбуковых хижин-лачуг.
Канавки с водой       далеко от ручья разбрелись,
Здесь вырастят просо       и вовремя высадят рис.
Вода долголетья.       Деревья теснятся к ручью.
И сами крестьяне       целебному рады питью.
Всегда здесь тепло,       и рассаду не бьют холода,
Веселую песню       ручей напевает всегда.
Скажу о себе:       пусть давно я немолод и сед —
Ручей навестить       собираюсь на старости лет.
Опять и опять       рад увидеть все те же края
И вновь услыхать       несмолкающий голос ручья.

Два дерева выросли около дома,
тенисты и стройны;
Одно постоянно кивает другому,
друг друга достойны.
Поднимется ветер иль выпадет иней —
их зелень не реже;
В холодное время все вянет и стынет,
а листья — все свежи!
О, сколько деревья желанной прохлады
в жару навевают,
От стужи туманов их купы-громады
в ночи укрывают.
Чуть персикам, грушам пора наливаться —
тут малый и старый
Верхом и в повозках скорее стремятся
к воротам базара.
А я — в одиночестве… Не покидаю
привычные стены,
Печали отдавшись, все так же вздыхаю,
томлюсь неизменно
И мыслю: ко времени ль ныне такое
вокруг оживленье? —
Нет, благо провижу я только в покое
и в уединенье.
Всегда в постоянстве своем укрепляться
достойным приятно,
А низкие склонны менять да меняться —
и неоднократно.