Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Под соснами где-то спрошу о нем ученика.
Он скажет: учитель ушел собирать снадобья.
Он здесь пребывает, на этой самой горе,
но тучи глубоки, и где он — я так и не знаю.

Весною посадит       он зернышки по одному,
А осень вернет их       обильнее в тысячи раз…
Где Моря Четыре, —       земли невозделанной нет,[879]
А всё к земледельцу       приходит голодная смерть!

Свежесть в окне,       и на циновке прохлада.
Спать не могу —       мысли о Сяо и Сяне.[881]
Горы стоят       гордо, невозмутимо.
А человек       день и ночь суетится.
Ветер в ветвях,       словно полночный ливень.
Сквозь кисею —       в комнате лунный иней.
Сесть на коня,       к югу сейчас поспешить бы!
В устье Реки[882]       вновь цветут мандарины.

Сынишка мой       за край одежды тянет:
«Ты почему       домой не возвращался
И с кем играл       на месяцы и годы,
Что выиграл       серебряные пряди?»

Травы в цвету, озера прохладны,
удочки нить спокойна.
Лунные ночи, ненастные утра —
сколько десятков весен?
Сам говоришь с одинокой лодки,
вторя словам поэта,
Что не встречал на веку ни разу
трезвого человека.

Туман осел на холодную воду,
лунный свет — на песок.
Во мраке к берегу подплываю
возле веселых домов.
Продажным женщинам не оплакать
гибель страны отцов.
Слышу, на том берегу горланят
«Цветы на заднем дворе».[885]

На храме к западу от Реки[887]
стихи написал Ли Бо.
Старые сосны вокруг горы,
сквозняк под ветхим шатром.
А я, полутрезвый, полухмельной,
бродил здесь четыре дня.
Красно-белые лепестки
глядят сквозь полог дождя.

Запели птицы на тысячи ли,
травы алеют цветами.
В селеньях у рек и на кручах гор
реют винные флаги[888].
Четыреста восемьдесят вокруг
храмов Южных династий.[889]
Как много пагод и старых дворцов[890]
мешает видеть ненастье!

Еду к холодным вершинам гор,
дороги круты и узки.
Там, где рождаются облака,
живут, как и всюду, люди.
Остановлю повозку, сойду
взглянуть на вечерние клены.
В инее листья красней цветов
второго месяца года.[891]

На ширму свет серебристой свечи
навел морозный узор.
Прозрачный шелковый веер накрыл
танцующих светлячков.
Небесная лестница[892], словно река
в осенний день, холодна.
Лежу и смотрю на огни домов
Ткачихи и Пастуха.

С дороги оглядываюсь на Чанъань,—
как вышитые, дома.
Одна над другою вершины гор
открылись, как сто ворот.
Промчался в красной пыли гонец,
и радостна Ян Гуй-фэй.
И как догадаться, что это везут
всего лишь плоды личжи?[894]

1 Стройная-стройная, гибкая-гибкая
в неполных четырнадцать лет.
Словно в начале второго месяца
душистый горошек цветет.
Ветер на десять ли по Янчжоуской
дороге веет весной.
Всюду в окнах виднеются девушки —
никто не сравнится с ней.

2 Так много сразу чувств у меня,
что словно замерли чувства.
Лишь чувствую, глядя на чарку вина,
что трудно мне улыбнуться.
Подумать, у восковой свечи
полно сострадания сердце:
О нашей разлуке слезу за слезой
роняет всю ночь до рассвета.

Утратив душу, вдоль рек, у озер
брожу, прихватив вино.
Танцовщица чуская так легка,
хоть ставь ее на ладонь.[895]
В Янчжоу впервые за десять лет
очнулся на миг от сна
И вижу, даже в Синих домах[896]
не почитают меня.

Роскошная жизнь расточилась вослед
за благоуханной пыльцой.
Бегущие воды не знают чувств,
трава не знает людей.
Восточный ветер и птичий стон
в деревьях на склоне дня.
Со стебля падает лепесток,
как девушка из окна.[898]

В гостинице ночью       не с кем поговорить.
Нахлынули чувства,        горечи не унять.
Зажженная лампа       холод льет над былым.
Сквозь сон различаю       грустный гусиный крик.
От сонных видений       в новый вхожу рассвет.
Известье из дома       будет здесь через год.
Над гладью       речною       в дымке блестит луна.
У самой двери       вижу челн рыбака.

День кончился, печаль в душе моей,
На Гуюань[901] я еду меж ветвей…
Вечерняя заря прекрасна,
Но сумрак все становится черней.

Спросила ты меня о том,
Когда вернусь к любимой в дом.
Не знаю сам. Пруды в горах
Ночным наполнились дождем…
Когда же вместе мы зажжем
Светильник на окне твоем,
О черной ночи говоря
И горном крае под дождем?

Нефритом украшена цитра моя,
И струн на ней пятьдесят.
И все эти звонкие струны со мной
О давних днях говорят.
Мудрец Чжуан-цзы в глубоком сне
Сияющей бабочкой был.
Ван-ди после смерти все чувства свои
В лесную кукушку вселил.[902]
А в южных морях под взором луны
Текут жемчуга по щеке.[903]
На синих полях под лучом дневным
В прозрачном яшма дымке.[904]
О всех этих чудных явленьях не раз
Придется мне размышлять.
Но надо признаться, сейчас на моей
Душе печали печать.

Гуси и ласточки вдалеке
летают над Верхним лесом[906].
В небе осеннем взор утонул,
пою протяжную песню.
Как поперек потока судьбы
пороги Туна и Цзяна,[907]
Так в гряде занебесных гор
опасности гор Юйлэя[908].
Солнце склоняется к лепесткам
в прощальном вечернем блеске.
Медлят над городом облака,
рождая слоистые тени.
Три уже года бездомен я,
но слезы прочь отгоняю.
Завтра начнется четвертый год —
как тогда не заплакать?

Как встречаться нам тяжело,
так тяжело расставаться.
Ветер жизни лишился сил,
все цветы увядают.
Лишь когда шелкопряд умрет,
нити дум прекратятся.
Лишь когда фитиль догорит,
слезы свечи иссякнут.[909]
Утром у зеркала я грущу,
видя облачный волос.
Ночью, читая стихи, узнаю
лунного света холод.
До небожителей, на Пэнлай,
путь не такой уж трудный;
Темная птица о трех ногах,
дай мне знать о грядущем.

Восточный ветер опять свистит,
опять моросит дождь.
За клумбой с пионами, за рекой
разносится дальний гром.
Волшебная жаба[910] и через дверь
пошлет благовонный дым.
И яшмовый тигр поднимет ведро,[911]
вода ж устремится вниз.
Цзя Гуна дочь не сводила глаз
с того, кто отцу служил.[912]
За песни подушку свою Ми-фэй
оставила Цао Чжи.[913]
Весеннее сердце наперегонки
с цветами цвести не должно.
Придет назавтра новая страсть —
былая станет золой.

Минувшей ночью звезды видал
и слышал, как ветер выл
К закату — возле Коричных палат,
к восходу — возле Речных.
Не феникс тысячецветный я,
и крыльев мне не дано;
Но сердце, вещее, как носорог,[914]
проникло в сердце твое.
К себе по очереди вино
подтягивал острым крючком;
Над красным воском жарких свечей
угадывал сходство слов.[915]
Часы истекли; пробил барабан;
увы, на службу пора.
Везет меня конь в дворец Орхидей —
качусь, как в степи трава.[916]

Из высокого дома       гости навек ушли.
В опустевшем парке       кружатся лепестки.
То взлетят, то струятся       вдоль тропинок витых.
Провожает взглядом       солнца косые лучи.
Вся душа изболелась —       жалко двор подметать.
Все глаза проглядела —       надо идти назад.
Благовонное сердце[917]       выдохлось, как весна.
Остается на память       платье в горьких слезах.

За ширмой из Матери Облаков[918] —
глубокая тень от свечи.
Мелеет Серебряная Река,
и блекнут звезды вдали.
Должно быть, раскаивается Чан Э,
что смела бессмертье украсть,—
В лазури морей, в синеве небес,
в рыданиях по ночам.