Шота Руставели - Витязь в тигровой шкуре

Будь внимателен, мой витязь, к моему повествованью.
Лишь с трудом событья эти поддаются описанью,
Ибо та, из-за которой сердце отдано терзанью,
Мне отрадою не будет вопреки ее желанью!

Семь царей когда-то были господами Индостана.
Шесть из них своим владыкой почитали Фарсадана.
Царь царей, богатый, щедрый, равный льву красою стана,
Мудро правил он страною и сражался неустанно.

Мой отец, седьмой на троне, Саридан, гроза врагов,
Управлял своим уделом, супостатов поборов.
Был счастливец он при жизни, весельчак и зверолов.
Порицать его боялись и мудрец и суеслов.

Стал со временем родитель одиночеством томиться.
Он подумал: "Враг мой сломлен, и крепка моя граница.
Сам я, грозный и могучий, смог на троне утвердиться, —
Пусть же будет мне оплотом Фарсаданова десница".

И посла он к Фарсадану снарядил, не медля боле:
"Государь, велик и славен на индийском ты престоле!
Я тебе мои владенья отдаю по доброй воле,
Пусть об этом помнят люди, существует мир доколе".

Фарсадан ему ответил: "Я, владыка этих стран,
Воздаю хваленье богу, светом счастья осиян,
Ибо власть мою признал ты, хоть имел такой же сан!
Приезжай и будь мне братом, благородный Саридан!"

Царь ему оставил царство и назначил амирбаром,
Амирбар же в Индостане служит главным спасаларом.
Отказавшись от престола и владея царским даром,
Мой отец единовластно управлял уделом старым.

В эти годы мой родитель был царю всего дороже.
Царь твердил: "На целом свете нет достойнее вельможи!"
Оба тешились охотой и врагов карали тоже.
Мы с отцом, как вы со мною, друг на друга не похожи.

Горевали царь с царицей: не давал им бог детей,
Горевала и дружина, и народ индийский с ней.
В это время я родился. Царь решил с женой своей:
"Будет он нам вместо сына, ведь и он — дитя царей".

Стал я жить в чертоге царском, окруженный мудрецами,
Обучался править царством и начальствовать войсками.
Обиход познав державный и освоившись с делами,
Я возрос и стал как солнце — лев, сильнейший между львами.

Лишь тебе, Асмат, известно, как поблек я в цвете лет.
Был же я прекрасней солнца, как прекрасней тьмы рассвет.
Всякий, кто со мной встречался, восклицал: "Эдемов цвет!"
Ныне я — лишь тень былого, тень того, кого уж нет!

На шестом году узнал я, что беременна царица.
Срок прошел, настало время царской дочери родиться..."
Витязь смолк... Ему водою окропила грудь девица...
Он сказал: "Родилась дочка, светозарна, как денница!

Мой язык, увы, не в силах описать ее красоты!
Фарсадан, весь день пируя, позабыл свои заботы.
Драгоценные подарки привозили доброхоты,
И посыпались на войско бесконечные щедроты.

Справив пышные родины, стали нас растить супруги.
Дочь царя, подобно солнцу, стала счастьем для округи.
Одинаково любили нас родители и слуги...
Но смогу ль назвать я имя дорогой моей подруги!"

Снова смертная усталость Тариэлом овладела,
Автандил заплакал тоже, огорченный до предела.
Но когда Асмат водою оживила Тариэла,
Он сказал, вздыхая горько: "Как душа не отлетела!

Эту девушку, мой витязь, звали Нестан-Дареджан.
Доброта ее и разум удивляли горожан.
Лет семи она сияла, словно солнце южных стран.
Потеряв ее, заплачет и бездушный истукан!

В год, когда она созрела, стал я воином отважным.
Царь воспитывал царевну и к делам готовил важным.
Возвращенный в дом отцовский, но привыкший к царским брашнам,
Львов душил я, словно кошек, в состязанье рукопашном.

Безоаровую башню царь воздвиг для черноокой,
Был рубинами украшен паланкин ее высокий.
Перед башней, средь деревьев, водоем сиял глубокий.
Здесь меня царевна наша болью ранила жестокой.

Здесь курильницы курились, арфы слышался напев.
То скрывалась в башне дева, то гуляла средь дерев.
И Давар, сестра царева, в царстве каджей овдовев,
Всем премудростям учила эту лучшую из дев.

За прекрасною завесой аксамита и виссона
Возросла она, царевна, словно пальма Габаона,
Но жила вдали от мира, как всегда, уединенно,
Лишь Асмат и две рабыни у ее служили трона.

Мне пятнадцать лет минуло, царским сыном я считался,
Во дворце у властелина день и ночь я оставался.
Кипарис в садах Эдемских, силой я со львом сравнялся,
Бил без промаха из лука и с друзьями состязался.

Стрелы, пущенные мною, были смертью для зверей.
Возвратившись, в мяч играл я на ристалище царей,
Пристрастившийся к веселью, пировал среди друзей...
Ныне я лишился жизни для возлюбленной моей.

Мой отец внезапно умер, и отцовская кончина
Пресекла увеселенья во дворце у властелина.
Сокрушенный враг воспрянул и сомкнулся воедино,
Супостаты ликовали, горевала вся дружина.

Целый год, одетый в траур, плакал я в уединенье,
Целый год ни днем, ни ночью я не знал успокоенья.
Наконец от Фарсадана получил я повеленье:
"Тариэл, сними свой траур, прекрати свои мученья!

Смертью равного по сану ведь и мы удручены!"
Царь велел мне сто сокровищ дать в подарок от казны.
Он сулил мне сан отцовский — полководца всей страны:
"Будь отныне амирбаром, чтоб решать дела войны!"

Изнемогшего от горя и сгоревшего от муки,
Повели меня к владыке врачеватели и слуги.
И, устроив пир веселый, венценосные супруги
Вновь меня облобызали, как родители и други.

На пиру меня владыки возле трона посадили
И о сане амирбара вновь со мной заговорили.
Я, покорный царской воле, отказаться был не в силе
И, склонившись перед троном, принял то, о чем просили.

Уж всего мне не припомнить. Много времени прошло.
О событьях лет минувших вспоминать мне тяжело.
Мир изменчивый и лживый непрестанно сеет зло,
Пламя искр его, навеки обреченного, сожгло!"  

Стал рассказывать он снова, пересиливая муку:
"Раз, с охоты возвращаясь, Фарсадан мне подал руку.
Он сказал: "Пойдем к царевне и ее развеем скуку".
Боже, как я жив доселе, обреченный на разлуку!

Дивный сад, приют блаженства, я увидел пред собою.
Там, как сирины из сказки, птицы пели над листвою.
Благовонные фонтаны били розовой водою.
Вход в покои был завешен аксамитовой тафтою.

За оградой изумрудной, в окруженье тополей,
Царь сошел с коня у башни безоаровой своей.
Драгоценная завеса колыхалась у дверей.
В этот день копье печали над душой взвилось моей!

Турачей, убитых в поле, царь велел отдать прекрасной.
Я понес их за владыкой и попал в огонь, несчастный!
С той поры оброк тяжелый стал платить я муке страстной:
Ранит доблестное сердце лишь один клинок алмазный.

Царь скрывал свою царевну от вельмож и от народа.
Не желая быть невежей, задержался я у входа.
Царь вошел, сказав рабыне: "Здесь со мною воевода,
Он привез царевне дичи для домашнего расхода".

Тут Асмат открыла полог, и увидел я на миг
Ту, чей взор копьем алмазным прямо в сердце мне проник.
Турачей Асмат я отдал, сам, задумавшись, поник.
Горе мне! С тех пор горю я, вспоминая милый лик!

Ныне та, что краше солнца, уж не льет свое сиянье!"
Удручен воспоминаньем, Тариэл терял сознанье.
Автандил с Асмат рыдали, эхо множило рыданья:
"Силу рук его сломили безутешные страданья!"

И опять Асмат водою окропила Тариэла.
Долго он молчал, очнувшись: мука сердцем овладела,
Слезы он мешал с землею, он тоске не знал предела.
Он твердил, изнемогая: "Как душа не отлетела!

Тот, кто предан бренной жизни, свято чтит ее дары,
Но, познав ее измену, забывает про пиры.
И недаром спорят с нею те, кто разумом мудры...
Возвратимся же к рассказу, коль я жив до сей поры.

Турачей Асмат я отдал, свет померк передо мною.
Я упал, не в силах двинуть ни рукою, ни ногою,
И когда вернулся к жизни, плач услышал над собою:
Словно челн перед отплытьем, окружен я был толпою.

В царской горнице огромной, под охраной караула,
Я лежал на пышном ложе посреди людского гула.
Царь с царицею рыдали. Муллы, сгорбившись сутуло,
Мой припадок объясняли чародейством Вельзевула.

Только я открыл зеницы, царь упал ко мне на грудь.
Он твердил: "Сынок любимый, хоть скажи мне что-нибудь!"
Но, увы, как одержимый, уст не мог я разомкнуть
И опять, теряя силы, стал в беспамятство тонуть.

Слаб я был, мешались мысли, неземным огнем палимы.
Надо мной, Коран читая, пели мукры и муллимы.
Им казалось, что больного бесы мучают незримы.
В этой глупости вовеки разобраться б не смогли мы.

Врачеватели, собравшись, удивлялись странной хвори:
"Здесь лекарства бесполезны, у него иное горе".
Я же вскакивал с постели, бормотал о разном вздоре.
Слезы плачущей царицы переполнили бы море.

Так лежал я трое суток, то ли мертвый, то ль живой,
Наконец, очнувшись снова, понял, что стряслось со мной.
Я подумал: "Неужели я не умер, боже мой!"
И к создателю с горячей обратился я мольбой.

Я сказал: "Великий боже, дай мне силы приподняться!
Невозможно мне, больному, у владыки оставаться:
Самого себя я выдам, только стану забываться!"
И творец меня услышал: сердце стало укрепляться.

Я привстал... И к государю полетел гонец счастливый,
И вошла ко мне царица с речью ласково-учтивой,
С обнаженной головою царь явился торопливый,
Он хвалил и славил бога пред толпою молчаливой.

Сели оба у постели, принесли отвару мне.
Я сказал: "Теперь, владыка, я оправился вполне.
Снова по полю хотел бы я проехать на коне".
И отправился в дорогу я с царем наедине.

Миновав большую площадь, мы помчались вдоль потока.
Проводив меня, владыка возвратился одиноко.
Дома сделалось мне хуже. Я твердил, томясь жестоко:
"Смерть, возьми меня скорее! Ибо что мне ждать от рока?"

Все лицо мое от скорби, как шафран, позолотилось,
Десять тысяч острых копий в сердце яростно вонзилось.
Вдруг дворецкого позвали. Я подумал: "Что случилось?
Неужели догадались, что со мною приключилось?"

То Асмат гонца прислала. Я сказал: "Позвать гонца!"
И любовное посланье получил от пришлеца.
Сердцем горестным пылая, я дивился без конца:
Мог ли я в моей печали покушаться на сердца!

Это смелое посланье счел неслыханным я дивом,
Но молчать в ответ девице было делом неучтивым,
Дал бы повод я к упрекам, порицаниям ревнивым, —
И ответил на признанье я письмом красноречивым.

Миновали дни за днями, с каждым днем я таял боле,
Уж не в силах с игроками выходить я был на поле.
Ко дворцу я не являлся, и лечился поневоле,
И долги платил исправно человечьей горькой доле.

Докучали мне лекарства, падал на сердце туман,
И никто не мог почуять жар моих сердечных ран.
Посоветовал немедля кровь пустить мне Фарсадан.
Я на это согласился: был на пользу мне обман.

Мне пустили кровь, и, грустный, снова я лежал в постели,
И опять гонец явился, как являлся он доселе.
Я велел ввести посланца и подумал: "Неужели
Это будет продолжаться? Кто я ей, на самом деле?"

Подал мне письмо посланец. Я прочел его до слова.
Эта девушка писала, что прийти ко мне готова.
Я ответил: "Приходи же, не вини меня сурово,
Я и сам приду немедля, твоего дождавшись зова".

Стал я думать: "Это дело неприятнее копья, —
Амирбар я, вождь индийцев, дорога мне честь моя.
Коль меня застанут с девой, опозорен буду я,
Навсегда меня изгонят в зарубежные края".

В этот день ко мне явился человек от Фарсадана.
Царь справлялся о здоровье, не сочится ль кровью рана.
Я ответил: "Успокойся, я очнулся от дурмана,
Скоро я к тебе приеду, милость мне твоя желанна".

Я поехал к государю. Он сказал: "Болеть не надо!"
И заставил сесть на лошадь без военного наряда,
И взвилась за турачами быстрых соколов плеяда,
И стреляли там пернатых царедворцы из отряда.

И великий пир устроил, возвратившись, царь-отец.
На пиру звенели арфы, услаждал гостей певец.
Роздал царь даров немало — самоцветов и колец.
Удостоились награды все, кто прибыл во дворец.

Побороть тоски не в силах, вечно думал я о милой,
И огонь любовный в сердце бушевал с великой силой,
И собрал своих друзей я, и прикинулся кутилой,
Пировал и пил я с ними, чтобы скрыть мой вид унылый.

Вдруг шепнул мне мой дворецкий: "Господин, у входа в зданье
Просит некая девица амирбарова вниманья,
Лик ее закрыт вуалью, но достоин почитанья".
Я сказал: "Проси в покои. Я назначил ей свиданье".

Гости стали подниматься. "Стойте, — я сказал гостям, —
Продолжайте пир, покуда не вернусь я снова к вам".
И прислужнику велел я не пускать гостей к дверям,
И свое скрепил я сердце, чтоб не впасть в великий срам.

Я вошел в опочивальню. Дева, кланяясь, сказала:
"Слава той благословенной, что к тебе меня послала!"
"Кто ж так кланяется милым? — удивился я немало, —
Будь она поискушенней, так вести б себя не стала".

"Стыдно мне перед тобою! — продолжала речь девица. —
Ты подумал, вероятно, что посмела я влюбиться.
Хорошо, что ты спокойно можешь к делу относиться.
Бережет меня, я вижу, всемогущая десница!

Витязь, я дрожу от страха, ибо втайне от людей
Ныне послана к тебе я девой царственной моей.
Столь неслыханная смелость подобает только ей.
Прочитай же эти строки и тоску свою развей!"