Сёсан Судзуки - Японская новелла
ДРАКОНОВ ОГОНЬ, ЧТО ЗАСИЯЛ ВО СНЕ
До чего же красивая радуга! Кажется, будто по ней, словно по изогнутому мосту, только что спустился на землю храм Кимиидэра. Здешние места так хороши в вечерний час, что могут сравниться лишь с живописными окрестностями озера Бива в Ооми, перед ними меркнет даже величественная красота горы Хиэйдзан40. Осенний ветер играет растущими на побережье белыми хризантемами, которые напоминают мириады звезд, отражающихся в море. Здесь, в бухте Ваканоура, стоит тысячелетняя сосна, на которой, говорят, некогда ночевала звезда Ткачиха.
Рассказывают, будто каждый год в ночь на десятое число седьмого месяца на этой сосне ярко загорается драконов огонь. Всякий раз сюда приводят девушек, столь же прекрасных, как дева из храма Тамацусима4; и высокородные, и простолюдины катаются в лодках, совершают возлияния и распевают песни. Некоторые, перебирая струны бивы4, с гордостью любуются окрестными видами, ибо до них далеко даже красотам реки Сюньянцзян, которые, поглаживая бородку, воспевал Бо Лэтянь43.
По мере того как сгущаются сумерки и на море поднимаются волны, людьми все сильнее овладевает нетерпение. Они не замечают даже взошедшей в чистом небе луны.
— Вот-вот зажжется драконов огонь. Только бы его увидеть, вот уж будет о чем рассказывать потом! — переговариваются между собой люди и с таким напряжением всматриваются в даль, что у них начинает ныть тело, а глаза щиплет от соленого ветра. С давних времен известно, что не каждому дано увидеть драконов огонь. Лишь тот, в ком крепка вера, кто хулу не возводит на ближнего и попусту не гневается, словом, тот, кого можно назвать живым Буддой, способен увидеть это дивное сияние, да и то если повезет.
Не успел Бандзан услышать об этом от кого-то из стоявших поблизости, как сквозь толпу стал бесцеремонно проталкиваться какой-то человек. Перебирая четки на длинном шнуре, он воскликнул:
— Глядите же, вот он, драконов огонь! — и, прикрыв глаза, опустил голову.
Вслед за ним многие в толпе загомонили:
— И я вижу! И мне повезло! Разве это не доказывает, что я ни разу в жизни ни на кого не возвел хулу? — Наморщив лбы, люди всматривались в то место на берегу, где мерцали рыбачьи огни, как видно, принимая их за драконов огонь. Таких людей на каждый десяток приходилось по семь, а то и по восемь.
И только двое или трое, смущенно почесав в затылках, говорили:
— Видно, мы безнадежно погрязли в грехе. Уж все глаза проглядели, а все равно ничего не видать.
И это была чистая правда!
Бандзан понял, что этак и ему вряд ли удастся увидеть драконов огонь, и решил провести ночь в храме Каннон-до. Для начала он почитал “Сутру о деяниях всемилостивой богини Каннон”44, а потом незаметно задремал.
И привиделось ему, будто предрассветное небо затянулось пурпурными облаками, ветер на море стих, на волнах появилось золотое сияние, вскипели брызги и зазвучала чарующая музыка.
Не успел Бандзан надивиться на все эти чудеса, как из воды вышло несколько десятков отроков с волосами, разделенными на две пряди и завязанными кольцами на ушах, неся на вытянутых руках огромный лазурный светильник.
Вслед за ними появилось множество каких-то диковинных существ. Приглядевшись, Бандзан понял, что это моллюски в головных уборах из рыбьих хвостов и плавников. Сыграв мелодию на духовых и струнных инструментах, они повесили лазурный светильник на сосну, а затем прямо в воде упали на колени и склонили головы в сторону храма.
В этот миг дверцы священного ковчега в храме сами собой распахнулись, и явился бодхисаттва. Подняв кверху цветок лотоса, он молвил: “Хвалю вас, рыбы”, — и, трижды кивнув, скрылся в ковчеге. Вслед за ним исчезли в волнах и все обитатели морского царства.
Как раз в это время зазвонили утренние колокола, и Бандзан проснулся. От радости, что он сподобился дивного видения, из глаз его хлынули слезы.
Как тут было не посмеяться над теми, кто накануне разыгрывал из себя великих праведников?!
ДОМ, ГДЕ ДАЖЕ СОВРАТЬ НЕЛЬЗЯ ДАРОМ
Под Новый год все мужчины, “лоб выбрив полумесяцем45, с прической щегольскою”, надевают праздничное платье и выходят на улицу. Глядишь на них и думаешь: вот и пришел радостный праздник! А между тем, хоть это и не всегда заметно постороннему, каждый встречает его по-своему.
Взять хотя бы вон того незадачливого купца. Перед праздником он оказался в весьма затруднительном положении и потому решил вовсе не отдавать долгов. В последний день года, наспех позавтракав, он накинул хаори, заткнул за пояс короткий меч и обратился к жене, которая с утра уже была не в духе, с такими словами:
— В любом деле надобно иметь терпение. Подожди немного, вот разбогатею, и ты у меня будешь разъезжать в паланкине. А сейчас возьми немного утятины что осталась с вечера, приправь ее сакэ и полакомись. Когда начнут приходить сборщики долгов, отдай первому же из них все деньги, что у нас есть, оставь только один кан для игры в “счастливую веревочку”46. А остальным скажи, что денег нет, пусть уходят ни с чем. Ложись в постель и отвернись к стене, чтобы не глядеть на них.
Наскоро отдав жене такие распоряжения, он вышел из дому. Да разве станут водиться деньги у такого человека? Изо дня в день он торговал с убытком и, хотя сам понимал, что так вести дела не годится, ничего путного придумать не мог. Бедная его жена еще и матерью не стала, а уже успела состариться. Видно, такой уж жребий выпал ей в этой жизни.
И вот в канун Нового года, когда каждый медяк на счету, этот купец сунул в мешочек две или три золотые монеты, а также почти тридцать моммэ серебром и отправился в чайный домик, где никогда прежде ему бывать не случалось.
— Похоже, вы еще не расплатились с заимодавцами; куда ни поглядишь, повсюду разбросаны счета, — сказал купец хозяйке. — Но в сумме ваши долги, верно, не так уж велики: каких-нибудь два-три кана. Да, в каждом доме свои расходы. Мне, к примеру, в одну только мануфактурную лавку пришлось заплатить шесть канов пятьсот моммэ. Жена моя ужас как любит наряжаться, так и норовит меня разорить. Уж лучше бы мне вовсе с ней расстаться и тратить свои деньги на дзёро. Одно только меня останавливает: в третьем месяце она понесла, а нынче утром — ну и выбрала же времечко! — у нее начались схватки. В доме у нас все делается прямо по пословице: ребенка еще нет, а пеленки уже готовы. И кормилицу привели, и трех или четырех повитух позвали, и монаха-ямабуси пригласили; он уже читает молитву, чтобы родился мальчик. Но этого мало — надобно еще раздобыть “пояс тысячи поколений”47, ракушку коясугай, а также морского конька48, которого роженицам полагается держать в левой руке. В соседней комнате наш домашний лекарь занят приготовлением зелья, ускоряющего роды. Да, я, кажется, забыл упомянуть о ножках грибов мацутакэ49: их заблаговременно доставили, хотя я, признаться, и понятия не имею, для чего они нужны. А тут еще явилась теща и всюду сует свой нос. Ну и суматоха же у нас сейчас! К счастью, оставаться дома во время родов мне не полагается. Вот я и забрел к вам. Только не думайте, что я пришел сюда в надежде скрыться от заимодавцев. Имейте в виду, я человек богатый и в этой округе никому не задолжал и медяка. Дозвольте мне побыть здесь, покуда не родится ребенок. Я за все расплачусь наличными... Что я вижу! У вас тут на крюке висит совсем маленькая макрель. Это жалкое зрелище меня прямо-таки огорчает. Вот вам золотая монета, немедленно купите другую!
— Какая радость! — воскликнула женщина, принимая от него подарок. — Я утаю эти деньги от мужа и куплю на них пояс для кимоно, о котором давно мечтаю... Ну, раз уж в конце старого года, — продолжала она с улыбкой, — нас изволил навестить такой щедрый гость, новый год наверняка будет счастливым. Однако такого благородного человека, как вы, не пристало принимать на кухне. Пожалуйте в залу!
— Только глядите, чтобы угощение было отменное, не то, что вы подаете другим! Я ужасный привередник.
Просто смех разбирает при виде того, как хозяйка суетится, подогревая сакэ, налитое из только что откупоренной бочки. Затем она принимается гадать посетителю.
— Вот уже три раза бросила заколку50, — восклицает она, — а выходит все одно: у вас наверняка родится сын!
Так предсказания хозяйки и хвастливые слова гостя сливаются в единый поток хитроумного вранья.
Приятно накануне новогоднего праздника во весь голос затянуть песню, особенно когда тебе подыгрывает на сямисэне куртизанка; это удовольствие можно себе позволить лишь в веселом заведении. “В печали и грусти проходят дни и месяцы жизни моей...” — поется в песенке, и правда, нашему купцу есть отчего печалиться и грустить. Не потому ли этот день кажется ему таким длинным? Обычно он жалел, что дни пролетают слишком быстро, нынче же — совсем другое дело.
