Лэ Ши - Нефритовая Гуаньинь
После похорон Ван Фу сказал племяннику:
— Хотя дела в Мадипо и процветают, твой отец нажил там немало врагов и оставил по себе не совсем безупречную память. К тому же Гун и братья Дуны известны там каждому. По моему разумению, тебе жить в Мадипо нельзя. Когда-то у нас с твоим отцом вышла ссора из-за пустяка, и он, в пылу раздражения, переселился в Мадипо. Отсюда и берут начало все эти бедствия. Сейчас я хочу передать тебе полностью свое имение. Делаю это прежде всего потому, что здесь могила твоего отца. Вести хозяйство тебе будет нетрудно, а я в какой-то мере искуплю свою вину перед братом — зачинщиком ссоры был я — и тем самым облегчу его участь в ином мире. Сам же я вместе с семьей буду жить в Мадипо. Мне там бояться некого и нечего.
В ответ Ван Ши-сюн с почтением и благодарностью поклонился дяде. В тот же день Ван Фу передал Ван Ши-сюну все бумаги и ввел его во владение имуществом. Он оставил Ван Ши-сюну и половину своих слуг. После этого, забрав семью, он перебрался в Мадипо. Так род Ванов разделился на два дома, один из которых обитал в уезде Суйань, а другой — в уезде Сусун. Оба дома постоянно поддерживали между собой тесную связь. Ван Ши-сюн, получивший имение дяди, пользовался всеобщим уважением. Он остался верен памяти своей жены, погибшей в огне, больше не женился и целиком посвятил себя воспитанию сына.
Ван Цянь-и выдержал позже военные экзамены и получил должность начальника императорской охраны. Его потомки занимали самое высокое положение в государстве.
Рассказ обо всех этих событиях назван «Самоотверженный Ван Гэ». В память и в прославление его самоотверженности сложены стихи:
Великий муж был полон сил могучих,
Трудом очаг создал из ничего.
Помощников имел он верных, честных,
Но кое-кто решил сгубить его.
Тогда он поднял меч для правой мести
И отдал жизнь, чтобы спасти свой род.
О нем и Ван Ши-чжуне благородном
Из уст в уста поныне слух идет.
НЕФРИТОВАЯ ГУАНЬИНЬ
Подернуты дымкой, вдали голубеют хребты,
Гусей призывает из странствий дыханье весны,
На южных полях пробуждаются снова цветы,
На склонах восточных ростки молодые видны.
Воронам не скрыться средь нераспустившихся ив,
За ранним цветком меня в горы невольно влечет,
Там тихо летят лепестки розовеющих слив,
Набух абрикос — видно, скоро и он зацветет.
Эти стихи на мотив «Куропатки взлетели» воспевают приход весны, но разве сравнишь их со стихами на мотив «Расцветает весна»?!
В чертоге любви, погруженный в дурманные сны,
Я ведать не ведал весны, преисполненной сил.
Но ивы колышутся в легком дыханье весны,
И с лепетом капель цветы абрикос уронил,
С челна расписного над озером песня летит,
За кроной тенистою взгляд не увидит моста…
Кто в пору такую за шторой жемчужной сидит
Иль тащится в горы — в глухие святые места?!
Эти стихи воспевают расцвет весны, но разве сравнить их со стихами на мотив «Уходит весна», написанными госпожой Хуан?!{293}
Уж воздух весенний настоен, как зелье густое,
Листва, распустившись, скрывает немолкнущих птах,
И пух осыпается с ивы, застывшей в покое,
Вкруг горного храма все в персиковых лепестках.
Снуют мотыльки, и окрепшие ласточки вьются,
Уходит весна, и о чем-то тревожишься ты.
Траву приминая, дожди бесконечные льются,
И утренний ветер колышет на груше цветы.
Но эти стихи не сравнишь со стихами Ван Ань-ши об осыпающихся на ветру лепестках, когда, гонимая восточным ветром, уходит весна:
Весенние ветры…
Полны ли они доброты
Иль в злобе и ярости дикой свистят и свистят?
Без ветров весенних не могут раскрыться цветы,
С весенними ветрами их лепестки облетят!
Однако Су Дун-по сказал: «Весна удалилась, гонима не ветром восточным. Весна удалилась, гонимая ливнем весенним».
Об этом сложены стихи:
Не было ливня — едва зеленели ростки,
Ливень пролился — и вверх потянулись стеной.
Мечутся, вьются жуки, пауки, мотыльки,
Словно проститься спешат с уходящей весной.
Однако Цинь Шао-ю{294} сказал: «Нет, не ветер, не дождь… Гонимая ивовым пухом, весна удалилась». Об этом сложены такие стихи:
Третья луна{295}, и пушинки взлетают легко,
Кружатся, вьются, весну увлекая с собою,
Иву покинув, летят далеко, далеко,
К югу ли, северу — в том же ленивом покое.
Однако Шао Яо-фу{296} сказал: «Нет, не ивовый пух… Мотыльками гонима, весна удалилась». И об этом есть стихи:
Раскрылись цветы, уже третья луна, —
И бросились к ним мотыльки суетливо,
Прогнали весну… Уж она не видна.
На сердце у путника стало тоскливо.
Однако канцлер Цзэн {297} сказал: «Мотыльки ни при чем… Весна удалилась под пение иволг». Вот как об этом сказано в стихах:
Густой аромат напоил эту теплую ночь…
Весенней ли ночи букеты такие вдыхать?!
Весна удалилась под пение иволги прочь,
В садах утомленных покой изначальный опять.
Однако Чжу Си-чжэнь{298} сказал: «Нет, не иволги пенье… Весна удалилась от воплей кукушки». Об этом тоже сказано в стихах:
Весна исчезает, гонимая воплем кукушки,
Из клюва у птицы кровавая пена течет,
Такие покойные, длинные дни наступают,
Что кажется, будто совсем темнота не придет.
Однако Су Сяо-сяо{299} сказала: «Нет, это все ни при чем… Когда ласточки гнезда сплели, удалилась весна».
Об этом есть стихи на мотив «Бабочка льнет к цветку»:
Здесь у нас в сезон любой
Распускаются цветы —
Летом, осенью, весной…
А весна — от ласточек уходит,
Дождь по сливам хлещет проливной.
Песня над Цяньтан{300} слышна,
Кастаньет ритмичный звук…
А потом встает луна,
Разгоняя в небе облака,
Все стихает — это время сна.
Однако Ван Янь-соу{301} сказал: «Ветры, дожди, мотыльки и кукушки, иволги, ласточки, ивы — они ни при чем… Девять десятков цветущих весенних деньков миновали — и удалилась весна».
Об этом написаны такие стихи:
Ветры лютуют, дожди свирепеют…
В них ли причина? Лишь срок подойдет —
Сливы на дереве зреют, желтеют,
Ласточка в клювике землю несет,
Тутовых листьев наряд поедая,
Жадно пищит шелкопряд молодой…
Нас покидает весна, оставляя
Зелени плащ над землей и водой.
Вы хотите знать, к чему мы рассказываем об уходе весны? А вот к чему.
В годы «Шаосин» в Ханчжоу жил Сяньаньский князь{302}, уроженец Яньани, правивший тремя областями. Однажды на исходе весны он со всею семьею выехал за город отдохнуть и полюбоваться природою. Вечером, когда они возвращались домой и паланкин с женщинами миновал мост у ворот Цяньтан, князь, который следовал в последнем паланкине, вдруг услышал, как в переплетной лавке подле самого моста кто-то крикнул:
— Иди скорее, дочка, посмотри на князя!
Девушка вышла, князь увидел ее и сразу же сказал сопровождавшему стражнику:
— Вот как раз такая девушка, которую я давно ищу! Приведи ее завтра во дворец.
Но ведь стихи гласят:
Не долго пыль клубится над дорогой;
Не вечно суета владеет сердцем…
На доме у моста висела доска с надписью: «Мастер Цюй. Наклейка на картон старинных и новых картин». Из дома вышел старик, ведя за руку девушку.
Вы хотите знать, какова она была с виду? Послушайте!
Волосы-тучки — что легкие крылья цикад.
Бабочки-брови — над долом весенним парят,
Алые губки — что сочные вишни плоды,
Белые зубки — что ровные яшмы ряды.
Крохотной ножки почти незаметен шажок,
Песнею иволги нежно звенит голосок.
Такова была девушка, которая вышла посмотреть на паланкин князя.
Стражник уселся в чайной напротив и, когда хозяйка подала ему чай, спросил:
— Можно ли попросить вас, хозяюшка, пригласить сюда мастера Цюя из переплетной лавки, что на той стороне улицы? Мне нужно с ним потолковать.
Женщина сходила за стариком, тот явился, обменялся со стражником приветствиями, и оба сели. Цюй спросил:
— Чем могу быть полезен?
— Особенно важного дела у меня к вам нет, — сказал стражник. — Я только хотел узнать: та девушка, которую вы позвали взглянуть на паланкин князя, — ваша дочь?
