Ашвагхоша - Жизнь Будды
Как бы примчавшись на крылах.
Коровы, с телом тучно-стройным,
И с шерстью очень чистой в цвете,
И с молоком душисто-свежим,
Пришли, в числе — как облака.
Вражда и зависть уступили,
Давая путь покою мира,
Везде довольство возмогало
И единение сердец.
Был тихий воздух, дождик в меру,
Не слышно было вскриков бури,
Не выжидая часа, стебли
Взросли и дали урожай.
Созрела пятикратность злаков,
С зерном душисто-полнокровным,
У тварей всех родились чада,
Не повредивши их тела.
Все люди, даже те, что мыслью
Не знали Четырех Великих,
Являли светлый блик беззлобья,
Существовали без вражды.
Все люди с женами своими,
Все женщины, что были в мире,
Являли свет души глубинной,
Как люди самых первых дней.
Все Божьи храмы, все часовни,
Сады, ключи, криницы, рощи
В неукоснительное время
Являли всю свою красу.
Был неизвестен голод с жаждой,
Оружье бранное дремало,
Недуги скрылись, и повсюду
Лишь были дружба и любовь,
Взаимно нежа наслажденье,
Без оскверняющих желаний
Все соблюдали справедливость,
И был не слышен звон монет.
И все, кто мог, давали щедро,
Не помышляя о возврате,
Четыре правила свершая,
Желанной Высшим, чистоты.
Как в оно время Ману-раджа
Родил дитя, что называлось
«Блеск Солнца»,— злое прекратилось
И был расцвет во всей стране,—
Так ныне был рожден царевич,
И все приметы возвестили
Благополучие и счастье,
И был Сиддхартой назван он.
И ныне царственная матерь,
Царица Майя, видя сына
Таким отмеченного блеском,
В чрезмерном счастьи — умерла.
Вознесена была на Небо.
Праджапати же Гаутами,
Дитя подобное увидя,
Ему была как мать сама.
Как в свете Солнце или Месяц
Растут, крепчая понемногу,
Дитя росло в духовной силе,
Росло в телесной красоте.
Струило тело дух сандала,
Неоценимость аромата,
Дышало полностью здоровья,
Блестя в запястьях золотых.
Владыки-данники, узнавши,
Что у царя рожден наследник,
Дары послали: колесницы,
Коней, оленей и быков,
Одежды, ценные сосуды
И много разных украшений,
Но, хоть дары блистали ярко,
Царевич был невозмутим.
Еще был малым очерк тела,
Но сердце в малом было стойко,
И дух, для замыслов созревший,
Не мог быть тронут суетой.
И вот царевич стал учиться,
Но только что ему расскажут,
Уже все знал он без запинки
И превзошел учителей.
Отец, такого сына видя
И чувствуя его решимость
Уйти от всех соблазнов мира,
Стал вопрошать о именах
Тех, кто в его был славен роде
Среди утонченно-красивых,
И первою меж дев приязных,
Средь всех, была Ясодхара.
Она во всем была такая,
Чтобы пленен ей был царевич,
Чтоб это сердце было можно
Ей нежной сетью уловить.
Царевич, столь от всех далекий,
Душой и с виду — чарователь,
И дева, в прелести любезной,
Столь утонченна и нежна,
Всегда тверда и величава
И весела и днем и ночью,
Полна достоинства и чары,
Спокойствия и чистоты,—
Как некий холм, легко взнесенный,
Как белизна осенней тучки,
Тепла — по времени или же
Согласно часу — холодна.
Со свитою поющих женщин,
Чьи слышны голоса согласно
И неприятного нет звука,
Но все забвение дают,
Подобные Гандхарвам Неба,
Они желанными все были
И увлекали нежно сердце
Зовущей очи красотой.
Так, слыша сладкие напевы,
Прекрасный юный Бодгисаттва
Жил во дворце своем высоком,
Где вечно музыка слышна.
А царь-отец, во имя сына,
В свершенье Правого Закона,
В своем дворце жил чистой жизнью,
Изгнав из сердца темноту.
Не осквернял себя чрезмерным
Хотеньем, видя в том отраву
И мысли те любя, чрез кои
Покорены сердца людей.
Тех обращая, в ком безверье,
Мир направляя к просветленью,
Хотел всеобщего покоя,
Что нашим детям мы хотим.
Он также был благоговейным,
Пред духами сжигал он жертвы,
И, сжав ладони рук в молитве,
В себя впивал он блеск Луны.
Купался в чистых водах Ганга,
Купая сердце в водах веры,
Стремясь не к малым совершеньям,
Чистосердечно мир любя.
Горя сочувствием к живому
И понимая мудрость духов,
Служа добру, себя явил он
Как мудрый зодчий на Земле.
С самим собою в полном мире,
Являя в членах соразмерность,
Блюдя покой глубокий сердца,
Он совершения свершил.
Меж тем царевич жил в согласьи
С Ясодхарой, своей супругой,
И время шло своим порядком,
Сын Рагула им был рожден.
И мыслил царь: «Мой сын, царевич,
Теперь уже дитя имеет,
Престол наследованьем точным
Вполне надежно укреплен.
И так как сын мой сына любит,
Как я люблю его любовью,
Он не захочет дом оставить,
А будет праведным царем».
Так превосходнейшую карму
Он уготовал лучезарно,
Как Солнце тысячами в мире
Шлет светоносные лучи.
И лишь хотел, чтоб сын, являя
Свои достоинства, был славен,
Чтоб, светлое снискавши имя,
«Рожденный Богом» звался он.
3. ТРЕВОГА
Там, вовне, лежат лужайки,
Брызжет влагой водомет,
Чисты свежие озера,
Разно светятся цветы.
На ветвях дерев, рядами,
Золотистые плоды,
От ветвей глубоки тени,
Стебли — нежный изумруд.
Много там и птиц волшебных,
В играх вьются посреди,
И цветов — четыре рода
На поверхности воды.
Краски — светлы, дух — душистый,
Девы стройные поют,
И царевича пленяют
Струнной музыкой они.
Из чертога слыша пенье,
Он вздыхает о садах,
Хочет он услад садовых,
Быть в смарагдовой тени.
И, лелея эти мысли,
Хочет выйти из дворца,—
Слон в цепях так тяготится,
Хочет воли и пустынь.
Царь, услышав, что царевич
Быть желает во садах,
Повелел их разукрасить
И в порядок привести.
Сделал царскую дорогу
Очень ровной и прямой,
Все убрать с пути, что может
Взор глядевший оскорбить.
Старых, хилых и недужных,
Иль увечных, или тех,
Кто, нуждаясь, непригляден,
Иль чрезмерно воскорбел.
Царь-отец об этом думал,
Чтоб царевич, в этот час,
Сердца юного не ранил,
Огорчение узнав.
Во свершенье приказанья
Разукрашены сады,
И царевич приглашен был
Пред отцом-царем предстать.
Сын приблизился с почтеньем,
Тронул царь его чело,
Цвет лица его увидел,
Грусть и радость ощутил.
Но, в своих сдержавшись чувствах,
Их вовне не показал,
Рту его хотелось молвить,
Сердце он свое сдержал.
Вот, в каменьях самоцветных
Колесница, а пред ней
Четверня красивых, статных,
Равных в прыткости коней.
Кони выучки хорошей,
Бег их точно предрешен,
Белоснежные, а сбруя
Перевита вся в цветах.
Строен тот, кто в колеснице
Направляет бег коней.
Путь усыпан весь цветами,
По бокам висят ковры.
Деревца, малютки ростом,
Обрамляют царский путь.
На столбах резные вазы,
Разноцветный вьется стяг.
Чуть повеет легкий ветер,
Шевельнется балдахин,
Светлый занавес качнется,
Шелк узорчатый шуршит.
Вдоль дороги много зрящих,
Смотрят зорко их глаза,
Но не груб тот взор, а кроток,
Словно лотос, что склонен.
Вкруг царевича-владыки,
Свита следует за ним,
Словно это — царь созвездья,
Окруженный сонмом звезд.
Всюду шепот заглушенный,
Редок в мире вид такой,
Все сошлись, богатый, бедный
Кто смирен и кто взнесен.
Бросив дом — как только был он,
Не поставив скот в загон,
И монеты не считая,
И дверей не заперев,—
Все пошли к дороге царской,
Башни все полны людей,
Люди в окнах, на балконах,
На валах, среди дерев.
Все тела склонив согласно,
Взоры все стремя в одно,
Все умы в один сливая,
Были зрящие — как круг.
И окружно устремленный,
К одному тянулся ум:
Вид как бы небесной тени
Возникал и проплывал.
Словно лилия, что только
Перед этим расцвела,
На садовые лужайки
Светлоликий устремлен.
Во свершенье предвещанья,
Старца Риши слов святых,
Вкруг себя царевич смотрит,
Приготовлены пути.
Влагой политы дороги,
У толпы нарядный вид,
Ткани светлы,— и царевич
Ликованье ощутил.
