Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Приложение

Стоит ли, право,
Предаваться старцам печали?
В наш блистательный век
Даже деревья и травы,
Ликуя, кружатся в танце.

Нет никого,
Кто бы вами теперь любовался,
Вишни в горах.
Вот если б вы расцветали,
Когда отцветают другие…

Не люблю я того,
Кто любит меня, и что же —
Не возмездие ли?
Меня тоже не любит тот,
Кого я давно люблю.

Тростником заросла
Тростниковая речка, у зарослей
Ты коня придержи
И водой напои. Полюбуюсь
Хотя б отраженьем твоим.

В море Исэ
Рыбу ловит рыбак, и качается
Поплавок на волнах.
Поплавок? Или сердце мое
Обрести не может покоя?

Томительно-долго
Льется дождь, но еще обильней
Река моих слез.
Рукава с каждым мигом влажнее,
А надежд на встречу все нет…

Видно, слишком мелка
Река твоих слез, коль промокли
Одни рукава.
Когда весь промокнешь до нитки,
Тогда и поверю тебе…

Когда думы печальны,
На болотных гляжу светлячков.
Уж не душа ли,
Мое бедное тело покинув,
Потерявшись, блуждает во мраке?

Тело покинув,
Улетела куда-то далёко…
Душа не всегда
Бывает, как видно, послушна
Человеческой воле.

«Думать не стану»,—
Твержу про себя, но не это ль
Называется «думать»?
«Говорить не буду», – сказав,
Ведь уже, увы, говорю…

Когда б не дитя,
Знак, что мы связаны были,
Ее памятный дар,
Разве траву-терпенье
Нам удалось бы сорвать?

Есть ведь время в году,
Почему же именно осенью
Пришла к нам разлука?
Ведь осенью даже к живым
В тоске устремляется сердце.

Истомила тоска.
О, когда б мог я снова увидеть,
Как цветет у плетня
Подле бедной хижины горной
Гвоздика Ямато.

В дни Безбожной луны
Всегда моросит холодный,
Унылый дождь,
Но такими мокрыми прежде
Не бывали мои рукава.

Платье свое
Я подкрашу яркими красками,
Чтоб тебя привлекло,
Но как передать тебе
Свои тайные думы?

С той поры как изголовьем стали вдруг
Нежные, как вешняя трава,
Первые объятия твои,
Проведу ли ночь я без тебя?
Ведь ты мил, а не противен мне…

В Карибаноону,
Где цари охотятся,
Много на дубах больших ветвей…
Мы с тобою стали ненамного ближе,
Но тоска во много раз сильней!

Сокрушительно быстрых
Тут обитель, и листья сакаки
Ярки, как всегда.
Не потускнела их зелень
И под осенним дождем.

Сокрушительно быстрых
Богов ограду священную
Преступил бы и ту.
Ведь жизнью своей теперь
Не дорожу я ничуть.

У Мива-горы
Я живу. И если взгрустнется,
Найдешь без труда
Мой дом, тебе знаком послужит
Криптомерия у ворот.

Листья сакаки
Благоухают так, что невольно
Замедляется шаг.
И вот собрались здесь люди
Восьми десятков родов.

Грохочущий бог,
Так грозно и страшно ступающий
По равнине небес,
Дано ли ему разлучить
Тех, кто стремится друг к другу?

Этот пруд и теперь
Перед взором лежит, как прежде,
Зеркалом чистым,
Но, увы, с нами уж нет
Того, кто в нем отражался.

Годы текут,
И лишь умножаются горести.
О, если б я мог
В горах Ёсино затеряться,
Ступив на тропинку средь круч.

В небесных вратах
Возникла луна предрассветная.
Гляжу на нее —
И сильнее тоска по тебе,
А ты неприступна по-прежнему.

Старинную пряжу
Смотав в клубок, так нетрудно
Опять размотать.
Ах, когда б так же просто могли
Мы прошедшее нынешним сделать!

В горной глуши,
Не порадовав ни единого взора,
С веток упали
Багряные листья – как будто
Парчовый наряд в ночи.

На горные вишни
Посмотреть собрался, но дымка
Преградила дорогу.
Как видно, не только люди
Бывают жестоки, увы.

«Скоро вернусь»,—
Ты сказал, и, тебе поверив,
Жду до сих пор.
Неужели остаток дней своих
Мне придется прожить в ожиданье?

Долго вздыхал
О доле своей злосчастной,
Сокрушаясь тайком.
А в конце концов оказалось —
Истомил ожиданьем тебя.

Наконец увидал
Остров в Сосновом заливе,
Известный по слухам.
Благородны и в самом деле
Рыбачки, живущие здесь.

Или ночь так темна?
Иль, дороги не зная, блуждает?
Снова кукушка
Где-то рядом кричит, все не может
Моих ворот миновать.

Опали цветы,
Разрослись деревья, их ветви
Меж собою сплелись.
Различить не могу те кусты,
Что когда-то сажал у ограды…

О минувших годах
Станем мы вспоминать, и вдруг —
Кукушка в саду…
Как только она догадалась?
Кричит, совсем как тогда.

Пятой луне
Навстречу расцвел померанец.
Его аромат
Вдыхая, вдруг вспомнил: так пахли
Когда-то ее рукава…