Сэй-Сёнагон - Записки у изголовья (Полный вариант)
{133. Дворцовый слуга принес мне…}
Дворцовый слуга принес мне от господина То-но бэна Юкина`ри подарок, обернутый в белую бумагу и украшенный великолепной веткой цветущей сливы.
"Уж нет ли в нем картины?" – я нетерпеливо открыла сверток, но оказалось, что там тесно уложены, один к одному, хэйда`н – жареные пирожки с начинкой.
Было там и письмо, сочиненное в стиле официального документа:
"Препровождаю один пакет пирожков. Оный пакет почтительно преподносится согласно Установленным прецедентам.
Адресат: господину сёнагону (*232) – младшему секретарю Государственного совета".
Ниже стояли даты и подпись "Мимана`-но Нарию`ки" (*233)
В конце я прочла приписку:
"Ваш покорный слуга желал бы лично явиться с приношением, но побоялся показаться слишком уродливым при дневном свете".
Почерк был в высшей степени изящен.
Я показала это послание государыне.
– Искусная рука! Очень красиво написано, – с похвалой заметила государыня и взяла письмо, чтобы проглядеть его.
– Но что мне ответить? Надо ли дать подарок слуге, принесшему письмо? Если б кто-нибудь сказал мне!..
– Кажется, я слышу голос Корэнака`? – молвила государыня. – Кликни его.
Я вышла на веранду и приказала слуге:
– Позови господина сатайбэ`н (*234)а.
Сатайбэн Корэнака тотчас же явился, заботливо оправив свой наряд.
– Я звала вас не по приказу государыни, – сказала я, – но по личному делу. Если посланный приносит подарок, вот вроде этого, одной из фрейлин, ну, скажем, госпоже Бэн или мне, надо ли дать ему вознаграждение?
– Нет, незачем. Оставьте у себя пирожки и скушайте… Но почему вы спрашиваете меня? Разве вам послал этот дар какой-нибудь высший член Государственного совета?
– Ну что вы, разве это возможно? – возразила я. Надо было отвечать на письмо Юкинари. Я взяла тонкий лист алой бумаги и написала: "Тот "покорный слуга", который не удосужился сам лично принести холодные пирожки, наверно, холоден сердцем".
Я привязала письмо к цветущей ветке алой сливы и отослала его.
Почти немедленно Юкинари велел доложить о себе:
– Ваш покорный слуга явился. Я вышла к нему.
– А я-то был уверен, что в награду за мой подарок вы угостите меня, как водится, скороспелым стишком. Но ваш ответ просто восхитителен! Ведь если женщина хоть немного возомнит о себе, она так и сыплет стихами направо и налево. Но вы не такая! С вами приятно поговорить. Мне не по душе присяжные сочинительницы стихов, это неделикатно. Навязчиво, наконец!
Так родилась забавная история, в духе тех, что рассказывают о Норимицу.
Кто-то сообщил мне:
– Когда эту историю поведали императору в присутствии множества людей, государь соизволил заметить: "Она ответила остроумно".
Но довольно об этом. Восхвалять самое себя непристойно и, пожалуй, смешно.
{134. Почему, спрашивается, когда надо изготовить таблицы…}
Почему, спрашивается, когда надо изготовить таблицы для вновь назначенных куродо шестого ранга, так берут доски из ограды возле канцелярии императрицы всегда в одном и том же месте, в северо-восточном углу? Могли бы взять и на западной стороне и на восточной… Не все ли равно? – начала разговор одна из придворных дам.
– Ну, что здесь любопытного! – отозвалась другая. – Меня скорее удивляет, почему разным предметам одежды дают случайные названия, без всякого смысла… Вот что странно! Хосонага` – "узкие длинные платья" названы удачно, они и вправду такие. Но почему верхнюю накидку с шлейфом именуют "потником"? Надо бы "длиннохвосткой". Так же, как одежду мальчиков. А почему "китайская накидка"? Лучше бы "короткая накидка".
– Наверно, накидки на такой манер носят в Китае…
"Верхняя одежда", "верхние штаны" – это всем понятно. "Нижняя одежда" хорошее название. У о`гути – "широкоротых штанов" – отверстия штанин невероятной ширины, значит, название подходит.
– А вот почему широкие штаны прозваны хакама? Неизвестно! Шаровары сасину`ки – лучше бы назвать "одеяние для ног". А еще лучше "мешками", ведь нога в них как в мешке…
Так громко болтали дамы о разных пустяках.
– Ах, что за несносный шум! Давайте кончим. Пойдем спать! воскликнула я.
И тут, словно в ответ на мои слова, за соседней стеной, к нашему удивлению, раздался голос священника, отправлявшего ночную службу:
– О, право, это было бы жаль! Продолжайте ваши разговоры всю ночь напролет.
{135. В десятый день каждого месяца…}
В десятый день каждого месяца – день поминовения усопшего канцлера Мититака, по приказу императрицы совершалась заупокойная служба с приношением в дар священных сутр и изображений Будды. Когда настала девятая луна, церемония эта была совершена в собственной канцелярии императрицы при большом стечении высшей знати и придворных сановников.
Сэйха`н прочел проповедь, исполненную такой скорби, что все были взволнованы до слез, даже молодые люди, которые обычно не способны глубоко почувствовать печаль нашей быстротечной жизни.
Когда служба кончилась, присутствовавшие на ней мужчины стали пить вино и декламировать китайские стихи.
То-но тюдзё, господин Таданобу, процитировал из китайской поэмы:
Луна и осень (*235) вернулись в назначенный срок,
Но он, куда он сокрылся?
Эти поэтические строки замечательно отвечают мгновению. Как только он отыскал их в своей памяти?
Я пробралась к государыне сквозь толпу придворных дам. Она как раз собиралась удалиться.
– Прекрасно! – воскликнула она, выслушав меня. – Можно подумать, что стихи эти нарочно сочинены к нынешнему дню.
– О да! Я хотела, чтоб вы скорей их услышали и потому покинула церемонию, не доглядев ее до конца… Я тоже думаю, что Таданобу нашел прекрасные слова!
– Ты, понятно, была восхищена больше всех, – заметила императрица, и вот почему она так сказала.
Однажды Таданобу прислал слугу нарочно, чтобы вызвать меня, но я не пошла.
Когда же мы с ним случайно встретились, он сказал мне:
– Почему вы не хотите, чтобы мы по-настоящему стали близкими друзьями? Это странно, ведь я знаю, что не противен вам. Уже много лет у нас с вами доброе знакомство. Неужели же теперь мы расстанемся, и так холодно? Скоро кончится мой срок службы при дворе, я уже не смогу видеть вас. Какие воспоминания оставите вы мне?
– О, разумеется, мне было бы нетрудно уступить вам, – ответила я. Но уж тогда я больше не посмею восхвалять вас. Право, это было бы жаль! А теперь, когда мы, придворные дамы, собираемся перед лицом императора, я пою вам хвалу так усердно, будто по служебной обязанности. Но разве я могла бы, если… Любите же меня, но только в глубине своей души. Иначе демон совести начнет мучить меня, и мне трудно будет по-прежнему превозносить вас до небес.
– Ну что вы! – возразил Таданобу. – Люди, связанные любовью, порою хвалят друг друга с большим жаром, чем если б они были просто знакомы. Тому немало примеров.
– Пусть себе, если им не совестно, – отвечала я. – А вот мне претит, когда кто-нибудь, мужчина или женщина, на все лады восхваляет того, с кем находится в любовной близости, и приходит в ярость, если услышит о них хоть единое слово порицания.
– От вас, видно, ничего не дождешься, – бросил мне Таданобу и страшно насмешил меня.
{136. Однажды вечером То-но бэн Юкинари…}
Однажды вечером То-но бэн Юкинари посетил апартаменты императрицы и до поздней ночи беседовал со мною.
– Завтра у императора День удаления от скверны и я тоже должен безвыходно оставаться во дворце. Нехорошо, если я появлюсь там уже за полночь, в час Быка (*236), – с этими словами он покинул меня.
Рано утром мне принесли несколько листков тонкой бумаги, на какой пишут куродо в дворцовом ведомстве. Вот что я прочла:
"Наступило утро, но в сердце моем теснятся воспоминания о нашей встрече. Я надеялся всю ночь провести с вами в беседах о былом, но крик петуха помешал мне…"
Письмо было пространно и красноречиво.
Я ответила:
"Уж не тот ли обманный крик петуха (*237), что глубокой ночью спас Мэнчан цзюня?"
Ответ Юкинари гласил:
"Предание повествует, что обманный крик петуха, будто бы возвестившего зарю, открыл заставу Ханьгу и помог Мэнчан цзюню бежать в последнюю минуту вместе с отрядом в три тысячи воинов, но что нам до той заставы? Перед нами "Застава встреч".
Тогда я послала ему стихотворение:
Хоть всю ночь напролет
Подражай петушиному крику,
Легковерных найдешь,
Но "Застава встреч" никогда
Не откроет ворота обману.
Ответ пришел немедленно:
Пусть молчит петух,
Ни к чему лукавый обман
На "Заставе встреч".
Распахнув ворота свои,
Поджидает всю ночь любого.
Епископ Рюэн с низкими поклонами выпросил у меня первое стихотворное послание, а второе – с ответом Юкинари – взяла себе императрица.
Вот почему я не смогла одержать победы в этом поэтическом состязании, последнее слово о "Заставе встреч" осталось не за мной. Какая досада!
