Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
На мотив «Поразительный сюцай»:
В «Изреченьях»,[1264] говоришь,
Есть правления рецепты, —
Знаешь половину лишь —
И уже почти мудрец ты —
Горы, реки. — все в руках!
Мудрость древних — неба высь!
Не с красоткой веселись —
Истолковывай каноны,
Чти гуманности законы —
И покинет душу страх.
На мотив «Катится расшитый мяч»:
Ярко свечи цветные горят,
Вьется чудный густой аромат
Из курильниц, расставленных в ряд.
Не волнуйся, почтенный мой брат,
Я не стану невестку просить[1265]
Кубок плещущий мне подносить.
«Не бросают в сиротстве жену!»
Эту стойкость души я пойму.
Не познает позора тот муж,
Что жену выбирал по уму.
И «влюбленной чете никогда
Не забыть скудной жизни года».[1266]
Не красы ты искал — доброты,
Как Лян Хун — Мэн Гуан, выбрал ты.[1267]
Ты — И Инь, я — Тайцзя.[1268] Извини!
Пусть счастливо пройдут ваши дни.
На мотив «Поразительный сюцай»:
Отдохнуть бы, уснуть бы скорей!
Биографии прежних царей,
Царств подъемы, паденья всю ночь
Поученьями сон гонят прочь.
Мы серьезный ведем разговор…
В мире горе и боль с давних пор,
Длятся скорби народной века…
Жаль, что ночь эта так коротка.
На мотив «Катится расшитый мяч»:
Скорблю, если вижу:
Как ближнему нечем прикрыть наготу;
Скорблю, если вижу:
От голода ближнему невмоготу.
Скорблю, если вижу:
Бедняге постелью — промерзший порог;
Скорблю, если вижу:
Ученый за книгою ночью продрог.
Скорблю, если вижу:
Супруги, замерзшие, стонут вдвоем;
Скорблю, если вижу:
Купец-горемыка оставил свой дом.
Скорблю, если вижу:
Как в буре ладью рыбаку не унять;
Скорблю, если вижу:
Голодные дети и мертвая мать.
Скорблю, если вижу:
Как голоден, в рубище гордый мудрец;
Скорблю, если вижу:
Защитника Родины близок конец.
Страна моя — скопище скорби
Кто кроме меня ее вскормит?!
На мотив «Поразительный сюцай»:
Скорблю о горестях народа,
Судьба его в моих руках.
Ведь благодать страны в веках
Забота царственного рода.
На севере — Лю Су атаковал,
Он Тайюань уже к рукам прибрал.[1269]
Разрухи зарево алеет
Я фениксовы пропилеи[1270]
Покинув, мчусь под флагом на восток,
Шандан отбить, который враг отторг.[1271]
На мотив «Катится расшитый мяч»:
Ты вспомнил Цянь-вана, Ли-вана,
Жестоких Лю Чана, Мэн Чана.[1272]
Народ их страдал беспрестанно
Под гнетом развратных тиранов.
Возьмут полководцы У, Юэ,
Кто сможет отбить их, рискуя?
Погибнем, кто, честен и предан,
На юге одержим победы![1273]
Бандитов осилить не скоро —
Могучей должна быть опора.
Чтобы мощь государств возрастала,
Оплот нужен, крепче металла.
На мотив «Сниму холщовую рубашку»:
Спешу через Янцзы, отвоевав Цзиньлин,[1274]
Я в битве стал властителем Цяньтана,[1275]
Пройду мосты я Сычуаньских гор-стремнин,[1276]
Не испугаюсь южного дурмана.[1277]
На мотив «Миром и покоем упоен»:
Как гордый тигр, бросаюсь в бой,
Мне нипочем мороз любой,
Стратегией удержим рубежи.
Пусть плеть свистит и стремена,
Взнуздайте звоном скакуна,
Вперед, солдаты, в битве наша жизнь!
Отнимем у врага печать —
С победой будут нас встречать —
В родной Бяньлян,[1278] в обратный путь спеши!
Предпоследняя ария:
Кто волей Неба покорен,
В том — справедливости закон;
Кто к праведности возвращен —
Тот будет полностью прощен;
А кто заносчивый тиран,
Сопротивляющийся нам,
Того лишь гибель ждет и срам,
Былая мощь — ветшалый хлам.
Не жгите жителей дома,
Амбары, скот и закрома,
И не позорьте жен и дев,
Оберегайте их везде.
И помогайте по местам
Порядок водворять войскам;
Оброк назначьте, учредив законы,
Спасайте город от смутьянов конных,
Народным разумом смирите непреклонных,
Амбаров вскройте закрома —
Голодных по дорогам тьма.
Заключительная ария:
Рассеется сражений дым,
И ты вернешься невредим.
Скорей в величии предстань,
Могуч и горд взойди в Линъянь![1279]
Твоим соратникам хвала!
Портреты лучших сохраним,
Треножники, колокола
Отлиты с именем твоим!
Блестящий воинский талант,
Бесстрашен и, как вихорь, скор.
По звездам составляешь план,
По очертаньям рек и гор.
Ты земли обозришь, вступая в бой,
Хоругви развернешь перед собой,
В ночи сразишь атакой огневой;
И выведешь вперед корабль свой,
Охраной защитясь береговой,
Из воинов растишь ты молодцов,
За правду стойких преданных борцов;
По слуху узнаешь, где вражий стан,
Где колесница полководца там.
С окраин шлешь депеши: кончен бой.
Земля родная славится тобой,
С триумфом в Стольный град приносишь мир.
А воинов награды ждут и пир.
Певцы допели цикл[1280] и удалились. Пирующие успели осушить по нескольку кубков, и на столах уже меняли блюда. Вечерело. Зажгли огни. Симэнь крикнул Дайаня. Наградив поваров, певцов и музыкантов, он начал откланиваться.
— Мне пора, — говорил он. — Сердечно благодарю за щедрое угощение. Простите, что отнял у вас целый день.
— Есть за что благодарить! — воскликнул придворный евнух Хэ, никак не желая расставаться с гостем. — Я нынче свободен и решил побыть с вами, сударь. Посидеть, поговорить. Извините, пожалуйста, за мое скромное угощение. Не проголодались?
— Как вы можете так говорить, ваше сиятельство! — воскликнул Симэнь. — За отменные яства я вам крайне признателен. Но мне, простите, пора. Надо отдохнуть. Ведь утром нам с Тяньцюанем предстоит визит в Военное ведомство, регистрация и получение мандатов.
— В таком случае заночуйте у меня, сударь, — предложил Хэ И.
— А завтра вместе с племянником и делами займетесь. Да, позвольте узнать, где вы остановились.
— Пока у секретаря Цуя, родственника коллеги Ся Лунси, — отвечал Симэнь. — У него и вещи лежат.
— Дело поправимое, сударь! — заверил его Хэ И. — Чем в людях обретаться, велите слугам перенести вещи и поживите эти дни у нас, а? У меня на заднем дворе все равно помещения пустуют. А какая тишина! И с племянником будет удобнее о делах договориться.
— Можно, конечно, и у вас, — согласился Симэнь. — А господин Ся не обидится? Подумает, я пренебрегаю его радушием.
— Да что вы! — удивился Хэ И. — В наше-то время?! Да теперь утром выйдет из управы с повышением, а к вечеру встретится — даже не поклонится. Не управа — настоящий балаган! Когда-то вместе служили, а теперь ваши пути разошлись. Какое он имеет к вам отношение? А обидится, значит без понятия человек. Нет, этот вечер вы должны посвятить мне. Не отпущу я вас, сударь, и весь разговор! — Хэ И обернулся к слугам. — Накройте стол в той комнате и угостите слуг его сиятельства Симэня. А вы ступайте за вещами.
Хэ И распорядился, чтобы гостю приготовили западный флигель в заднем саду — накрыли постель и разожгли в жаровне уголь. Стоило хозяину вымолвить слово, как слуги на разные голоса отзывались: «Есть!» и спешили исполнять приказания.
— Вы так добры, ваше сиятельство, — не унимался Симэнь, — но мне, право, неловко перед Ся Лунси.
— Будет вам волноваться! — уговаривал его хозяин. — Нисколько он не обидится. Ведь сказано: «Не радей о службе, на которую не уполномочен».[1281] До вас ли ему?! У него своих забот не оберешься. Одна кладовая государевой свиты чего стоит!
И без лишних слов Хэ И отпустил Дайаня и конных всадников выпить и закусить, а солдат за вещами. Те взяли веревки и коромысла и отбыли к секретарю Цую.
— У меня вот еще какое к вам дело, сударь, — обратился к гостю Хэ И. — Ежели племяннику придется с вами служить, не могли бы как-нибудь подыскать ему дом? Он бы тогда и семью с собой захватил. Пока он один с вами поедет. Простите, что прибавляю вам хлопот. А семья у него небольшая. Два-три десятка человек с прислугой.
— А кто же будет присматривать за этим домом после отъезда Тяньцюаня? — поинтересовался Симэнь.
— Здесь я поселю моего второго племянника Хэ Юнфу, — пояснил хозяин. — Сейчас он живет в поместье.
— Какой же дом, позвольте узнать, вы намерены приобрести для Тяньцюаня?
