Абулькасим Фирдоуси - Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Затем в столицу прибыл он в тревоге,
Отцу седому поклонился в ноги,

И много долгих дней провел с отцом,
С беспомощным, дряхлеющим слепцом.

Сказал Хосров: «Тот богатырь-воитель,
Которого избрал ты, повелитель,

Пришел, как венценосный властелин,
Привел с собою множество дружин.

Его хотел я от греха избавить, —
Не смог на добрый путь его наставить:

Война, война его к себе влекла, —
Будь проклят он и все его дела!

Я принял бой, противный мне до боли.
Оставил многих я на ратном поле.

Часть воинов отпала от меня,
Как спутники случайные, храня

Мне верность лишь до первой неудачи,
Вступая с неохотой в бой горячий,

Признав права Бахрама на венец:
В начале разве виден им конец?

Вослед за мной, вплоть до моста Нахрвона
Мой низкий недруг мчался разъяренно,

И от Бахрама я бежал, едва
Осыпалась моих надежд листва.

Ты скажешь: отступленья путь невесел, —
Но я сперва и вред, и пользу взвесил,

А если мудрый шах отдаст приказ,
К аравитянам двинусь я тотчас».

Ормузд сказал: «Там не найдешь защиты,
Опоры у арабов не ищи ты.

Что могут дать Аравии сыны?
Нет войска там, оружья и казны.

На тех людей надеяться напрасно:
Бесспорной выгоды не видя ясно,

Обиженными вдруг себя сочтут,
Они тебя Бахраму продадут.

О, пусть на голос твой, прогнав напасти,
Откликнется смеющееся счастье!

Когда в Иране жребий твой угрюм,
Немедленно ты отправляйся в Рум,

С кайсаром честно говори и прямо
О вероломстве дерзкого Бахрама.

Владеющий румийскою страной
Тебе поможет войском и казной.

Там, в Руме, тоже чтут законы веры,
Там нет сокровищам числа и меры,

С кайсаром ты в родстве: свой древний род,
Как ты, от Феридуна он ведет».

Хосров сказал: «Я твой совет приемлю».
Поцеловал он пред Ормуздом землю

И сотни произнес ему похвал.
Бандуя и Густахма он позвал

И молвил им: «Отныне с нищетою
Мы стали неразлучною четою.

Пуститься в бегство мы должны опять,
Мятежной рати мы должны отдать

Иранские просторы и святыни,
Разбить шатры должны мы на чужбине».

Замолк — дозорного раздался крик:
«О справедливейший из всех владык!

Я вижу знамя с вышитым драконом,
Что водрузил мятежник над Нахрвоном!»

Вскочил Хосров с проворством молодым
На скакуна и полетел, как дым,

Ему казалось: за спиною дышит
Дракон ужасный, что на стяге вышит.

На миг он обернулся, чтоб взглянуть,
Пустились ли Бандуй с Густахмом в путь,

И что же? В то мгновенье роковое
Трусили потихоньку эти двое!

«Презренные мужи! — вскричал Хосров, —
Друзьями, что ли, вы сочли врагов?

А нет — зачем вы топчетесь на месте?
Иль вражеской вы не боитесь мести?

Иль вам отрадней, чем скакать со мной,
Бахрама чуять за своей спиной?»

Сказал Бандуй: «Владыка над царями!
Не мучай сердце думой о Бахраме,

Не видит нашей пыли он сейчас.
А ты, покуда враг далек от нас,

Внемли друзьям: не будет цель успешна,
Когда решил ты мчаться так поспешно.

Бахрам предстанет пред твоим отцом,
Слепца престолом одарит, венцом,

А сам воссядет у его десницы,
И власть его не будет знать границы.

От имени царя, страны глава,
Кайсару в Рум напишет он слова:

Мол, подлый раб, мой сын, бежал из царства,
В душе таит он подлость и коварство.

Убежища начнет просить смутьян,
Но только выпрямит окрепший стан,

Поднимутся у вас мятеж и смута.
Нельзя ему предоставлять приюта,

Он должен быть тотчас под стражу взят,
В оковах возвращен ко мне назад».

Хосров, нахмурясь, отвечал Бандую:
«Что суждено, того я не миную,

Увы, дела тяжки, длинны слова,
Вручим себя заботам божества».

Погнав коня, поехал он в печали,
А нечестивцы от него отстали,

Вернулись к дряхлому царю царей,
Приблизились к престолу от дверей

Так, чтоб шагов не слышно было стука,
И вытянули тетиву из лука

И шаха удавили тетивой,
Над гордой надругались головой.

Все кончилось, едва рассвет забрезжил.
Сказал бы ты: Ормузд на свете не жил!

Что кубки времени в себе таят?
Сегодня в них вино, а завтра — яд,

А если такова игра вселенной,
То не ищи ты счастья в жизни бренной!

Когда закончил дни свои Ормузд
И трон владыки оказался пуст,

Послышались удары барабанов.
Тогда, от тела мертвого отпрянув,

Убийцы пожелтели как парча.
А в этот миг, ликуя и крича,

Бахрама рать по городу летела,
Взметнув дракона голубое тело.

Злодеи, удавившие слепца,
Поспешно убежали из дворца.

Едва достигли юного владыки
И тот увидел желтые их лики,

Он вздрогнул, ибо начал различать
На ликах преступления печать.

Властитель уподобился шафрану,
Но в сердце затаил немую рану.

Сказал дружине: «С главного пути,
Друзья мои, нам следует сойти.

Мы не должны себя щадить: отныне
Наш путь пойдет сквозь дикие пустыни».

Бахрам, заняв чертог царя царей,
Шесть тысяч отобрал богатырей,

Таких, которым в битве страх неведом,
И за Хосровом их направил следом:

Их воеводой был назначен муж
Бахрам, чей предок — славный Сиавуш.

Меж тем Хосров с усталою дружиной,
Ища спасенья, в край вступил пустынный.

Блуждая, стен достиг он крепостных,
Терялись в облаках зубцы на них.

То был Яздансарой — обитель бога,
Сюда вела паломников дорога.

Святителей увидев и жрецов,
Спросил богопоклонников Хосров:

«Найдется ль пища в этом светлом храме,
Исполненном духовными дарами?»

Сказал епископ, дряхлый и седой:
«Питаемся мы пищею святой,

Есть овощи у нас и хлеб ячменный, —
Не откажись от них, о гость почтенный».

Властитель спешиться велел друзьям,
Сошел с коня и взял боджи барсам.

На голубой песок вельможи сели
И все, что было, с наслажденьем съели.

Потом спросил епископа Хосров:
«Вошли мы, старец, под счастливый кров.

Найдется ли вино в жилище этом?»
Тот молвил: «Мы изготовляем летом

Из фиников прохладное вино,
Что, как рубин при свете дня, темно».

Старик поставил кубок пред Хосровом
И солнца свет стал от вина багровым.

Хосров три кубка осушил подряд…
Кто из царей державных был бы рад

Лепешкою насытиться ячменной?
Едва душа искателя вселенной

Согрелась от вина, — он в холодке
Уснул на мягком голубом песке,

Избрав бедро Бандуя изголовьем.
Вдруг шум поднялся над святым становьем,

Священник гостя разбудил от сна:
«Ты видишь? Даль пустынная черна

И войско движется за тучей пыли!»
Сказал Хосров: «Нас беды обступили,

Врасплох напали недруги на нас,
Приблизился несчастья черный час».

В ответ услышал шах слова Бандуя:
«Властитель! Выход для тебя найду я,

Но чтоб тебя из рук врага спасти,
Себя я должен в жертву принести».

Хосров ответил: «Притча есть благая,
Рассказанная мудрецом Китая:

«Тому, кто сеет верности зерно,
На небесах плоды пожать дано».

Скажи, что будет с нитью шерстяною,
Раздавленною рухнувшей стеною?

Когда ты способ можешь применить,
Спаси меня — беспомощную нить!»

Сказал Бандуй: «Ты мне вручи запястья,
И серьги и венец — источник счастья,

И пояс, и серебряный наряд,
И яркий, тканный золотом халат.

Когда надену я твои одежды,
Отправься поскорей путем надежды,

С дружиной преданной помчись вперед,
Как челн, которым правит мореход».

Исполнил юный шах совет Бандуя,
Пустился в бегство, буре соревнуя.

Как только скрылся царственный беглец,
Сказал богопоклонникам хитрец:

«Теперь от войска спрячьтесь за холмами», —
А сам уединился в тихом храме,

Закрыл, опасной шествуя тропой,
Железные ворота за собой,

Потом надел халат золототканый,
Венец, величьем царским осиянный,

На крышу плоскую взобрался он,
Увидел войско с четырех сторон.

Когда дружины подошли вплотную,
Когда его одежду золотую,

И серьги, и сияющий венец
Узрели ратоборцы, наконец,

Они сказали: «Вот Хосров пред нами
Сверкает золотом и жемчугами!»

Увидев, что затея удалась,
Бандуй спустился с крыши, торопясь

Переодеться, снять венец жемчужный,
Потом в своей одежде, безоружный,

Поднялся вновь и с крыши стал кричать:
«О новая воинственная рать,

Бойцы, скажите, кто ваш предводитель,
С ним говорить мне поручил властитель,

Чтоб слышно было всем богатырям!»
Ответил Сиавуша сын Бахрам:

«Со мною говори: я — воевода
Бахрам, из Сиавушева я рода.

Сказал Бандуй: «Так молвил шахиншах:
«Устал я, странствуя в глухих степях,

Устали всадники мои и кони,
Спастись пытаясь от твоей погони.

Войти решил я в этот мирный храм,
Чтоб отдохнуть и отдых дать бойцам.

Едва заря блеснет лучом багряным,
Я откажусь от власти над Ираном,

С тобой пущусь к Бахраму в скорбный путь,
Чтоб витязю в покорстве присягнуть.

Раз мне творец послал такое бремя,
Твое не буду отнимать я время.

Открыл я все, что в сердце я сберег.
Теперь единый мой вожатый — бог».

Бойцам от этой речи стало больно:
В них жалость вызывал Хосров невольно.

Мгновение помедлил их глава
И принял шахиншахские слова.

Все спешились по знаку воеводы,
Отрезав пленнику пути свободы…

Бандуй на крышу вышел поутру
И, став лицом к бахрамову шатру,

Сказал: «Властитель думает о боге,
Забыв мирские страсти и тревоги.

Он бодрствовал, несчастный, эту ночь,
Всевышнего просил ему помочь,

А ныне солнце поднялось высоко
И, знойное, печет оно жестоко.

Хосров сегодня должен отдохнуть,
А завтра с войском пустится он в путь».

Сказал своим вельможам воевода:
«Нам надо ждать — иного нет исхода:

Когда Хосрова будем торопить,
Вспылив, решит он с нами в бой вступить,

А он один — искусный, сильный, смелый —
Опаснее, быть может, рати целой,

Притом, когда в бою погибнет шах,
Нас, в гневе, Чубина развеет в прах.

Пусть к нам Хосров придет по доброй воле.
В душе не затаив ни зла, ни боли.

Кончаются припасы? Нет беды:
Мы завтра наши завершим труды!»

Богатыри на отдых стали снова,
Таясь от солнца знойного, степного,

Пока не вышла ночь из-за горы,
И, крепость окружив, зажгли костры.