без автора - Сон в Нефритовом павильоне
Император, уже слышавший об этом деле от матери, успокоил старого Хуана.
— Это легко поправить, мы сами выдадим вашу дочь за молодого академика.
Он повелел тотчас вызвать молодого Яна с отцом во дворец. Когда те явились, император посуровел.
— Первый министр Хуан пережил двух государей, он верный наш подданный. Нам стало известно, что почтенный вельможа пожелал породниться с вами, но вы предпочли ему министра Иня. Нам ведомо, что с древности не возбранялось мужчине иметь нескольких жен. Потому мы повелеваем нашему подданному Ян Чан-цюю не мешкая взять себе вторую жену.
Молодой Ян низко поклонился императору и сказал:
— Отношения в супружестве входят в число пяти устоев,[158] на которых держится все в мире. Даже последнего простолюдина не годится понуждать жениться против его желания, он вправе сделать свой выбор по доброй воле. Ныне первый министр Хуан И-бин, забыв о своем почтенном возрасте и положении, вмешивается в чужие семейные дела, лживыми речами и притворными слезами добиваясь государевой милости, только чтобы пристроить свою дочь. Я не в силах этого понять! Прошу вас, ваше величество, не неволить меня и переменить ваше высочайшее решение!
Император разгневался.
— Да как смеешь ты, мальчишка, чернить старого вельможу и противоречить нашей воле? В тюрьму — нету у нас для тебя прощения!
Когда отец и сын, поклонившись, ушли, выступил вперед сановник Лу Цзюнь.
— Воистину, дерзость, что Ян Чан-цюй так позорил первого министра Хуана перед троном. Этому юнцу пойдет на пользу ссылка, она послужит назиданием и для других гордецов. А верный слуга двух государей, смею надеяться, найдет у вас утешение!
Император приказал Ян Чан-цюю отправиться в Цзянчжоу и обратился к Хуану с такими словами:
— Мы наказали дерзкого Ян Чан-цюя, который по недомыслию и молодости посмел оскорбить вас. Мы обещали также устроить счастье вашей дочери, и мы сдержим слово, можете быть уверены!
Сын Неба удалился во внутренние покои и рассказал матери о том, что произошло. Та спрашивает:
— Неужели вы так дорожите своим первым министром?
— Да нет, — рассмеялся император, — к старости он совсем оскудел разумом, но просьба его законна, а молодой академик вел себя чересчур заносчиво.
Меж тем Ян Чан-цюй, получив приказ отбыть в ссылку, стал прощаться с родителями.
— Ах, сынок, сынок, — запричитала госпожа Сюй, — не успел ты получить должность, как в наш дом пожаловала беда. Уж лучше бы жить нам всем возле Белого Лотоса да возделывать землю!
— Вины моей в этом деле нет, я скоро вернусь, — утешает сын несчастную мать. — Поберегите себя, а обо мне не тревожьтесь.
— Цзянчжоу местность сырая, недобрая к людям. Но ты не поддавайся тоске, у тебя еще все впереди, — успокоил сына отец.
Низко поклонился Ян отцу с матерью, и тронулся в путь, и через десять дней добрался до назначенного ему места, где поселился в небольшой хижине. Прошло несколько месяцев, в продолжение которых его никто ни разу не побеспокоил. Однажды хозяин спрашивает своего постояльца:
— Отчего вы целыми днями все дома да дома, никуда не ходите, как другие опальные? А ведь в наших краях есть на что посмотреть, — места красивые.
— Я провинился перед государем, до гуляний ли мне? И потом, я не люблю бродить без дела.
А время шло. Миновало лето, подошла осень. Завыли холодные ветры, багряными сделались клены, потянулись к югу стаи гусей, посыпались с ветвей листья. Старикам и тем в такую пору тоскливо, каково же молодому изгнаннику? Загрустил, загоревал академик: «Пусть невиновен я, но мне от этого не легче. Тяжелая у меня доля! Но сдаваться никак нельзя. Нужно отказаться от затворничества, попытаться развеять тоску прогулками, как делают другие изгнанники. Может, красота здешних гор да полей принесет облегчение?!»
Ян обратился к хозяину:
— Ты говорил, что у вас здесь красиво. Скажи, куда мне пойти.
Хозяин в ответ:
— Неподалеку отсюда течет большая река, что зовется Сюньянцзян, а на берегу павильон. Очень красивое место!
Взяв с собой мальчика, Ян поднялся в павильон над рекой. Павильон не отличался изяществом, но был хорошо расположен, и вид с его террасы открывался прекрасный. Наступил вечер, сумрак понемногу окутал окрестные холмы, журчание воды навевало покой…
Яну так понравилось здесь, что он стал приходить в павильон каждый день. В шестнадцатый день восьмой луны Ян вышел на террасу после захода солнца, желая полюбоваться сиянием Небесной красавицы. Осень шуршит в камышах возле берега. Словно далекие звездочки, поблескивают огни рыбацких лодок, кукушка будит печальные воспоминания, тоскливо кричат обезьяны… Опершись о перила, Ян погрузился в невеселые размышления, — и вдруг порыв ветерка донес до него неясный звук. Ян прислушался… А что он услышал, об этом в следующей главе.
Глава восьмая
О ТОМ, КАК НА ГОРЕ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ЯН ЧАН-ЦЮЙ ЗАСТАВИЛ ЗВУЧАТЬ ЯШМОВУЮ ФЛЕЙТУ И КАК ОН ОБНАРУЖИЛ КРАСНОЕ ПЯТНЫШКО В ЗЕЛЕНОМ ТЕРЕМЕ
Молодой изгнанник размышлял в павильоне на берегу реки Сюньянцзян, как вдруг порыв ветра донес до него какой-то звук.
— Как ты думаешь, что это? — спросил он у мальчика-слуги.
— Кажется, цитра, — ответил тот.
Ян рассмеялся.
— Ты ошибся. Большая струна дает резкий звук, малая — мягкий. Это лютня. В старину здесь отбывал ссылку танский поэт Бо Цзюй-и[159] и повстречал девушку, игравшую на лютне. Наверно, это эхо той лютни!
Они пошли в направлении, откуда неслись звуки, и через несколько ли наткнулись на маленький домик возле бамбуковой рощи. Мальчик постучал в ворота, и вышла молоденькая служанка в зеленой кофте и красной юбке. Ян сказал:
— Я любовался луной в павильоне и пришел сюда, услышав мелодию лютни.
Служанка провела гостя во двор, оградой которому служили сосны и бамбук. У входа в дом росли желтые хризантемы. Красные листья кленов затеняли крышу и перила. На террасе сидела освещенная лунными лучами красавица с лютней на коленях. Она была одета в блестящую кофту и легкую юбку. Ян замедлил шаги и остановился, когда хозяйка встала и пошла навстречу гостю. Приветливо улыбнувшись, она зажгла светильник и пригласила юношу подняться на террасу.
— Кто пожаловал в эту дивную ночь к забытой всеми гетере?
Ян, улыбаясь, разглядывал прелестное лицо женщины, которое напоминало ясную осеннюю луну, яркий, раскрывший все свои лепестки пион. Та тоже втихомолку любовалась Яном: его нефритовым лицом, стройной фигурой, — судя по одежде, перед нею был не простолюдин.
— Я из других краев, изгнанник. Любовался луной и услыхал вашу лютню — и вот я здесь. Не сыграете ли мне что-нибудь еще? — попросил Ян.
Красавица с готовностью взяла лютню в руки, тронула струны, и полилась грустная мелодия. Ян вздохнул.
— Что за чудо! Напоминает лепестки осыпавшихся цветов или яшму, брошенную в пыль. Это не «Тоска по родине» Ван Чжао-цзюнь?
Красавица молча улыбнулась и снова заиграла что-то, терзающее душу печалью.
— Великолепно! — сказал Ян. — Представляется, будто в мрачном ущелье или на берегу хмурой реки разлучаются влюбленные. Не «Любовную тоску» Чжун Цзы-ци вы только что исполнили?
Гетера отложила лютню.
— Нет, ведь вы не играли на цитре, как Бо-я, да и я не Чжун Цзы-ци, хотя в руках у меня лютня. Но кто вы? За что вас сюда сослали?
Ян поведал ей свою историю и свои горести.
— Ну а я родом из Лояна, — сказала хозяйка, — зовут меня Цзя, а здесь прозвали Феей Лазоревого града. С малых лет я лишилась родителей и попала в зеленый терем. Обо мне пошла дурная молва, и я переселилась сюда, чтобы скрыться от злых людей и быть поближе к даосам. Но оленя выдает запах мускуса, а фэнчэнский меч — яркий блеск, потому снова оказалась я в зеленом тереме. А теперь другая беда: нравы здесь суровые, у всех на уме только выгода, даже рыбу ловят и продают без песен. Вот я и грущу в одиночестве.
Ян слушал, вздыхал, а красавица все поглядывала исподтишка на красивого юношу. Закончив свой рассказ, она спросила:
— Какую же должность вы при дворе отправляли? — Я успел только сдать экзамены и получить звание, стал членом императорской академии. До службы государю дело не дошло.
— Простите мою дерзость; можно узнать ваше имя?
— Я из рода Янов, а зовут меня Чан-цюй. Девушка склонилась к лютне.
— Недавно я разучила новую мелодию — не хотите послушать?
Она взяла медиатор и заиграла: страсть и скорбь звучали пронзительно, словно звенели осколки внезапно рухнувшей медной горы, словно стонал медный колокол. Казалось, будто разлилось бескрайнее море, а над ним раскрылось во всю ширь безоглядное небо. Целомудренная юная дева тоскует по милому другу… И вдруг Яна озарило — да ведь это та мелодия, которую сочинила Хун!
