Ли Юй - Двенадцать башен
Почтенный Чжань почувствовал, как зашевелились у него от страха волосы. Потом, наконец придя в себя, он промолвил:
— А ты как будто бы сказала правду! Без духов тут не обошлось. Твой брак, видимо, предрешен в прошлых рождениях, а раз так, выходи за этого Цюя!
Он не мешкая позвал сваху, велел ей уладить свадебное дело дочери и выбрал подходящий день для встречи будущего зятя. По счастливой случайности свадьбу назначили на лето, а комнатой для молодоженов стала комната, где Сяньсянь занималась со своими ученицами. Так соединились талантливый юноша и прекрасная дева.
Поначалу молодая жена испытывала к мужу благоговейный трепет. Как-никак небожитель! Не станешь ведь с ним предаваться любовным утехам. Но вскоре молодая женщина заметила, что мужу не чужды плотские желания, и во всех своих поступках он далек от святости. Он то и дело шептал ей на ушко о тучке и дожде, а о заоблачной дымке и росе[145], которую пьют небожители, ни словом не обмолвился. И Сяньсянь вскоре поняла, что муж ее вовсе не святой. Но кто же он? Тогда Цюй решил все рассказать без утайки. Обман его удался, игра в святого увенчалась успехом. Но рано или поздно жена все узнает, может выйти конфуз. Так не лучше ли открыть ей правду?
А случилось все так. Одолеваемый тревожными думами о женитьбе, Цюй ломал голову в поисках выхода. И вот однажды он обратился к Всевидящему Оку. Из груди его вырвался стон, с уст сорвались слова мольбы:
— О чудесная вещь! Ты, как настоящая сводня, помогла мне в сердечных делах, но помогла лишь наполовину. Прошу тебя, яви еще раз свою таинственную силу! Помоги благополучно завершить начатое дело. Не бросай меня на полпути! Иначе я перестану тебя почитать!
Он поставил Всевидящее Око в центре залы и несколько раз низко поклонился, явив искренность чувств. Затем он отправился в монастырь, чтобы посмотреть со ступы в соседский двор. Вскоре он увидел почтенного Чжаня, который сидел в средней зале за столом и растирал на камне тушь, видимо собираясь что-то писать.
«Неужели стихи? — подумал Цюй. — Неплохо было бы сейчас проделать с ним то же, что в свое время я проделал с девушкой. Заморочить ему голову духами, может, тогда он согласится на свадьбу». Юноша вгляделся в лист бумаги, на котором писал Чжань. Оказалось, это послание покойной жене. Голова у Цюя работала хорошо, и он сразу смекнул, для чего Чжань пишет послание. Он тотчас же его переписал и вложил в письмо, которое собрался отправить Сяньсянь. Но кто передаст его девушке? Судьба благоволила к Цюю, и письмо попало по назначению.
Когда муж рассказал обо всем этом Сяньсянь, она пришла в изумление.
— Пусть этот хитроумный план придуман простым смертным, но все же тут не обошлось без вмешательства Неба, — проговорила молодая жена.
На следующий день Цюй перенес свою драгоценность в Башню Летней услады, водрузил в одной из комнат и, воскурив благовония, совершил перед ней несколько поклонов. С той поры, когда в их жизни случались какие-то таинственные события, они, воскурив благовония, обращались к волшебному оку за советом. Посмотрят в око и начинают писать стихи-заклинания. И что удивительно, все их просьбы тотчас же исполнялись. Ясно, что все окружающее, с чем соприкасается человек, — земля, деревья, травы, — способно явить свою душу. Поэтому, поклоняясь духам и Будде, люди на самом деле поклоняются самим себе. И дело тут вовсе не в духах и не в святых бодисатвах[146].
Отдавая должное прелестям молодой жены, Цюй в то же время не оставался равнодушен к девам-прислужницам, некогда представшим перед ним без одежды. Теперь они, само собой, не позволяли себе подобного легкомыслия, но все же порой обольщали его некоторыми из своих прелестей. Цюй охотно заигрывал с девушками, разумеется, тайком от жены, рассказывал им о любовных утехах. За это девицы прозвали его Господином с Воровским Глазом. Порой, однако, проказницы, не в силах устоять перед Цюем, преподносили ему «частицу божественного носорога»[147].
Как мы видим, Цюй Цзижэнь не только завладел царицей цветов, но и сумел вкусить аромат других прелестных растений. Говоря по правде, молодой человек перед свадьбой намерен был ограничиться любовью к восхитительному пиону. Но разве менее прекрасны лотосы, которые растут в пруду
Из нашей истории видно, что девам не пристало снимать одежду ни дома в дальних покоях, ни тем более вне дома. И следует забыть навсегда такие выражения, как «тань» и «хэ», «ло» и «чэн» — «сбросить одежду», «обнажить тело».
Вспомните старое изречение: «Спрятанное богатство вызывает алчность у вора; прелестный облик рождает плотские чувства». Показав свое прелестное личико, ты не уронишь достоинства и сохранишь целомудрие, но кто может подумать, что, обнажив тело, белое словно нефрит, сверкающее, как лед, ты сохранишь первозданную его чистоту. Рано или поздно на нем непременно появится пятнышко.
БАШНЯ ВОЗВРАЩЕНИЯ К ИСТИНЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Герой, устроив выгодное дело, получает и утварь, и яства; купец, придирчиво проверявший золото, дважды теряет серебро
Те, что имеют волю, должны
Быть, словно горы, крепки, высоки,
Нельзя, чтобы жизнь, как мутные воды,
Покорно текла к низовьям реки.
У каждой горы есть предел — вершина,
Взошел ты — и новые горы зовут,
А воды в низовьях теряют силу —
Вспять никогда уже не потекут.
С разбега волна о скалу ударяет,
Но, словно колонна, скала тверда.
Ладью перегрузишь — в реке потонет,
Опорой надежной не станет вода.
Свиток с прекрасной картиной должен
Всегда на стене висеть пред тобой:
Изображенные горы и воды
Помогут в пути к чистоте святой.
В этом стихотворении содержится совет: неизменно стремитесь вверх, не плывите вниз по течению.
Стремиться вверх все равно, что подниматься на гору. Знаешь, что рано или поздно достигнешь вершины, но все время помнишь о том, что можно сорваться в пропасть. И душа полна отваги перед грядущими испытаниями.
Плывя по течению, можно очутиться в пучине зла и порока, стоит лишь немного оплошать. Вот почему так важно вовремя оглянуться назад[148], дабы совершить доброе дело и вступить на праведный путь.
Нет, никак нельзя подражать бегущей воде, но нельзя пугаться и высоких гор. Некоторые говорят себе так: «Я — недостойное существо, и плоть моя омерзительна. Я подобен потокам воды в Ведьмином ущелье[149] или в водопаде Куанлу[150]. Вода никогда не возвращается назад, так пусть она уходит в пучину и загрязняется все больше и больше!» Другие, совершая дурные поступки, ни о чем толком не думают, но, не желая оглянуться назад, оказываются в таком же положении. И хотя воды реки назад не текут, они в конце концов вливаются в бескрайнее море. Человек же, если он не сумеет пресечь в себе дурных качеств, может и не найти спасительной обители Персикового источника[151]. И вот, когда он не видит выхода, — кончаются горы, иссякают воды, — когда он не в состоянии творить ни добра, ни зла, он понимает, что, отдавшись течению, он приближается к Желтым источникам[152]. Тут-то он начинает жалеть, что не встретил благородного мужа — цзюньцзы[153], который стал бы для него опорой, подобной каменной глыбе, и помог бы ему оглянуться назад.
В «Четверокнижии»[154] есть строки: «Даже дурной человек, если он в положенное время соблюдает пост и совершает омовение, может служить Верховному владыке». А соблюдать пост и совершать омовение как раз и значит «оглядываться назад». Почему же дурной человек может служить Верховному владыке? Сейчас объясню. Творящего добро можно уподобить ясному небу; творящего зло — дождливой погоде. В погожие ночи блестят звезды, ярко светит луна, но это не вызывает особой радости. Теперь представь, что несколько дней кряду лил дождь, на душе тоскливо и мерзко, и вдруг появился луч солнца. Все сразу возрадуются, начнут ликовать, будто узрели благовещее облако или сияние счастья. Так стоит ли сетовать, что солнце взошло чуть позже, а скрылось чуть раньше?
Часто бывает, что кто-то творит добро, а это считают вполне обычным, как солнце в ясную погоду, хотя это прекрасно. Если же, к примеру, злодей вдруг обратится к добру, это вызовет изумление. Вы спросите: почему? Да потому что злодею не свойственно творить добро. И вот, совершая дурные поступки, он неожиданно оглянется назад. Так порой мелькнет в ненастный день луч солнца, который кажется ярче обычного, и от него на душе потеплеет. И вот злодея, вдруг сотворившего добро, непременно обласкает Верховный владыка, и злодей этот, пожалуй, скорее, чем кто-либо другой, обретет свое счастье.
Разве не доводилось нам видеть, как вор получал не только похвалу судьи, но и вознаграждение. И все потому, что, отринув зло, вступал на праведный путь. А иной хоть и не совершил ничего дурного, но похвалы не достоин, потому что хорошего тоже не совершил, а требует награды.
