Сэй-Сёнагон - Записки у изголовья (Полный вариант)
– Ну тогда спрячься так, чтобы подглядывать вот через эту щель между колонной и ширмой. Полюбуйся на мою сестру, она прекрасна!
Я себя не помнила от восторга и нетерпения.
Наконец прическа государыни была закончена. Настало время нарядить ее.
Государыня надела поверх трех нижних одежд багряное платье из блестящего гибкого шелка и еще две парадных одежды цвета алой сливы. Одна была заткана плотными узорами, а другая более тонкими.
– Не правда ли, к верхней одежде цвета алой сливы лучше всего подходит нижняя одежда густо-пурпурного цвета, – заметила императрица. Жалко, что для юных девушек это недозволенные цвета. Положим, для цвета алой сливы сезон уже прошел, но я терпеть не могу светло-зеленых оттенков. Вот только хорошо ли пурпурная слива сочетается с багрянцем?
Несмотря на опасения императрицы, цвета эти чудесно сочетались между собой, сообщая еще более блеска и очарования красоте ее лица.
"Неужели Сигзйся столь же хороша?" – думала я. Мне не терпелось ее увидеть.
Но вот государыня заскользила на коленях в соседние "двойные покои", где находились ее родители. А я немедля прильнула к ширмам и стала глядеть в щелку.
Дамы заволновались и стали говорить про меня:
– Она дерзко ведет себя. Не пришлось бы ей потом за это расплачиваться.
Забавно было слушать их.
Перегородки между комнатами были широко раздвинуты, и ничто не мешало взгляду.
На супруге канцлера были надеты две одежды из глянцевитого ярко-алого шелка поверх нескольких белых одежд, сзади подвязан шлейф придворной дамы. Она сидела в глубине комнаты, спиной ко мне, и я могла рассмотреть только ее наряд.
Госпожа Сигэйся находилась не так далеко и глядела в мою сторону. На ней было несколько нижних одежд цвета пурпурной сливы густых и светлых оттенков а поверх них парчовое платье темно-алого цвета без подкладки, короткая накидка красноватого оттенка и одежда цвета амбры на алом исподе. Самое верхнее одеяние, затканное густыми узорами, было нежно-зеленого цвета что придавало ей совсем юный вид. Вдруг она прикрыла свое лицо раскрытым веером… Да, госпожа Сигэйся была неописуемо, чарующе прелестна!
Господин канцлер был наряжен в бледно-лиловый придворный кафтан и светло-зеленые шаровары поверх алых нижних одежд. Он сидел, прислонясь спиной к одной из колонн между внутренними покоями и открытой галереей, и завязывал шнурок от ворота. Лицо его было мне хорошо видно.
Глядя на своих прекрасных дочерей, он радостно улыбался и по своему обычаю сыпал веселыми шутками.
Госпожа Сигэйся в самом деле была хороша, словно сошла с картины, но государыня затмила свою сестру. Императрица, полная спокойной уверенности, казалась несколько более взрослой. Пурпурные одежды придали особый блеск ее совершенной красоте. Разве можно было сравнить государыню с кем-либо на свете?
Но вот настало время совершить утреннее омовение рук. Утварь для госпожи Сигэйся принесли, пройдя через галереи дворцов Сэнъёдэн и Дзёкандэ`н, две юных прислужницы и четыре служанки низшего ранга. Шесть приближенных дам сидели под китайской крышей с загнутыми краями на нашем конце галереи. Для остальных фрейлин из свиты госпожи Сигэйся не нашлось места, и они воротились назад в ее дворец.
Придворные дамы выглядели очень изящно в своих накидках "цвета вишни", надетых поверх одежд, светло-зеленых, как молодые побеги, или алых, как лепестки сливы. Влача за собою длинные подолы, они взяли у служанок таз с водою и поднесли госпоже Сигэйся.
Картина эта была полна утонченной прелести.
Из-под церемониального занавеса падали волной узорчатые рукава китайских накидок. Там, возле госпожи Сигэйся, сидели две юных придворных дамы: Сёсё, дочь Сукэма`са, начальника императорских конюшен, и Сайсе, дочь советника Китано`. Я залюбовалась этим зрелищем.
Тем временем девушки-унэмэ` (*205) приняли от служанок таз с водою для омовения рук и поднесли императрице. На девушках были надеты зеленые шлейфы с густо окрашенной нижней каймой, китайские накидки, длинные ленты стелются сзади вдоль шлейфа, концы шарфа падают спереди с плеч, лица густо набелены. Мне было приятно видеть, что все делается в китайском стиле, согласно строгому этикету.
Когда настало время завтрака, явились мастерицы, чтобы уложить в высокую прическу длинные ниспадающие волосы тех женщин, кому надлежало прислуживать при высочайшей трапезе.
Ширмы, скрывавшие меня от людского взора, были отодвинуты. Я почувствовала себя, как человек, который, подглядывая в щель чужой ограды, вдруг заметил бы, что у него похитили чудесный плащ-невидимку. Досадуя, что мне помешали, я спряталась за одной из колонн, откуда я могла смотреть в щелку между бамбуковой шторой и церемониальным занавесом. Но подол моего платья и конец шлейфа выбились наружу.
Канцлер заметил меня и спросил строгим тоном:
– Кто там? Кто подглядывает позади шторы?
– Это Сёнагон, ей очень хотелось посмотреть, – ответила императрица.
– Ах, в каком я смущенье! Моя старая приятельница вдруг увидит, какие у меня дочери-дурнушки, – воскликнул канцлер. Лицо его дышало гордостью.
В это время принесли завтрак для государыни и госпожи Сигэйся.
– Завидно, право! Этим высоким особам кушать подано. Надеюсь, они соизволят поскорее закончить трапезу, чтобы мы, жалкие старик и старушка, могли заморить голод объедками с их стола.
Он то и дело сыпал шутками в этом духе.
Но вот появились его сыновья (*206) – господин дайнагон и Са`мми-но тюдзё вместе с внучком Мацуги`ми.
Канцлер сразу же посадил мальчика к себе на колени, – милое зрелище.
Веранда была слишком тесна для церемониальных нарядов молодых вельмож, и их длинные подолы расстилались по всему полу.
Дайнагон был величественно-великолепен, Самми-но тюдзё утонченно-красив. Оба они были так хороши, что невольно мне подумалось: отец их канцлер бесспорно взыскан счастьем, но и матушка тоже заслужила в прежних своих рождениях великую награду!
Императрица предложила своим братьям сесть на круглые соломенные подушки, но господин дайнагон сказал, что торопится на заседание Государственного совета, и поспешил удалиться.
Вскоре явился с посланием от государя младший секретарь министерства церемониала. Для него положили подушку в том покое, что примыкает с северной стороны к кладовой, где хранится утварь для трапезы.
На этот раз императрица особенно быстро написала ответ.
Не успели убрать подушку после ухода императорского посла, как явился младший начальник гвардии Тикаё`ри с письмом от наследника престола к госпоже Сигэйся. Так как веранда боковой галереи уж слишком узка, то подушку для сидения положили на веранде перед главными покоями.
Госпожа Сигэйся прочитала письмо, а после с ним ознакомились по очереди ее родители и сама императрица.
– Пиши скорее ответ, – велел канцлер своей дочери, но она медлила.
– Наверно, ты не пишешь, потому что я смотрю на тебя. А если б ты была одна, наедине с собой, ответила бы сразу, – поддразнил ее канцлер.
Госпожа Сигэйся слегка зарумянилась и улыбнулась.
– Но в самом деле, поторопись же! – воскликнула ее матушка, и она повернулась к нам спиной и начала писать. Супруга канцлера села рядом с ней и стала помогать ей. Госпожа Сигэйся как будто вконец смутилась.
Императрица пожаловала от себя Тикаёри женский придворный наряд: одежду светло-зеленого цвета с широкими рукавами и хакама. Подарки эти просунули под церемониальным занавесом, Самми-но тюдзё принял их и, как требует этикет, положил посланному на голову. Посланный накинул дареную одежду на плечи и, явно смущенный ее женским воротом, удалился.
Тем временем Мацугими лепетал что-то милое, все восхищались им и забавляли его.
– Недурно было бы выдать его за собственного сынка императрицы, шутливо заметил канцлер.
"И в самом деле, – с тревогой подумала я, – почему же императрица до сих пор не родила сына?"
Примерно в час Овна (*207), – не успели еще служители крикнуть: "Устлать дорогу!" – как появился император, шурша шелками одежд. Императрица уединилась с ним во внутреннем покое на возвышении, осененном балдахином и огороженном со всех сторон занавесами. Придворные дамы с тихим шелестом уселись в глубине покоя.
В галерее теснилось множество придворных.
Его светлость канцлер призвал служителей собственного двора императрицы и повелел им:
– Принести разных закусок! Всех напоить вином!
И все упились вином. Мужчины и дамы перебрасывались шутками, и каждый был восхищен остроумием собеседника.
На заходе солнца государь изволил пробудиться от сна и призвал к себе дайнагона Яманои` (*208). Потом он велел привести в порядок свою прическу и возвратился в свой дворец. Его кафтан "цвета вишни", надетый поверх пурпурных одежд, был облит сиянием заката. Но я благоговейно умолкаю…
Дайнагон Яманои – старший сын канцлера, рожденный от наложницы, не пользовался любовью прочих членов семьи, а ведь он был так хорош собою! Красотой он превосходил своих братьев, и мне было больно слышать, как светские болтуны все время стараются его принизить.
