Инаятуллах Канбу - Книга о верных и неверных женах
Нежная и слабая Гоухар, для ног которой были жестки даже розы и тюльпаны, босая бежала по камням и колючкам. Они прошли немного, и ноги красавицы-луны покрылись волдырями, словно небо звездами, словно вода рябью или лепестки розы — росинками. Она не могла идти и присела на краю дороги. Юноша тоже был вынужден остановиться, но он не стал выпускать коня слов, чтобы Гоухар не догадалась, что он чужой человек, чтобы красавица-истина оставалась за завесой. Только сердце его от страха погони колотилось. Наконец, из-за горизонтов высунул голову рассвет, который предшествует утру и возвещает о восходе солнца и наступлении дня. Гоухар взглянула в лицо юному вору, с которым она сидела в степи, и тут же вскочила, словно внезапно наступила на змею, близкая от страха и ужаса к смерти, задыхаясь от волнения. «Что за злосчастие и невезение, — подумала она. — Я спаслась из пасти крокодила и угодила в когти к леопарду, выбралась из пучины бедствий и попала в чашу страданий. Где сокол смерти, который изловит воробья моей жизни и тем спасет меня от этого орла?»
От горя и печали она обезумела, словно Меджнун, огласила пустыню, где не было надежд на спасение, рыданиями и жалобами на несправедливость судьбы, коварного неба, стала причитать печально, как флейта, но ничто ей не помогло, и она уже не знала, что сделать, чтобы красавица-надежда показала свой лик из-за завесы. Тут вдруг вдали показался всадник на верблюде. Глупый юноша принял всадника за погоню везира, от страха обширная степь показалась ему меньше глаза слона, он пустился наутек, словно кошка, и спрятался в какой-то яме, словно мышь в норе. Всадник же подъехал к Гоухар и заглянул в ее прекрасное лицо: она трепетала, словно рыба на суше, и дождем лила слезы.
— О солнце на небе красоты, — воскликнул всадник, — о кипарис, из чьего ты сада? Потомки Адама не помнят под этим древним небосводом подобной красавицы!
Луна не блистает ярче тебя в созвездии красоты.
Стройны кипарисы на берегу — стройней кипариса ты. [149]
— Если ты луна, то как ты снизошла на землю? Если ты роза, то зачем покинула сад? Где твой соловей, почему он оставил тебя одну? Быть может, он сгорел в лучах твоего солнца? Что случилось с ветерком, что он не может раскрыть бутона твоих уст?
Гоухар рассказала ему кое-что о себе. К счастью, всадник сжалился над ней, посадил ее перед собой на гороподобного верблюда и вихрем помчался по тернистой пустыне. Гоухар же обратилась с молитвой к всевышнему, которому известно, что сокрыто на уме у его рабов. «О ты, помогающий заблудшим, — молилась она, — о ты, ведающий о тайнах несчастных! Во имя тех, кто стал на путь любви и покорности тебе, не допусти осквернить полу моей добродетели, сохрани мой жемчуг ради моего мужа, который томится в темнице». Она молилась так, холодея от страха перед новым незнакомцем, который скакал вместе с ней на верблюде.
А тот трус, который бросил Гоухар, испугавшись всадника, и укрылся в яме, словно лиса в норе, видя, как обернулось дело, вылетел из ямы, словно поднятая вихрем песчинка, и громко закричал, но всадник пренебрег жалким трусом и поскакал вперед, обгоняя на своем верблюде ветер. А тот негодяй остался, словно мусор, в пустыне. Как раз в это время туда нагрянул везир с погоней. Везир догадался, что перед ним тот, кого он ищет, велел связать похитителю руки и допросил его, где Гоухар. Бедняга не смог увильнуть и рассказал все подробно, открыв все свое злосчастие и невезение. Везир взял с собой этого злосчастного и поспешил следом за всадником на верблюде. В погоне он оставил позади владения своего государя и вступил во владения другого шаха.
Правитель этой страны как раз в то время охотился в степи и издали увидел всадника на верблюде, который летел на крыльях быстроты. Правитель приказал привести к нему путников. Всадник был очень некрасив, и правитель подумал, что блестящая жемчужина и невзрачный агат оказались рядом. Он начал расспрашивать их.
— По закону, — отвечал всадник, — эта женщина — моя жена.
Правитель все еще беседовал с ними, когда подоспел везир со своими людьми. Везир принес жалобу правителю, заявив, что Гоухар — его невольница.
— Но, поскольку женское племя лишено доли в верности, — заявил везир, — она спуталась с этим проклятым юношей на верблюде, спустилась по веревке из башни моего замка и бежала вместе с ним. А теперь пусть сам падишах решает так, как велит ему правосудие.
Но в это время похититель, которого держали стражники везира, поднял крик:
— О падишах! — вопил он. — Все совсем не так. Врет он, эта женщина — моя жена! Этот насильник — везир соседней страны, он влюбился в мою жену. Науськиваемый дьяволом, он вступил на путь греха, силой увел ее к себе и заточил в башне. У меня нет покровителей, и мне некому было жаловаться, только и оставалось молчать. Ночью я пробрался к замку, спустил на веревке с башни свою луну и пустился бежать вместе с ней, чтобы прибыть в эту страну, которая под твоей властью подобна раю на земле. Но моя жена не привыкла к тяготам пути, она не смогла идти долго и на полдороге села отдохнуть. Когда же вьючный верблюд ночи сбросил свой груз в долину небытия и на востоке показался скаковой верблюд дня с золотым колокольцем солнца, то нас, беззащитных, нагнал этот всадник на двугорбом верблюде. Я по простоте упросил его посадить жену на верблюда и подвезти немного. Он великодушно согласился, посадил ее, но его добро мигом обернулось злом, он ударил верблюда и вихрем ускакал от меня. Я не мог угнаться за ним и остался на месте в несчастии и беде. А справедливость за тобой, падишах.
Правитель, выслушав противоречивые свидетельства этих мерзких лжецов, призадумался, а потом велел посадить Гоухар в паланкин, словно жемчужину в шкатулку, и отвезти в свой гарем, а тех трех лживых негодяев он приказал отвести в разные комнаты.
Возвратившись с охоты и освободившись от дел, падишах велел привести к нему в покои Гоухар. Она украсила жемчугами слов красавицу-истину и рассказала подробно обо всем: как Хасан томится в темнице, словно Юсуф, как творит насилия и беззакония тот везир с повадками волка и природой собаки, как сбились с пути все эти последователи дьявола.
Падишах ласково погладил по голове Гоухар, эту редчайшую жемчужину своего времени, и обещал ей покровительство.
Когда царственная жемчужина семи зеленых морей [150] опустилась в шкатулку на западе и небо осветилось камфарной свечой луны, падишах велел устроить царский пир, которому позавидовало бы само небо. Он усадил в кругу знати Гоухар, велев одеть ее в роскошные платья и убрать драгоценностями. А семи своим любимым невольницам — светочам этого преходящего мира — он приказал стать в стороне Потом стали вызывать по очереди тех лжецов. Падишах велел каждому указать на Гоухар среди тех красавиц. Но поскольку они не очень-то хорошо знали лицо Гоухар, то впали в ошибку. Каждый из них хватал в нетерпении за полу одну из невольниц, называя ее Гоухар. Попав впросак, они доказали лживость своих притязаний, но по своей ослиной глупости каждый из них считал, что победил противников, и рассчитывал увести Гоухар. Когда мудрому царю стало ясно, в чем тут дело, он по своей справедливости, которой должны придерживаться все государи, посрамил и наказал как следует тех двух негодяев, а дерзкого везира велел заковать в кандалы, объявив, что освободит его только тогда, когда тот приведет к нему Хасана. Негодяй-везир, убедившись, что небосвод вращается по желанию его врага, велел доставить Хасана к шаху. Когда Хасана привели, справедливый шах очень обрадовался, передал ему Гоухар, одарил его из казны и отпустил.
Подлый небосвод еще раз гневается на благородного Хасана и наливает в чашу его надежд яд отчаяния, но он спасается из пасти дракона благодаря стараниям Гоухар
Склонный к кривде, беспокойный небосвод, проливающий кровь людей так же обильно, как влюбленные — слезы, не жалеет сил для того, чтобы притеснять и обижать людей. При своем вращении он посылает на головы шахов и дервишей из небесной пращи камни насилия, разбивая сердце словно маленькие склянки. И вот Хасан снова споткнулся камень на своем жизненном пути, и ураган судьбы разметал его надежды, словно ветер розы и гиацинты. А случилось это так.
Когда Хасан, получив благодаря справедливости падишаха Гоухар, избавился от страданий, то владыка звезд скрылся в тайнике земли, а звезды рассыпались по небу, словно ночные воры. Все кругом почернело от локонов ночи-красавицы, земная поверхность покрылась мраком, словно сердечко тюльпана, словно мускус. Хасан оставил в темной и тесной лачуге Гоухар, как жемчужину в раковине, и пошел на базар купить масла для светильника. От благоухающих локонов Гоухар приходил в восхищение тибетский мускус, от зависти к ее лицу и стану кипарис и роза готовы были разорваться, словно кора сосны и листья пальмы. Но тут подул ураган судьбы и погасил светильник счастья. Хасан зашел в лавку, куда вот уже два дня подряд пробирался вор и уносил у хозяина все товары. В ту ночь несчастный лавочник сидел в засаде, думая подкараулить вора. И вот в такое тревожное время неудачливый Хасан попросил масла для лампады. По воле судьбы коромысло весов стало склоняться в одну сторону. Но Хасан, которого сокол-рок избрал своей жертвой, не захотел мириться с обвесом, заспорил с лавочником, протянул руку к коромыслу, чтобы уличить обманщика, и рукавом загасил светильник в лавке. Тут хозяин вообразил, что он и есть вор, и стал кричать: «Держите вора!» Со всех сторон сбежались люди, Хасана схватили и повели, связав руки за спиной, к начальнику стражи. Лавочник уже жаловался начальнику стражи на воров, и тот, не удосужившись проверить дело, не стал расспрашивать и вызывать свидетелей. И вот по воле рока Хасана избили плетьми и палками, а потом заточили без вины, словно Юсуфа, в темницу, тесную, как горестное сердце, мрачную, как дни угнетенного. Его сотоварищи были закованы в железные цепи, словно змеи в аду. И все они горели от горя, словно свеча, и ждали топора палача.
