unknown - Ямато-моногатари
11
Ныне покойный вельможа Минамото-дайнагон долгие годы жил в любви с Госпожой из Восточных покоев, дочерью Тадафуса[47]. Но вот увлекся он юной принцессой Тэйдзиин[48], отдалился от прежней дамы, и так прошло время. Были у них с Госпожой из Восточных покоев дети, поэтому беседовать они не перестали и жили в одном месте.
И вот он послал ей:
Сумиёси-но
Мацу наранаку-ни
Хисасику мо
Кими то нэну ё но
Нарини кэру кана
Не сосны мы с тобой,
Что растут в Сумиёси,
Но как же долго
Те ночи, что с тобою мы врозь,
Уже тянутся[49].
Так он послал ей, и она ответила:
Хисасику ва
Омохоэнэдомо
Суми-но э-но
Мацу я футатаби
Охикахарураму
Что слишком долго —
Не показалось мне,
Но в бухте Суминоэ
Сосны заново,
Верно, успели вырасти[50] —
таков был ее ответ.
12
Когда этот вельможа завязал отношения с принцессой, сам государь соизволил быть у них посредником. В первое время, когда кавалер тайно навещал ее каждую ночь, он как-то, вернувшись от нее домой, так сложил:
Аку то ихэба
Сидзугокоронаки
Хару-но ё-но
Юмэ то я кими-во
Еру номи ва мин
Когда говорят мне, что рассветает, [кажется мне],
Что ты сон
Беспокойного сердца
В весеннюю ночь.
Ведь только ночью я вижу тебя[51].
13
Кавалер по имени Фудзивара-но Тиканэ[52], чиновник третьего ранга правого конюшенного приказа, был женат на даме по имени Тосико. У них было много детей, и жили они долгое время в любви, как вдруг Тосико скончалась. Кавалер безгранично предавался горю. Была одна фрейлина, Итидзё-но кими[53], которая дружила с Тосико. Но тут что-то совсем она перестала появляться в доме. «Странно это», – думал кавалер и вот как-то, увидев девушку – рассыльную этой фрейлины, что не приходила, так сложил:
Омохики я
Сугиниси хито-но
Канасики-ни
Кими саэ цураку
Нараму моно то ва
«Думал ли я,
Грустя
Об ушедшей жене,
Что ты бесчувственной
Будешь?
отвечай!» – так он сказал, и ответом было:
Наки хито-во
Кими га никаку ни
Какэдзи то тэ
Накунаку синобу
Ходо наурамисо
Я старалась,
Чтоб ты не услышал
О той, кого не стало,
Плакала тайно.
Так не укоряй же меня[54].
14
Детское имя младшей сестры Кита-но ката, госпожи из Северных покоев, супруги нынешнего господина[55], было Офунэ. Была она возлюбленной экс-императора Ёдзэй[56]. Однажды долго он к ней не приходил, и она послала ему:
Аратама-но
Тоси ва хэнэдомо
Сарусава-но
Икэ-но тамамо ва
Мицубэкарикэри
С яшмой схожие
Годы еще и не прошли,
Но в Сарусава-
Пруду водоросли
Стали видны тебе[57].
15
А еще было так: во дворец Цуридоно он[58] призвал фрейлину по имени Вакаса-но го, а потом больше не звал ее к себе, и она, сложив послание, ему отправила:
Кадзу нарану
Ми-ни оку ёхи-но
Сиратама ва
Хикаримиэсасу
Моно-ни дзо арикэру
На мое ничтожное
Тело выпавшая вечерняя
Роса, с белой яшмой схожая,
И та, сверкнув, гаснет,
Таков мой удел[59] —
так сложив, ему отправила, и он, прочитав, соизволил сказать: «Какое удивительно искусное стихотворение!»
16
Сукэ-но го[60], фрейлина императора-монаха Ёдзэй, отправила в дом сёсё[61], ее приемного отца:
Хару-но но ва
Харукэнагара мо
Васурэгуса
Офуру ва миюру
Моно-ни дзо арикэри
Весенних полей
Беспредельна ширь.
Но «забудь-трава»,
Что на них растет,
Мне все же видна.
Сёсё ответил:
Хару-но но-ни
Охидзи то дзо омофу
Васурэгуса
Цураки кокоро-но
Танэ си накэрэба
В весенних полях,
Думаю, и вовсе не растет
«Забудь-трава».
Ведь нету в сердце
И семян равнодушия[62].
17
В доме Идэха-но го[63], фрейлины покойного Сикибугё-но мия[64], навещал ее приемный отец, сёсё. Но вот отношения[65] их прервались, и вскоре после того, как расстались они, дама послала сёсё письмо, прикрепив его к метелке мисканта сусуки. На это сёсё:
Акикадзэ-но
Набику обана ва
Мукаси ёри
Тамото-ни нитэ дзо
Кохисикарикэри
Под осенним ветром
Склоняющийся мискант обана[66],
Как издавна говорят,
С рукавом возлюбленной схож.
[Смотрю на него] – и полон любви к тебе.
Идэха-но го отвечала:
Тамото-то мо
Синобадзарамаси
Аки кадзэ-ни
Набику обана-но
Одорокасадзу ва
О рукаве
Ты, верно, не вспомнил бы,
Если б под осенним ветром
Склоняющемуся мисканту обана
Не удивился.
18
Сикибугё-но мия, ныне покойный, порвал с фрейлиной Нидзё-но миясудокоро[67], и вот в седьмой день первой луны следующего года послала она ему молодые побеги[68]:
Фурусато-то
Арэниси ядо-но
Куса-но ха мо
Кими-га тамэ то дзо
Мадзу ва цумицуру
У заброшенного моего жилища,
Что родным домом ты звал,
Побеги травы
Для тебя
Я прежде всего собрала.
19
Ту же даму однажды как-то долго принц не посещал, и вот наступила осень, и дама:
Ё-ни фурэдо
Кохи-но сэну ми-но
Юфу сарэба
Судзуро-ни моно-но
Канасики я на дзо
Хоть и живу в этом мире,
Но никто не дарит меня любовью,
Отчего же, когда наступает вечер,
Невольно
Печалюсь я?
так сложила, и ей в ответ:
Юфугурэни
Моноомофу кото ва
Каминадзуки
Вага мо сигурэ-ни
Оторадзарикэри
В пору вечернего заката
Я полон тоски по тебе,
И десятой луны
Мелкий, холодный дождь
Не так сильно льется, как слезы мои —
так он сложил. Не сильна была его привязанность к даме, и стихотворение он сложил дурное.
20
Принцесса Кацура-но мико[69] всей душой полюбила Сикибугё-но мия, ныне покойного, и навещала его. Как-то она перестала бывать у него и однажды ночью, когда луна была особенно прекрасна, соизволила послать ему письмо:
Хисаката-но
Соранару цуки-но
Ми нарисэба
Юку то мо миэдэ
Кими ва митэмаси
В извечном
Небе луною
Если б была я,
Невидимая, приходила б
К тебе на свиданье[70] —
таково было ее послание.
21
Когда Рё-сесё[71] был в чине хёэ-но сукэ, он часто бывал у Гэму-но мёбу. Однажды из ее дома пришло послание:
Касихаги-но
Мори-но ситакуса
Воину то мо
Ми-во итадзура-ни
Насадзу мо аранаму
В дубовой
Роще трава
Хоть и вырастет,
Все же пусть для тебя я пустой забавой
Не стану[72].
Ответ на него таков:
Касихаги-но
Мори-но ситакуса
Вои-но ёни
Какару омохи ва
Арадзи то дзо омофу
В дубовой
Роще трава
Пусть вырастает,
Но мысли эти
Оставь – так я разумею[73].
22
Когда Рё-сёсё потребовалась кожа на тесемки, привязывающие меч к поясу, Гэму-но мёбу сказала: «В моем доме есть», но долго не присылала. Тогда Рё-сёсё:
Адахито-но
Таномэватариси
Сомэкава но
Иро-но фукаса-во
Мидэ я яминаму
От ненадежной возлюбленной,
Которой я доверял,
Кожи крашеной
Глубину цвета
Не видя, порву с ней[74] —
так написал, и Гэму-но мёбу, пораженная этим стихотворением, приказала отыскать [кожу] и отослать ему.
23
Второй сын экс-императора Ёдзэй[75] долгие годы жил в любви с дочерью тюдзё Нотикагэ, но после того, как он взял в жены пятую дочь[76], уж у той не бывал, и она, отчаявшись его дождаться, горевала безмерно. Прошло много времени, и вдруг он неожиданно приходит, но она, ни слова не вымолвив, убежала и за дверью[77] затворилась. Потом воротился он к себе, а на следующее утро пишет ей: «Почему же, когда я пришел к вам, надеясь поговорить о событиях долгих давних лет, вы от меня сокрылись?» Она же ничего не сказала, а только этим ответила:
Сэканаку-ни
Таэтэ таэниси
Яма мидзу-но
Тарэ синобэ тока
Ковэ-о кикасэму
Хоть и нет запруды,
Но совсем иссяк.
Горный поток,
Так кому же «вспомни обо мне»
Сказать бы могла я?[78]
24
Во времена прежнего императора[79] дочь удайдзина[80], правого министра, служила камер-фрейлиной и бывала во дворце. В глубине души она все ждала, что государь призовет ее, но он не призывал, и тогда она ему послала:
Хигураси-ни
Кими мацу яма-но
Хототогису
Товану токи-ни дзо
Ковэ мо осиману
Цикаду
Ждущая горная
Кукушка,
Не пришли к тебе,
И ты плачешь, слез не жалея[81] —
так она сложила.
25
Монах по имени Нэмугаку[82], удалившийся в горы Хиэ, там, в горах, поселился и однажды, увидев засохшую сосну у жилища безвременно скончавшегося монаха, славившегося великой добродетелью: