Лэ Ши - Нефритовая Гуаньинь
«Я слыхал о том, — говорит его герой, — как Ван Сянь-кэ, увидев однажды У-шуан, добился своего с помощью хитроумного замысла почтенного Гу».
Для сунской новеллы, как и для танской, обязательна необычность происходящего. В рассказе «Братья Бай и фехтовальщик» приводится такое рассуждение:
«Исстари повелось, что отпрыски знатных родов больше всего на свете ценят людей необычайных и удивительных».
Героем своих произведений сунские новеллисты избирают, как правило, человека незаурядного — даже если это и ловкий пройдоха, надувающий чиновника, который ведает усмирением разбойников.
Новелла о фехтовальщике похожа по теме и сюжету на многие танские новеллы, в которых рассказывается о необычайных людях и их деяниях, однако ее героичность мнимая — фехтовальщик оборачивается лишь удачливым проходимцем. В этом уже ощущается веяние сунского времени.
От Сунской эпохи сохранились «Записки охмелевшего старца» Ло Е, жившего, вероятно, в конце XIII века. Его книга посвящена искусству сказителей, которое породило новый для китайской литературы жанр — городскую повесть. Мастерство сказителей Ло Е образно назвал «пахотой языком» и воспел его в таких стихах:
Вся необъятность неба в земли,
День нынешний, минувший и преданья,
Каноны мудрых, факты бытия
Запечатлелись в сказе достоверном.
Ему известны помыслы бессмертных,
Он вам расскажет о волшбе и чарах,
Ночные тайны красочно изложит
В стихах и песнях, коим несть числа;
И ловкий вор, и всадник в крепких латах,
И сладострастья нежные утехи —
Все сказу ведомо, и нет пределов
Повествованьям ясным и подробным…[4]
В отличие от новелл, предназначавшихся для привилегированных сословий, городская повесть, излагавшаяся простым общепонятным языком, была рассчитана на самые различные слои населения большого города и отвечала вкусам ремесленников и купцов, приказчиков и лавочников, разносчиков, челяди и солдат. Именно этот люд, у которого было достаточно праздного времени, чтобы слушать сказителей, посещал вашэ и был главным ценителем искусства народных рассказчиков.
Сунские повести большей частью анонимны, лишь случайно сохранились имена нескольких авторов. Так, известно, что повесть «Ловкий парень» написана Лу Сянь-чжи в начале XIV века. Однако повесть эта упоминается и в более ранних источниках, из чего можно сделать заключение, что Лу Сянь-чжи всего лишь автор обработки.
Для кого бы ни предназначалась городская повесть — для читателей или чтецов, — авторы тщательно придерживались выработанного веками привычного стереотипа, скрывая свою индивидуальность; это делает установление авторства повестей трудной задачей.
Рассчитанная на городские низы, повесть сохранила и особенности их мировоззрения. Важное место в ней занимает проповедь умеренности, бережливости, трудолюбия. Общество рассматривается как нечто застывшее, неизменное. Богатство и высокий чин вызывают к себе уважение. Однако упование на милость государя — источника всяческих благ — не мешает призывам добиваться благополучия собственными руками.
Несмотря на отсутствие резкого общественного протеста, в некоторых повестях с достаточной прямотой обличается жестокость власть имущих. Лучший тому пример — широкоизвестная в Китае повесть «Нефритовая Гуаньинь».
Сюжет повести несложен. Любовь к мастеру-камнерезу побуждает девушку-служанку, проданную князю, бежать от своего «законного» владельца. Налицо явное нарушение требований, выдвигаемых моралью феодального общества, согласно которым бесправная рабыня должна считать себя осчастливленной тем, что служит знатному господину. Автор проявляет глубокое понимание самой человеческой природы, он признает за героиней право на любовь, и когда она гибнет, осуждает деспотического князя, повинного в смерти девушки-служанки.
Особенностью сунских повестей, как, впрочем, и многих других произведений средневековой литературы, является дуалистичность, раздвоение реального мира. Китайская литература была замкнута в узкие географические рамки, в отличие, например, от арабской. В сказках «Тысячи и одной ночи» изображен Китай, который, однако, не имеет ничего общего с подлинным Китаем: это все тот же халифат, преображенный авторской фантазией. В китайской же литературе уход в далекие страны, которого упорно требовало воображение читателей (или слушателей), редко покидавших пределы родных селений и городов, подменялся уходом в мир иной, потусторонний.
Было бы неправильно считать, что сюжеты сунских городских повестей целиком заимствованы из предшествующей литературы. В некоторых из них появляются и новые темы. Такова, например, повесть «Самоотверженный Ван Гэ», о человеке, который разбогател не благодаря даяниям императора и не с помощью поборов с крестьян, а на железоплавильном деле. Его власть — власть денежного мешка. Однако такая власть в деспотическом феодальном государстве ненадежна. Неприязнь чиновников-конфуцианцев к «выскочке» навлекла на него опасность.
Быть может, впервые в китайской литературе мишенью прямых насмешек становятся императорские чиновники, которых водит за нос простой парень Чжао Чжэн («Ловкий парень»). Проделки Чжао Чжэна не могли не доставлять удовольствия городским низам, которые видели в нем человека из своей среды, своего героя. В повести нашла отражение мечта народа о справедливом судье, который покарает злодеев-насильников и оправдает невинных.
В произведениях Сунской эпохи перед нами предстают живые люди со всеми их взглядами и понятиями, окруженные многочисленными опасностями, страдающие от произвола правителей. Эти люди живут, любят, ненавидят, умирают. Они отделены, но не отдалены от нас многими прошедшими столетиями. И в этом несомненная заслуга сунских мастеров слова, продолжающих восхищать нас своими творениями.
Почти все включенные в книгу новеллы заимствованы из пекинского издания 1956 года сборника «Танские и сунские новеллы», составленного в 1927—1928 годах великим китайским писателем Лу Синем; новелла «Братья Бай и фехтовальщик» взята из шанхайского издания 1957 года сборника «Старинные истории», составленного У Цзэн-ци в 1910 году. Повести переведены из свода Фэн Мэн-луна, составленного в первой половине XVII века (Пекин, 1957—1958).
А. Желоховцев
Новеллы
Лэ Ши{1}
ЯН ГУЙФЭЙ{2}
Детское имя Ян было Юй-хуань — Нефритовый браслет. Род ее происходил из уезда Хуаинь, что в округе Хуннун. Позже семья переселилась в Дутоуцунь, что в уезде Юнлэ области Пу. Ее прапрадед, Лин-бэнь, был правителем области Цзинь, а отец, Сюань-янь, заведовал казною в области Шу. Там она и родилась.
Как-то раз случилось, что она упала в пруд, и впоследствии тот пруд прозвали: «Пруд, куда упала наложница императора». Он находился невдалеке от уезда Даоцзян. (Подобным образом в Сячжоу, где родилась Чжао-цзюнь{3}, есть теперь деревня Чжаоцзюнь, а в Байчжоу, где родилась Люй-чжу{4}, есть река Люйчжу.)[5]
Девочка рано осиротела. Она воспитывалась в семье дяди, Сюань-гуя, который ведал общественными работами в провинции Хэнань. В годы «Кайюань»{5}, на двадцать втором году, в одиннадцатый месяц, она попала к великому князю Шоу{6}. На двадцать восьмом году, в десятом месяце, Сюань-цзун удостоил посещением Дворец теплых источников (в годы «Тяньбао»{7}, на шестом году, в десятом месяце, дворец был переименован в Дворец блеска и великолепия) и приказал Гао Ли-ши{8} забрать Ян из дворца князя, посвятить в даосские монахини{9}, дать ей имя Тай-чжэнь и поселить во дворце, названном новым ее именем. В годы «Тяньбао», на четвертом году, в седьмом месяце, дочь Вэй Чжао-сюня, помощника начальника дворцовой стражи, была по императорскому указу выдана за князя Шоу. В тот же месяц в Саду фениксов император издал указ, чтобы даосская монахиня из дворца Тайчжэнь, урожденная Ян, была возведена в звание гуйфэй{10} и впредь получала содержание, равное половинному содержанию императрицы. В день представления ее императору исполнялась мелодия «Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор». (Мелодию эту Сюань-цзун написал, когда поднялся на гору Саньсяньи, откуда любовался горой Нюйцзи{11}.)
Этому событию у Лю Юй-си{12} посвящены следующие строки: «Просмотрел на досуге «Стихи о горе Нюйцзи», которой любовался император Сюань-цзун, и был тронут их изяществом».
Был государь в заботы погружен,
Бездумного мгновения лишен.
Но как-то на горе бессмертной Нюйцзи
«Из радуги нарядом» был сражен —
И о земных делах душа забыла,
Стремясь к трем сферам{13}, словно в чудный сон…
…Прошли года, и, этот мир покинув,
Уплыл на белой тучке в небо он.
А вот что говорится об этом в «Иши»{14}: «В начале годов «Тяньбао» Ло Гун-юань прислуживал Сюань-цзуну. В пятнадцатый день восьмой луны, ночью, когда император во дворце любовался луною, Ло Гун-юань сказал: «Не угодно ли Вашему величеству прогуляться со мной на луну?» Он взял ветку коричного дерева, подбросил ее вверх, и она превратилась в серебряный мост. Он пригласил Его величество взойти вместе на мост. Пройдя несколько десятков ли{15}, они очутились у дворца, обнесенного высокой стеной. Ло Гун-юань сказал: «Это — лунный дворец». Несколько сот бессмертных небожительниц в просторных, белого шелка одеяниях танцевали на широком дворе. Император выступил вперед и спросил: «Что это за мелодия?» Ему ответили: «Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор». Император незаметно записал ее. Потом они пошли по мосту обратно. Оглянувшись, они увидели, что мост исчезает за их спиной по мере того, как они подвигаются дальше.
