Средневековая литература - Повесть о прекрасной Отикубо
«Торжество, о котором недавно у нас шел разговор, состоится сегодня вечером. Будь в известном тебе доме ровно в час Пса».
«Я сам очень хочу пойти туда. Буду непременно», – последовал ответ.
Когда хебу-но се сообщил отцу о своем замысле, то его взбалмошный и не очень далекий отец даже и не подумал, сколько горя причинит людям опрометчивый поступок юноши.
– Ты, конечно, никогда не прослывешь душою общества, но тебе надо бывать в свете. Вот прекрасный случай! Иди же, иди скорее! – торопил он сына.
Наконец хебу-но се отправился на свадьбу, нарядившись самым лучшим образом.
Все родные и домашние невесты были уже в полном сборе, щеголяя один перед другим роскошью своих нарядов. Как только возвестили о приходе жениха, его тотчас же провели в дом.
В этот вечер глуповатый вид хебу-но се никому не бросился в глаза. Напротив, в тусклом свете вечерних огней тощий юноша показался изящным аристократом. Женщины в доме много наслышались о том, каким блестящим светским человеком слывет в высшем обществе жених, и заранее были готовы им восхищаться.
– Ах, ах, какая у него тонкая, изящная фигура! – шептали они друг другу.
Госпожа из северных покоев просияла улыбкой.
– Да, ловко я подцепила жениха! Мне по этой части везет. Все зятья у меня как на подбор. А этот, говорят, скоро станет министром, – хвасталась она направо и налево.
– Правда, правда! – соглашались с ней все.
Синокими, не подозревавшая, какому олуху она досталась, взошла с ним на брачное ложе. Когда наступило утро, молодой супруг возвратился к себе домой.
Митиери немало забавлялся, стараясь представить себе все те нелепые недоразумения, которые должны произойти на этой свадьбе.
– В доме твоего отца прошлым вечером торжественно встречали нового зятя, – сказал он своей жене.
– А кто он? – спросила Отикубо.
– Зовут его хебу-но се. Он сын моего дяди, начальника ведомства торжеств и церемоний. Красивый муж достался твоей сестре, один нос чего стоит!
Отикубо засмеялась:
– Почему же именно нос? Странная похвала.
– Нос у него лучше всего. Ни у кого на свете нет такого носа. Вот сама увидишь. – И с этими словами Митиери прошел в комнату для слуг и набросал записку своему двоюродному брату:
«Послал ли ты любовные стихи своей жене, как это принято на другое утро после свадьбы? Если нет, то вот тебе готовые, они очень хороши:
Я слышал, люди говорят,
Что утром после первой встречи
Сильней становится любовь.
Но в этой истине теперь
Я что-то начал сомневаться…
А внизу хорошо бы добавить какой-нибудь изящный намек, например, слова из песни:
Напрасна красота
Осенних листьев хаги,
Она постыла мне!…»
Письмо прибыло как раз в ту минуту, когда хебу-но се тщетно ломал себе голову, не в силах сочинить ни единой стихотворной строки. Он очень обрадовался, переписал стихи, не вникая в их смысл, и поторопился отослать своей молодой жене.
А потом он написал Митиери:
«Вчера вечером все удалось как нельзя лучше. Никто и не думал надо мной смеяться. Подробности расскажу при встрече. Я еще не успел отослать письмо своей жене, так что стихи твои пришлись кстати».
Митиери позабавила вся эта история.
Нельзя сказать, чтобы он был вовсе безучастен к судьбе Синокими. Но, хотя и жаль ему было ни в чем не повинной девушки, он твердо решил отомстить мачехе любым способом.
«А после того, как месть моя совершится, – думал Митиери, – я позабочусь о судьбе Синокими». Он очень опасался, что, узнав о несчастье своей сестры, Отикубо может, пожалуй, сильно огорчиться, и потому не обмолвился перед ней ни словом.
Митиери дал волю разбиравшему его смеху лишь тогда, когда, оставшись наедине с меченосцем, начал рассказывать ему обо всем, что случилось накануне.
– Здорово вы придумали! – возликовал тот.
Не успел посланец хебу-но се явиться в дом тюнагона с любовным письмом, как письмо понесли показать новобрачной. Прочитав его, Синокими так и помертвела от стыда, судорожно сжимая листок в застывшей руке.
– Интересно, какой почерк у зятя? – полюбопытствовала Китаноката.
Прочла, и ей показалось, что она умирает.
Горький стыд пришлось пережить мачехе. Даже Отикубо, кажется, менее страдала от стыда в ту злосчастную минуту, когда Митиери впервые услышал, какое унизительное прозвище дали ей вместо имени.
Немного успокоившись, Китаноката внимательно перечитала письмо. Оно совсем не походило на те любовные послания, которые присылали в подобных случаях другие ее зятья. «Что это значит?» – встревожилась мачеха. Тюнагон отослал людей из комнаты и попробовал сам прочитать письмо, но глаза у него ослабели от старости, и он ни слова не мог разобрать.
– Эти светские любезники выводят тушью такие тонкие линии, мне не по глазам. Прочти мне вслух, – попросил он жену.
Госпожа из северных покоев выхватила листок из рук мужа и прочла ему по памяти то письмо, которое на другое утро после свадьбы послал своей жене куродо.
– Дай я разберу. Вот что здесь написано:
Я знаю хорошо:
Сегодня тоже сумерки настанут.
Не вечен этот день!
Но сердце, полное любовью,
Дождаться вечера не в силах.
Тюнагон улыбнулся, довольный.
– Такой светский человек, как наш зять, мастер сочинять изящные стихи. Смотри же, дочь моя, напиши ответ как можно красивее и поскорее отправь.
С этими словами старик встал и удалился к себе, а Синокими, опечаленная, спряталась в своей комнате подальше от чужих любопытных глаз.
– Зачем он послал такое ужасное письмо? – стала жаловаться Китаноката своей третьей дочери Саннокими.
– Этому нет оправданий, даже если невеста не понравилась. Кто же так поступает? – сказала Саннокими. – Впрочем, может быть, он решил, что это устарелый обычай – писать о своей страстной любви на другое утро после первой встречи, и решил ввести новую моду? Как бы то ни было, не понимаю. Странный поступок!
– Правда твоя. Эти светские любезники все время стараются придумать такое, что обыкновенному человеку и в голову никогда не придет, – согласилась с ней Кита-поката и приказала младшей дочери: – Напиши скорее ответ.
Но Синокими, увидев, как встревожены ее родные, как они смущены и обеспокоены, не нашла в себе сил даже взять кисть в руки.
– Ну, так я сама за нее отвечу, – решила Китаноката и написала:
«Когда б вы был и стариком,
С годами охладев душою,
Тогда б могли вы не понять,
Как сильно чувство говорит
Наутро после первой встречи.
Дочь моя сожалеет о том, что не имела счастья понравиться своему супругу».
Наградив посланца хебу-но се, Китаноката вручила ему письмо.
Вопреки всем ожиданиям, молодой супруг появился, лишь только начало смеркаться.
– Вот видите! – с торжеством вскричала Госпожа из северных покоев. – Если б дочь моя ему не понравилась, зачем бы он торопился! Просто теперь в моду вошло писать такие письма, а мы и не знали! – И она встретила зятя с большой радостью.
Синокими чувствовала себя смущенной, но поневоле вынуждена была выйти навстречу мужу. Говорил он нудно и тягуче, держался неловко, вид у него был глуповатый… Вспоминая те хвалы, которые расточал по адресу жениха куродо, Синокими не знала, что подумать. Ей хотелось крикнуть в лицо своему мужу: «Я первая не стану любить тебя!»
Хебу– но се ушел затемно.
Весь этот день в доме тюнагона готовили пышный пир в честь третьей брачной ночи.
Старший зять куродо пожаловал в этот вечер особенно рано. Ему не терпелось завязать близкое знакомство с новобрачным, который был отпрыском знатнейшего рода и, по слухам, в фаворе у императора. Сам тюнагон тоже вышел из своих покоев и с нетерпением поджидал молодого зятя. Как только хебу-но се появился, его сейчас же провели в пиршественный зал и усадили на почетное место. Зал был освещен множеством огней. В их ярком сиянии можно было без труда разглядеть, каков собою зять. Маленькая узкая голова, щуплое тело… А лицо такое, словно его густо покрыли слоем белил. Огромный толстый нос с широкими ноздрями смотрит в небо.
Все присутствовавшие были поражены. По залу пронесся шепот: «Не он! Не он!» И вдруг поняли: «Да ведь это хебу-но се!» Раздался дружный смех. Но больше всех смеялся куродо. Громко стуча своим веером, он крикнул:
– Беломордый конек! Беломордый конек! – а потом встал со своего места и покинул зал.
Надо сказать, что в императорском дворце хебу-но се постоянно служил мишенью для издевок.
«Беломордый конек сорвался с привязи и прискакал во дворец», – потешались придворные.
И дома у себя, случалось, куродо, рассказывая о каком-нибудь смешном происшествии с хебу-но се, не переставал повторять: «Ведь родится же на свет такое чудище!»
Вконец озадаченный тюнагон был не в силах вымолвить ни слова. «Кто-то сыграл над нами злую шутку!» – думал он с огорчением и гневом, но в присутствии множества гостей вынужден был сохранять невозмутимый вид.
