Ибн Хазм - Ожерелье голубки
И когда человек, острый и догадливый, раскроет воображением тайный смысл их речей, поймет он, что скрытое отличается от явного и высказанное громко не есть суть дела. Поистине, это зрелище, навлекающее смуту, и вид, приводящий в движение спокойное, волнующий умы, возбуждающий душу и влекущий к мужеству. У меня есть стихи кое о чем из этого, и я приведу их, как мы условились, хотя в них и выражена другая мысль. Вот один из них:
Бранится Абу-ль-Аббас, не зная его природы, как порицает рыба страуса за жажду.
Оттуда же:
Скольким друзьям оказывал я почет — не добровольно и не по принуждению, но ради чего-нибудь и умышленно.
И делалась милость эта ради другого, как расставляют силки с зернами для птиц.
Я скажу еще стихи из поэмы, заключающей различные изречения и всевозможные свойства природы.
Радость моего сердца — тому, кого я избрал; радость улыбки зубов — тем, кого я сторонюсь.
Ведь пьют колоквинт противный, если болезнь есть, и оставляют чистый мед, хотя и любим он.
Отвернулся я, принуждая душу, от того, кого я хочу, хоть я несчастен и терплю тяготы.
Видел ли ты, чтобы жемчужины скрытые и всякий жемчуг вообще можно было искать, не погружаясь в море?
Отклоняю я душу от разных ее свойств, если в ином действительно то, чего я желаю.
Так и Аллах прежде нас изменил свои законы на то, что ближе и скорей ведет к исправлению.
Встречаю я качества всякой твари подобными им, а названия моих свойств — здравые, безупречные.
Так и вода принимает цвет своего сосуда, а в основе цвет воды — белый, приятный.
Оттуда же:
Я поставил владык любви моей на место моих качеств, — жизнь моя в них и смерть из-за них страшна.
Оттуда же:
Я не из тех, кого располагает улыбка, и отчуждение не выражает того, что в моей душе.
Внутренне хочу я бежать от атого человека, а наружно — «семья, приют и простор» [74] .
Я видел: высоко вздымается пламя войны, но сначала начинается она игрою.
На пестрой змее узоры, и дивен цвет ее, а под узорами — яд, в нее вложенный.
Поистине, блеск меча прекраснее всего видом, но когда взмахивают им, в нем острая гибель.
Униженье души считаю я гордостью ее обладателей, если достигнет она им того, чего хочет.
Ведь кладет человек лик свой на землю, а назавтра приходит хранимый и взысканный милостью.
Позор, что гонит пред собой величие, лучше для юноши, чем величие, если идет за ним конь унижения.
Сколько раз после скудости видим мы пиршество, и нередко приводит голод за собой изобилие.
Не вкусил тот величия души, кто ее не унижает, и не наслаждался отдыхом тот, кто не уставал.
Найти немного воды после жажды — слаще и приятней тебе, чем дважды напиться, когда возможно.
Оттуда же:
Во всякой твари ты видишь различие, проси же хорошего, если не даровано тебе лучшее.
Соглашайся идти к воде мутной только при необходимости, когда нет на земле кроме нее питья.
Не приближайся к соленым водам — они застревают в горле, и жажда свободному достойней и обязательней.
Оттуда же:
Бери же от даров ее сколько придется, довольствуйся малым — не будь занят мыслью о том, кто одолевает.
Ведь нет у тебя для нее ни руки, ни условия; ни мать она, если достигнешь успеха, ни отец.
Оттуда же:
Не теряй надежды на то, что достается с помощью хитрости, если и далека она, — бывает ведь дело далеким и трудным.
Не доверяй мраку — заря поднимается; не думай о свете — солнце ведь заходит.
Оттуда же:
Будь настойчив — вода точит скалу, когда долго набегает она на нее и уходит.
Делай чисто и не будь ленивым; действуй понемногу, как бы часто ни делал ты, — ведь моросящий дождь не обилен, но просачивается в землю.
И если бы мог человек кормиться ядом, яд бы питал его и была бы в нем для него пища испытанная.
Затем бывает разрыв, вызванный любовной надменностью. Он слаще многих сближений, и поэтому случается он только при уверенности каждого из влюбленных в другом, когда утвердится доказательство действительности его договора. Тогда-то и делает возлюбленная вид, что порвала, желая видеть стойкость любящего, и чтобы не была его жизнь вполне ясной и опечалился бы он от этого, если чрезмерна его любовь, — не из-за того, что случилось, но боясь, что возвысится это дело до чего-нибудь более значительного и будет разрыв причиною иного, — или же опасаясь, что наступит беда от случившегося пресыщения.
Мне пришлось в юности порвать таким образом с кем-то, кого я любил, и разногласие немедленно проходило и снова возвращалось. И когда это участилось, я сказал для шутки стихотворение, сочиненное тут же, каждый стих которого я заключил полустишием из начала «Подвешенной» поэмы Тарафы ибн аль-Абда [75], — это та, которую мы читали с объяснениями под руководством Абу-Саида аль-Фата аль-Джафари, со слов Абу Бекра аль-Мукри, ссылавшегося на Абу Джафара ан-Наххаса — да помилует их всех Аллах! — в соборной мечети Кордовы. Вот оно:
Я вспоминаю дружбу любимого — подобна она следам кочевья Хаулы на сверкающих камнях Самхада.
Я помню дружбу мою с ним, крепкую — блестит она, как следы разрисовки на поверхности руки.
Я стоял с ним, неуверенный в возвращенье его, но и не потерявший надежды, и плакал, и плакал до утра.
Пока не продлили люди упреков мне и не участили их, говоря: — Не погибай от горя и будь твердым!
И разные виды гнева того, кого я люблю, были точно большие корабли среди потоков в долине Дада.
И повороты от разрыва к близости были подобны лодке, то отклоняемой мореходом, то идущей прямым путем.
За временем прощения следует время гнева — так разделяет кучку земли рукою играющий.
И улыбается она мне, а сама в гневе и отвернулась, и как бы кладет она одну на другую две нити — жемчуг и изумруд.
Затем бывает разрыв, вызванный недовольством за проступок, который совершил любящий, — в этом некоторое бедствие, но радость возвращения и счастье прощения уравновешивают то, что прошло. Поистине, благоволение любимой после гнева дает усладу сердцу и занимает в душе место, выше которого не будет никакое из дел мирских! И разве наблюдал наблюдающий, видели глаза и возникало в мысли что-нибудь более усладительное и желанное, чем место, откуда ушли все соглядатаи, удалились все ненавистники, и скрылись все сплетники, и встретились там двое влюбленных, которые порвали между собою из-за проступка, совершенного любящим, и продлилось это немного, и началось некоторое отчуждение. И нет в этом месте препятствия для долгого разговора, и начинает любящий оправдания, проявляя смирение и покорность и, приводя явные доказательства, — то смелеет, то унижается и бранит себя за минувшее, то доказывает свою невиновность, то хочет извинения и взывает о прощении, то признается в проступке, хотя вины за ним нет. А любимая, при всем этом, глядит в землю и украдкою, незаметно, бросает на него взгляд, а иногда и смотрит на него долго, а потом улыбается, пряча улыбку, — и это признак прощения. И затем обнаруживается в беседе их принятие извинения и внимание к словам, и стираются грехи, созданные доносом, и исчезают следы гнева, и начинаются тут ответы: — Хорошо! — и — Твой проступок прощен, если он и был, как же иначе, если и нет проступка. — И заключают они свое дело возможным сближением и прекращением упреков и согласием, и расходятся любящие па этом. Вот положение, для которого слабы прилагательные, и бессилен язык определить его! Я попирал ногами ковры халифов и присутствовал на собраниях царей, и не видел я благоговения, равного благоговению любящего перед любимым. Я видел власть насильников над вельможами, и могущество везирей, и увеселения правителей государства, но не видел я более счастливого и сильней радующегося своей жизни, чем любящий, убежденный, что сердце любимой с ним, и уверенный в ее склонности и действительной любви.
И бывал я при том, как стояли оправдывающиеся перед султанами, и становились люди, заподозренные в великих грехах, перед непреклонными и несправедливыми, и не видел я никого смиреннее, чем влюбленный обезумевший, когда стоит он меж рук гневной возлюбленной, которая исполнилась негодования, и одолела ее жестокость.
Я испытал и то и другое, и в первом положении был я крепче железа и пронзительней меча, не отвечая на униженность и не помогая в смирении, а во втором — послушнее плаща и мягче шерсти, — я спешу к отдаленнейшим пределам покорности, если есть от этого польза, и ловлю случай быть смиренным, если производит это действие. Я стараюсь смягчить любимую языком и погружаюсь красноречием в тончайшие мысли, стараясь всячески разнообразить речь и усердствуя во всем, что вызывает благоволение.
Клевета — одно из явлений, вызывающих разрыв, и бывает она в начале любви и в конце. В начале любви — это признак истинной влюбленности, а в конце — признак ослабления любви и врата к забвению.
