Автор неизвестен - Сказание о годах Хогэн
После этого за время правления 25 монархов звёзды и иней сменяли друг друга больше 300 раз[223]. На востоке и на западе они изобиловали мятежами — эра Дзехэй мятежом Масакадо, эра Тэнке — мятежом Сумитомо[224].
В годы Тэнки [1053–1058] мятеж замыслили Садато и Мунэто[225]; одни захватили восемь провинций[226] и вели сражения восемь лет[227], другие забрали себе 54 уезда и владели ими двенадцать лет[228], но все эти беспорядки случались в глуши, в провинциях иных, в самой же столице было спокойно, никакая шайка нашей династии не изменяла. С юга великий бодхисаттва Хатиман[229] оставил свои следы на горе Отокояма, с севера оберегают замок феникса великие пресветлые боги Камо[230], на северо- востоке добавляется к ним 21 святилище Горного короля[231]. Поблизости от горы Оутияма явлен небесный бог Тэмман[232]. Кроме того, вдали и вблизи сплошными рядами выстроились святилища Мацуноо, Хирано, Инари, Гион, Сумиёси, Касуга, Хирота и Хиросэ[233]. Они днём и ночью располагаются по порядку и охраняют императорский дворец; не прозябают в них церемонии поклонения богам, и более всего светлеют вязы[234]. Хотя и говорят, что непокорный вассал замышляет дурное, но разве не помогут нам чудотворные боги?!»
Так с надеждой думал каждый.
ГЛАВА 13.
О том, как сосредотачивались правительственные войска и о поездке государя во дворец Сандзё
Государь появился в Южном павильоне императорского дворца Такамацу, и повсюду заговорили между собой придворные сановники. Последнее место занимал ставший на Путь Младший советник Синсэй[235]. Передвигались люди в белых одеяниях дзёэ[236] с короткими рукавами, опоясанные мечами в нелакированных деревянных ножнах, называемых «лисята».
Так вот, примеры того, что человек, ушедший от мира, бывает вхож в императорский дворец, очень редки испокон веков. То, что в древности, в августейшие времена императрицы Сётоку[237] священнослужитель по имени Югэ-но Докё[238], проводя моления перед милосердной Каннон, снискал благоволение государыни, отчего был пожалован в Первые министры и допущен служить при дворе, — дело особое. Современные ему церемонии поистине редкостны. Однако этот монах превзошёл разные учения и совмещал многие таланты. Ему была ведома старая истина о двойном государственном управлении, ведущем к раздорам, поэтому, когда этого человека не стало, управлять сделалось трудно.
Ёситомо в красной парчёвой куртке хитатарэ[239], с одним медным щитом и в малых наколенниках, был вооружён мечём. Подняв вверх эбоси[240], он преклонил колени в саду и почтительно внимал. Синсэй говорил ему:
— Ты оставил отца и братьев, прибыл к правительственным войскам. Это весьма и весьма достойно похвалы. Поэтому на этот раз ты станешь полководцем. Из-за того, что ты выражаешь верноподданничество и сыновний долг, тебе сейчас же должно будет разрешено право повседневного присутствия в помещениях императорского дворца. Об этом и извещаю тебя.
Ёситомо почтительно молвил:
— Передам это своей семье. Когда выходишь на поле битвы, нужно предполагать для себя смерть и не задумываться о жизни. Однако же смысл завещания покойного экс-императора и государева повеления в том и состоит, чтобы не щадить жизни. Я теперь же готов к тому, чтобы мои кости белели на поле битвы. Пожив единожды, в этот мир непременно вернёшься снова, и тогда снова стремись к славе; наступит жизнь, в которой будет мало на что положиться, кроме как на волю Неба. Думаю, что в будущем должно быть решение императора, а теперь государю следует отдать своё повеление. Тогда давнишнее моё желание будет выполнено, и можно будет немного воспрянуть духом. Отдать свою единственную жизнь, не выполнив своего желания, есть заблуждение, оно достойно сожаления, — так он сказал и сошел вниз.
Синдзэй доложил государю:
— Дело это трудное. Правда, говорят, что предки Ёситомо, Ёриёси и Ёсииэ, усмиряли врагов династии и получили позволение входить во дворец, но отец его Тамэёси пока ещё является всего лишь низшим чиновником[241] Полицейского ведомства. Может ли он, как сын Тамэёси, вдруг получить позволение входить в императорский дворец?
— В старинных книгах сказано, что в эпоху мятежей усмирение осуществляют оружием. Мир уже пребывает в беспорядке. Ёситомо нельзя оставить без награды, — заметил ему августейший и больше не входил ни в какие подробности.
После этого, не меняя своего облика, Синдзэй опоясался оружием и поднялся примерно до середины лестницы и оттуда стал наблюдать за редкостной церемонией первого вхождения во дворец.
Имеется описание внешнего вида входящего во дворец. Простолюдин не должен попирать ногами облако с горы Хорай[242]. Чиновник Высшего государственного совета — надежда Поднебесной. Говорят, что человеку с обыкновенными способностями с высокого здания луну не бывает виднее, но то, что сейчас он впервые оставляет своё имя на скрижалях дворца, представляется честью для носящего лук и стрелы[243], переданной ему от Шестого принца[244].
После этого он доложил планируемый им порядок сражения. Ёсимото говорил:
— Несмотря на то, что говорится, будто военные планы существуют разные, для победы над противником нет ничего легче, чем подступить перед самым рассветом к командиру лагеря и ударить, лишив противника преимущества, — вот план воинской доблести. В особенности важно, что по приказу Левого министра вызваны отряды монахов из Южной столицы — а их силы, как говорят, уже достигают тысячи с лишним всадников и завтра прибудут. Кроме того, мой младший брат Тамэтомо-кандзя[245], положившись на отца, Тамэёси, прислуживает в хижине отшельника. Этот парень во время сражения проворен сверх меры. После того, как его друзей снабдят всем, и они явятся сюда, защищаться будет не просто, выстави хоть миллион вооружённых всадников. Пусть у них будут только железные щиты, стрелы они не должны будут пропускать. И ещё: если, пока все вместе будут ждать неприятеля в засаде, поднимется солнце, — люди и кони устанут, и сражение может ослабеть. Поэтому оборонять дворец августейшего назначьте Киёмори. Ёситомо, не теряя времени, двинется ко дворцу экс-императора и решит исход сражения[246], — так он сказал, и Синсэй произнес в ответ ему:
— Поэзия и музыка — вот искусства, к которым имеет склонность вассал. Только им надо посвящать свою жизнь. Это не говоря уже о пути воина. Что касается плана сражения, то тебе велели сообщить все свои пожелания. Есть книга[247], в которой говорится, что сначала бывает время, когда ты подчиняешь людей, потом бывает время, когда ты подчиняешься людям. Главное — лишить противника превосходства. Срочно иди ему навстречу! До государя дошли слухи о том, что доблестные воины из Восточных провинций издавна следуют за тобой, и многие приходят к его особе. Это тоже не может не заслужить одобрения августейшего. Разве не увеличится от этого изобильное счастье Ёситомо?! Когда намереваешься умножить влияние своего государя, намерение своё непременно сообщишь военачальнику. Когда добиваешься победы, свою любовь обратишь на воинов. Военачальник — это тот, на кого полагается государь; воин — это тот, на кого полагается военачальник. Это подобно тому как, если тело управляет локтями, то локти управляют пальцами.
Разве тебе неизвестно, что человек, ставший врагом династии, берёт на себя ответственность перед Небом? Это потому, что он пренебрёг могуществом династии. Если мы успокоим сердце государя, немедленно усмирив этих приятелей, мы, кроме всего, проявим выдающуюся преданность и сможем гордиться огромными воинскими заслугами. — Так он промолвил.
Ёситомо смиренно выслушал его и вышел. Синсэй высказался, Ёситомо ответил — и ничто не достигло посторонних ушей. Всё звучало серьёзно.
Возвратившись в свою ставку, владетель провинции Симоцукэ укрепил оружие и доспехи. Надел доспехи, передаваемые в его доме по наследству, под названием «Восемь драконов»[248]. Изначально эти доспехи назвал «Восьмью драконами» его предок Хатиман Таро Ёсииэ[249], через три года, во время сражения, бог-посланец Великого бодхисаттвы Хатимана[250] для охраны восьми видов полевой ставки[251], он выбил в золоте Восемь великих королей-драконов[252], закрепил навершие шлема и нагрудную пластину панциря и дал им имя «Восемь драконов».
Среди восьмислойных доспехов имеется и любимое сокровище. По этой причине его неукоснительно передают от поколения к поколению. На могучего вороного коня Ёситомо возложил покрытое многослойным лаком, присыпанным золотой пудрой, седло с золотой каймой. Он уже вцепился в седло, готовый ехать, как вдруг, подумав о чём-то, оставил бывшую у него в руке плётку и взял вместо неё плеть на рукоятке, бывшую в повозке, что стояла в каретном сарае.
Воины смотрели на него не понимая: «А это что за плеть?!» Когда же Ёситомо сказал им:
