Unknown - Исэ моногатари
А кавалер в ответ:
«В любви томишься? — Что же…
Попробуй — и приди!
Не путь то, на котором
потрясающе-стремительных
богов запрет лежит…»
71
В давние времена кавалеру с дамой, жившей в провинции Исэ, свидеться вторично не удалось, и он собрался уезжать в соседнюю провинцию и при этом страшно на нее роптал; тогда дама:
«На побережье Оёдо сосна
жестока разве? — Нет!
Упреки шлют ей только…
и волны те, что сами
бегут от ней…»
72
В давние времена кавалер, зная, что там она, но даже весть послать ей от себя возможность не имея, бродил вокруг ее жилища и размышлял:
«Глазами — вижу,
руками же достать
тебя я не могу…
Ты словно лавр, что на луне
растет!»
73
В давние времена кавалер, ропща сильно на даму, ей —
«Скалистых нет
меж нами гор
нагроможденных…
А дней без встречи сколько
прошло в любви!»
74
В давние времена кавалер даме, жившей в провинции Исэ, сказал: «Возьму тебя в столицу я и там встречаться будем!» — на что дама:
«У той сосны морской,
что в Оёдо на побережье
растет, — сердце
в покой приходит, хоть
и не говорит она…»
Сказала… и стала еще более жестокой. Тогда кавалер:
«И как сосна морская,
с промокшим платьем рыбаки —
которую жнут, сушат,—
за то свидание приняв,
на том остановиться хочешь?»
А дама:
«Морские сосны, что растут
между скалами,—
всегда они бы были!
Прилив же, иль отлив,
а раковинки будут…»
Кавалер опять:
«От слез насквозь промок,—
хоть выжимай,—
рукав мой!
Что это? Капли то — сердц'а
жестокие людей на свете?»
Действительно, то была дама, с которой сблизиться так трудно было.[95]
XII
75
В давние времена, когда императрица Нидзё еще именовалась фрейлиной-матерью наследного принца, она отправилась однажды на поклонение своим родным богам, и тут кавалер, начальником конвоя служивший, при раздаче наград всем бывшим, пожалован был из рук ее самой, — и он, стихи сложив, почтительнейше их ей приподнес:
«Сосна в Оси'о,
что в Охара, — у ней
в сегодняшний день
встают, верно, картины
века богов!»[96]
Сказал он так… И в сердце так же грустен был. Что думал он? Про то неизвестно…
76
В давние времена жил микадо — по имени микадо Тамура. Во времена те же жила статс-дама по имени Такакико. Она скончалась, и посмертные обряды свершились в храме Ансёдзи, в конце марта. Все благоговейно подносили приношения, и этих приношений поднесенных тысячи скопились. Большинство предметов принесенных к ветвям дерев было прикреплено,[97] и когда все это поставили пред храмом, то было так на вид, как будто горы сами к храму двинулись.[98]
И вот бывший тут Фудзивара Цунэюки, служивший в чине удайсё,[99] как служба кончилась, созвал всех умевших стихи слагать и их заставил воспеть в стихах весны настроения, темой взяв сегодняшний обряд. Начальником правого конюшенного приказа служивший кавалер сложил так, — причем взгляд его иной был:[100]
«Горы все сюда
перебрались сегодня
на свиданье…
Весну на прощанье —
то навестить пришли…»
Сложил он так и, если посмотреть на стихи сегодня, — не очень хороши они. Тогда же — других, что ль, лучше они были, — только все восхитились ими.
77
В давние времена жила статс-дама по имени Такакико. Она скончалась, и обряды на семью-седьмой день свершались в храме Ансёдзи. Тогда же жил и удайсё[101] Фудзивара Цунэюки. Он был при тех обрядах и на пути возвратном заехал в дворец Ямасина, где проживал принц — священнослужитель Ямасина. Там пущен был водопад, проведена ручьем вода — искусно все было устроено, и Цунюэки принцу молвил: «Все это время издали служу я вам, вблизи служить еще не приходилось… Сегодня же вечером я здесь к услугам вашим».
Обрадовался принц и приказал устроить помещение для ночи. Однако Цунэюки, от принца выйдя, со своими спутниками стал совещаться: «Прислуживаю в первый раз я принцу… Возможно ль так оставить это? Когда, в свое время, был приезд высочайший в Сандзё,[102] нам был доставлен с побережья Тисато в провинции Ки очень красивый камень.[103] Так как был он поднесен нам уже после высочайшего приезда, его поставили в канавку перед помещением одного человека. Принц любит островки.[104] Ему этот камень преподнесем!» — сказал так он и из приближенных людей своих послал за ним. Спустя недолго они принесли его. Камень этот на вид был еще лучше, чем понаслышке. «Преподнести его так — слишком просто», — сказал Цунэюки и приказал своим стихи сложить. Правого конюшенного приказа начальником бывший кавалер, зеленый мох нарезав, — с подобием картины на лаке, — стихи сложив такие, камень преподнес:
«Недостаточно, конечно…
но заменим скалой!
Нет средств ведь показать
тебе сердц'а, цвета чьи
людям не видны…»
Так сложил он.
78
В давние времена в одном роду родился принц.[105] В комнате родильницы все стихотворения слагали. Дедом приходившийся двоюродным новорожденному кавалер сложил:
«У врат моих — в ладоней
тысячу бамбук
расти коль станет, —
летом иль зимою — кто ж
под ним не сможет скрыться?»[106]
79
В давние времена был человек, который в разрушенном жилище цветы глициний посадил. Они цвели очень красиво. В конце марта, когда накрапывал дождь, он, цветов нарвав и их преподнося одной особе, так сложил:
«Промок я насквозь,
но все ж, невзирая,
нарвал я глициний!
Подумал — не много весенних
осталось уж дней…»
80
В давние времена проживал один вице-канцлер.
Себе устроив очень красиво жилище у реки Камогава в округе линии шестой, он там и поселился. В конце октября, когда во всем цвету пышнели хризантемы, когда клен красный тысячью цветов взору представлялся, созвав своих всех сыновей, он с ними ночь напролет развлекался за вином; когда же ночь сменялась уж рассветом и уходить собрались все, слагать все стали стихотворения, восхваляя красу того дворца.
Бывший тут же ничтожный старец,[107] внизу у деревянной галереи бродивший,[108] когда все кончили слагать, сложил:
«Когда ж успел
сюда прийти я в Сиогама?
И вам сюда б, челны…
Что в утренней тиши
за рыбной ловлей…»
Если поехать в провинцию Митиноку, то местностей красивых очень будет много. Но нет у нашего микадо, во всех шестидесяти слишком провинциях, такого места, чтоб похоже на Сиогама было. И вот поэтому тот старец, дворцом восхищаясь, и сложил: «Когда ж успел сюда прийти я в Сиогама…»
81
В давние времена жил один принц — принц Корэтака по имени. Дворец был у него в местности Минасэ в сторону туда — к Ямадзаки. И каждый раз, когда во всем цвету бывали вишни, он направлялся в этот дворец. В это время с собою брал обычно он кавалера, что служил начальником правого конюшенного приказа. Прошли года и поколения с тех пор, — давно уж это было, от чего и имя кавалера в забвение погрузилось.[109]
Однажды принц, не очень охоте предаваясь,[110] за вином все время сложением занимался стихов японских.[111] Вишни в замке у взморья Катано, где на этот раз происходила охота, были особенно красивы. Под сень этих дерев сойдя и наломав ветвей, украсив ими свои прически, все здесь бывшие — и высшие, и средние, и низшие — стихи сложили. Кавалер, начальником приказа конюшенного бывший, сложил.
«Если бы на свете
никогда не цвели
цветы вишни,—
сердце волнений
не знало б весною…»
Так сложил он. А стихи другого: —
«Лишь потому, что цветы
облетают,
милей они вдвое…
В суетном мире
что может быть долгим!»
таковы были.
Когда они, поднявшись из-под сени дерев, в обратный путь направились, смеркаться день стал. Тут люди, бывшие при принце, с поля — из Минасэ — принесли вина. «Вино это давайте выпьем», — молвил принц, и все, отправившись искать хорошее местечко, до местности добрались, «Рекой небес» что называлась.[112] Вино принцу подносил тот кавалер — начальник конюшенного приказа. К нему принц обращаясь, проговорил: «Темой взяв, как мы с охоты у Катано сюда пришли к „Реке небес“, стихи сложи и вместе с чаркой мне их преподнеси!» И тот сложил и принцу преподнес:
