Автор неизвестен - Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)
– Правду вам скажу, сударь, только не сердитесь, – начала старуха. – Госпожа своим шитьем побьет и вашу первую супругу, и теперешнюю. Да и красотой своей тоже.
– Да и манерами, и своим обхождением госпожа превосходит даже мою первую жену.
– Ну, а как та зазноба? – спросила, смеясь, старуха. – С Восточной улицы. Почему не пригласите старуху чайку попить?
– Это Чжан Сичунь, что ли? Протяжные романсы петь искусница? Не нравится она мне. Уж больно ветреная.
– А Ли Цзяоэр, что за изогнутыми перилами[11] обитает? Вы ведь с ней давно знакомы.
– Она у меня живет. Если бы могла она хозяйство вести, я б на ней женился.
– Вы и с барышней Чжо близки были, – продолжала Ван.
– И Чжо Дюэр в дом привел. Третьей женой сделал. Недавно серьезно заболела, никак не поправится.
– Ну, а если б нашлась по сердцу такая, скажем, как эта госпожа, могли бы без помех в дом привести, а?
– Родители у меня умерли. Я сам себе хозяин. Кто мне посмеет перечить?
– Я шучу, конечно, – заверила его старуха, – но такую разве быстро сыщешь?
– Так уж и не найти?! Просто не везет мне в женах. Никак по себе не подберу.
Симэнь и старая Ван обменялись еще несколькими фразами.
– Не успели распробовать, а кувшин уж опустел, – заметила хозяйка. – Еще бы винца не мешало. Простите, что надоедаю, сударь.
– Вот, возьми, мамаша, да купи побольше, а что останется, себе оставь.
Симэнь Цин протянул ей около четырех лянов. Старуха поблагодарила Симэня и посмотрела на красавицу Цзиньлянь. От трех чарок вина она воспылала страстью и непринужденно болтала с Симэнем. Они отлично понимали друг друга. Цзиньлянь опустила голову и уходить не собиралась.
Да,
Кто тайные ее желанья разгадает?
Придет весна – и алый персик расцветает.
О том же говорят и стихи:
Ничем не скроешь взора вожделенья,
Судьба свела любовников в тиши.
А сводня ублажает их томленье
И про себя считает барыши.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
РАССЕРЖЕННЫЙ ЮНЬГЭ ПОДЫМАЕТ ШУМ В ЧАЙНОЙ.
Вино и женщины несут погибель странам,
Красавицы – мужьям несчастный дар.
Дацзи сгубила Чжоу – иньского тирана[1],
А в царстве У – Си Ши[2] разрушила алтарь[3].
В любви отрады и веселья ждешь –
Не забывай, что к гибели идешь!
Опутанный Цзиньлянь любовною игрою,
Симэнь оставил лань, погнавшись за сайгою.
Так вот, взяла старая Ван серебро и перед уходом обратилась к Цзиньлянь:
– Я пойду за вином, а тебя, дорогая, попрошу поухаживать за гостем. Тут еще немного осталось. Вам по чарочке хватит. Думаю на Восточную улицу сходить – там вино получше. Так что немного задержусь. Лицо старухи расплылось в улыбке.
– Не ходите, мамаша, – попросила Цзиньлянь, – и этого хватит.
– Ай, милая! Вы с господином не чужие, небось. Посидите, по чарочке пропустите – ничего тут особенного нет, – уговаривала Ван.
Цзиньлянь все еще упрашивала хозяйку, но сама не уходила. Старуха поплотнее прикрыла дверь, завязала скобку веревкой, а сама села у дороги и принялась сучить нитки, оставив любовников с глазу на глаз в запертой комнате.
Симэнь Цин очей не спускал с Пань Цзиньлянь. У нее чуть распустилась прическа, приоткрылась пышная грудь, на лице играл румянец. Симэнь наполнил чарку и поднес Цзиньлянь, потом притворился, будто ему душно, и скинул зеленый шелковый халат.
– Можно вас побеспокоить, сударыня? Будьте так добры, положите на кан.
Цзиньлянь приняла у него халат и положила на кан. Симэнь нарочно провел рукой по столу и смахнул палочки. На счастье, они упали прямо под ноги Цзиньлянь. Он тотчас же нагнулся за ними и увидел два золотых лотосовых лепестка – маленькие остроносые ножки, ровно в три цуня[4]. Ему стало не до палочек, и он сжал в руках расшитую цветами туфельку.
– Вы уж чересчур, сударь, – рассмеялась Цзиньлянь. – Если у вас вспыхнуло желание, то ведь и я не лишена чувств. Вы в самом деле хотите обладать мною?
– Будь моей, дорогая, – проговорил он и опустился перед ней на колени.
– Только как бы не застала мамаша, – проговорила Цзиньлянь и обняла Симэня.
– Не так страшно. Она все знает.
Они сняли одежды и легли, отдавшись наслаждениям.
Только поглядите:
Мандаринка-уточка и селезень шеи сплели, на воде резвятся. Прильнул к подруге феникс – порхают в цветах. И парами свиваясь, ликуют, шелестят неугомонно ветки. Сладки, прекрасны узы, связавшие любовников сердца. Жаждут страстного поцелуя его губы алые, румяные ее ланиты того ж нетерпеливо ждут. Вот чулочек шелковый взметнулся высоко, и над его плечами два тонких серпика луны взошли в одно мгновенье. Упали, свисли шпильки золотые, и ложе затмила черных туч гряда. В любви клянутся вечной, нерушимой, игру ведут на тысячу ладов. Стыдится тучка, робеет дождь. Еще хитрее выдумки, искуснее затеи. Кружась, щебечет иволга, не умолкая. Нектаром уста упоены. Страстно вздымается талия-ива и жаром пылают вишни-уста. Как звезды сверкают глаза с поволокой, украшают чело ароматные перлы. Волнами колышется пышная грудь, капли желанной росы устремляются к самому сердцу пиона.
Да,
Такого наслажденья не знали никогда.
Особо сладок вкус запретного плода.
Едва они встали, чтобы привести себя в приличный вид, как открылась дверь и появилась старуха.
– Ах, вот вы чем тут занимаетесь! – захлопала она в ладоши, изобразив удивление и испуг.
Любовники всполошились.
– Так, так, – продолжала хозяйка. – Я пошить мне на смерть тебя пригласила, а ты блудить начала? Узнает муж – мне не поздоровится. Лучше, пожалуй, самой все ему рассказать.
С этими словами старая Ван повернулась и пошла к У Чжи, но ее ухватила за подол испуганная Цзиньлянь.
– Мамаша, простите! – упав на колени перед старухой, умоляла она.
– Вы должны исполнить одно мое требование, – сказала хозяйка.
– Что одно – целых десять исполню, – заверила ее Цзиньлянь.
– Отныне и впредь ты никогда не будешь противиться желаниям господина Симэня и все скроешь от мужа. Когда б ни позвал тебя господин Симэнь – рано или поздно – ты должна прийти. А не явишься хоть раз, все скажу У Старшему.
– Буду во всем вас слушаться, мамаша, – обещала Цзиньлянь.
– Вам, сударь, я говорить ничего не собираюсь. Вы и сами видите, наш план полностью удался. Помните обещанное, не нарушайте слова. Но если исчезнете, все станет известно У Старшему.
– Будь покойна, мамаша. Я свое слово сдержу.
– Обещать вы горазды, а где доказательства? – продолжала старуха. – Пусть каждый из вас обменяется чем-нибудь на память. Это и будет залогом вашей искренности.
Симэнь выдернул из прически золотую шпильку и воткнул ее в черное облако Цзиньлянь, но она спрятала ее в рукав, чтобы не вызвать подозрений у мужа. Потом она достала из рукава платочек и протянула его Симэню. Они втроем выпили еще по нескольку чарок. Было за полдень.
– В это время муж приходит, – сказала, вставая, Цзиньлянь. – Я пойду.
Она поклонилась хозяйке и Симэню и пошла черным ходом. Только она опустила занавеску, как явился У Чжи.
Но вернемся в чайную.
– Ну, как мой план? – спросила Симэня старуха.
– Много я тебе хлопот доставил, мамаша, – проговорил Симэнь. – Да ты превзошла Суй Хэ и затмила Лу Цзя! От тебя не уйдут девять из десяти воительниц.
– Как пташка в любовном поединке? Довольны?
– Слов нет! Не-от-ра-зи-ма!!!
– Она из певиц. Ко всему приучена, – заметила Ван. – Мне спасибо говорите. Если б не старуха, не видать бы вам красавицы. Только обещанного не забудьте.
– О награде не беспокойся. Как до дому доберусь, пришлю. От обещанного не отказываются!
– Да видят очи мои триумфальные знамена, да слышат уши мои радостные вести. Ой, не пришлось бы мне после выноса по соседям бегать – деньги плакальщикам собирать.
– Кто отведал хоть мандаринную корочку, не забудет озера Дунтин.
Симэнь заметил, что на улице никого нет, приспособил глазную повязку[5] и, довольный, покинул чайную, но не о том пойдет речь.
На другой день он опять заглянул к Ван выпить чайку. Хозяйка усадила гостя и тут же подала крепкого чаю. Симэнь достал из рукава серебряный слиток весом в десять лянов и вручил старухе.
И чего только не сделает смертный ради денег!
Когда увидала Ван своими черными глазами белое, сверкавшее как снег, серебро, радости ее не было предела. Она взяла слиток и отвесила Симэню два поклона.
– Премного вам благодарна, сударь, – повторяла она. – У Чжи вроде еще дома. Я сейчас сбегаю. Скажу, фляжка из тыквы-горлянки[6] понадобилась, а сама погляжу.
Старуха прошла черным ходом в дом У Чжи. Цзиньлянь кормила мужа завтраком, когда услыхала стук в дверь.
