Автор неизвестен - Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)
– Да, с таким планом во дворец Линьянгэ[5], может, и не попадешь, но придумано ловко, – выслушав старуху, воскликнул обрадованный Симэнь.
– Только смотрите, про обещанные десять лянов не забудьте!
– Кто отведает хоть мандаринную корочку, тот не забудет озера Дунтин[6]. Когда же сбудется этот план?
– За ответом нынче вечерком приходите, сударь. А я сейчас, пока ее муж торгует, пойду попрошу у нее календарь да потолкую как следует. А вы тоже не мешкайте! Быстрей несите шелк и парчу.
– Только устрой все, а я не подведу.
Симэнь Цин простился со старухой и вышел из чайной. По дороге он купил три куска шелка и на десять лянов лучшей парчи с серебристым отливом. Дома позвал доверенного слугу Дайаня, велел ему увязать покупки и отнести в чайную старухе. Ван с радостью приняла узел и отпустила слугу.
Да,
Когда еще придет желанный миг –
А чуский Сян уж терем ей воздвиг.
О том же говорят и стихи:
Сильна искусной сводни власть.
Одну зажжет в обоих страсть.
И хитрый разработав план,
На страсти той набьет карман.
Получив шелк, тафту и парчу, Ван вышла черным ходом и направилась прямо к дому У Чжи. Ее встретила Цзиньлянь и провела наверх.
– Что это ты, милая, старуху совсем забыла, даже чайку не зайдешь выпить?
– Нездоровилось мне эти дни, мамаша, – отвечала Цзиньлянь. – Даже с места сдвинуться не было охоты.
– У тебя, наверно, найдется численник? Дай-ка мне, пожалуйста, взглянуть. Хочу день для шитья выбрать.
– А что вы шить собираетесь, мамаша? – поинтересовалась Цзиньлянь.
– Да вот, болезни и недуги одолевают. Как бы ненароком чего не случилось. И сына дома нет…
– Куда он исчез? Совсем его не видно.
– Уехал с торговым гостем в дальние края. Нет ни письмеца, ни весточки. Целыми днями себе места не нахожу.
– Сколько лет сыну?
– Семнадцать.
– А чего вы его не жените? И вам была бы в доме помощница.
– Вот и я говорю. И то и другое – все самой. Прямо забегалась. И то уж присматриваю. Женю, только бы приехал. Удушье и кашель замучили меня, старуху. Ни днем, ни ночью не дают покою. Давно зарекалась сшить себе на смерть. Спасибо, один состоятельный человек нашелся. Частенько ко мне в чайную заглядывает. Я тоже у него бывала – больных лечила, сватала, служанок покупала. Знает, что на меня можно всегда положиться, во всем мне помогает. Вот и шелку подарил – старухе на смерть. Тут шелк, тафта и немного парчи – на все хватит. Уж больше года лежит, все никак не соберусь. А как немного освободилась, решила сшить. Здоровье никуда, да и год високосный. Пошла было к портному, а он так дорого запрашивает и на дом отказывается идти. Работы, говорит, много, некогда. Так меня расстроил!
– Я эти дни свободна и могла бы вам пошить, мамаша, если, конечно, вы не против. Только, боюсь, не угожу, – сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.
– Если б ты сшила своими драгоценными ручками, мне б и умереть было легко, – старуха расплылась в улыбке. – Давно слыхала, какая ты мастерица, да попросить не решалась.
– Ну что вы! Если я обещала, сделаю. Пойду численник принесу, а вам благоприятный день выберут.
– Не вводите, милая, старуху в заблуждение. Вы ведь знаете песни, романсы и все арии на свете. К чему же просить кого-то посмотреть численник?
– Я не училась с детства, – сказала, улыбаясь, Цзиньлянь.
– Будет скромничать! – Ван достала численник и подала Цзиньлянь.
– Завтра счастья не предвещает, – проговорила Цзиньлянь, – послезавтра тоже дурной день, а вот следующее число для шитья подходит. Тогда и начнем.
Старуха взяла у нее из рук численник и повесила его на стену.
– Само твое желание сделать мне доброе дело означает счастье, – сказала она. – Зачем еще какой-то день выбирать! Мне уж объясняли: завтра, мол, день тяжелый. А я вот что скажу: для шитья нет плохих дней, и беспокоиться тут нечего.
– Да, на смерть шить как раз и надо в тяжелый день, – поддержала ее Цзиньлянь.
– Согласна, милая? Ну вот, и мне от души отлегло. Значит, завтра ко мне и приходи.
– Зачем же? У вас я шить не смогу, – возразила Цзиньлянь.
– Но мне хотелось бы поглядеть, как пойдет работа, да и дом не на кого оставить.
– Тогда я завтра с утра приду.
Старая Ван долго благодарила Цзиньлянь, потом спустилась вниз и ушла. Вечером она рассказала обо всем Симэню, и они условились, что он придет на третий день. О том вечере говорить больше не будем.
На другой день рано утром старуха прибрала комнату, припасла иголки с нитками, поставила чай и стала ждать Цзиньлянь. У Чжи тем временем позавтракал, взял коромысло с лепешками и ушел торговать. Цзиньлянь повесила занавеску и наказала Инъэр присматривать за домом, а сама вышла черным ходом и направилась в чайную. Ван безмерно обрадовалась ее приходу, провела в комнату, предложила присматриваться и подала чашку крепкого чаю, заваренного с грецкими и буковыми орехами. Хозяйка чисто-начисто вытерла стол и выложила шелк. Цзиньлянь отмерила материю и, покончив с раскройкой, принялась шить.
– Ну и мастерица! – глядя на шитье, притворно расхваливала старуха. – За шестьдесят перевалило, но, право, такой искусницы еще не видывала.
Когда наступил полдень, Ван приготовила лапшу, вина и закусок и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда она шила до самых сумерек, потом собрала работу и пошла домой. В это время воротился и У Чжи с коромыслом в руках. Цзиньлянь закрыла за ним дверь и спустила занавеску.
– Ты где-то была? – спросил муж разрумянившуюся жену.
– Да у соседки, мамаши Ван. Попросила меня сшить ей на смерть одежды. Потом обедом покормила и вина поставила.
– Ты уж лучше не садись у нее за стол. Может, и нам когда придется к ней обращаться. Раз попросила шить, сшей, а обедать домой приходи. К чему старого человека утруждать? Завтра пойдешь, денег захвати, купи вина с закусками да угости ее. Говорят, лучше сосед вблизи, чем родной вдали. Нельзя злоупотреблять людской добротой. А откажется принять угощение, забирай шитье и работай дома.
О том же говорят и стихи:
Старухи ловкая ловушка –
И муж-глупец в ее плену.
Он выдал деньги на пирушку
И уступил свою жену.
Пань Цзиньлянь выслушала мужа, но об этом вечере говорить больше не будем.
На другой день после завтрака У Чжи взял коромысло и отправился торговать. Только он ушел, появилась старуха Ван, пригласила к себе Цзиньлянь, и они вместе направились в чайную. Цзиньлянь вынула работу и села шить, а хозяйка тем временем заварила чаю и стала ее потчевать. К обеду Цзиньлянь достала из рукава[7] триста медяков и сказала:
– Вот деньги. Теперь позвольте мне вас угостить.
– Ну что вы! – запротестовала старуха. – Где ж такое заведение, чтобы человека об услуге просили да с него ж еще и деньги брали?! Может, тебе мое вино не по вкусу?
– Мне так муж велел, – объяснила Цзиньлянь. – Если не согласны, я пойду домой шить, а как кончу, принесу.
– Муж у тебя, милая, человек порядочный, понимает что к чему.
Коль настаиваешь, деньги я возьму, – смекнула Ван, опасаясь, как бы не испортить дело.
Она немного добавила своих, купила лучшего вина, закусок и дорогих фруктов. Вернувшись с покупками, старуха принялась пуще прежнего ухаживать за гостьей.
Послушайте, дорогой читатель! Стоит вам хоть немного польстить любой, даже самой умной и проницательной женщине на свете, как она собьется с пути. И таких оказывается девять из каждого десятка.
Старуха поставила вино, закуски и сладости и пригласила Цзиньлянь к столу. После обеда Цзиньлянь шила до вечера, а потом, от души поблагодарив хозяйку, ушла домой, но не будем останавливаться на мелочах.
На третий день после завтрака старая Ван едва дождалась, когда уйдет У Чжи, и тотчас же проникла с черного хода к Цзиньлянь.
– Дорогая! Опять осмеливаюсь… – только и успела крикнуть она, как ее прервала Цзиньлянь.
– Иду, – крикнула она сверху, и они вместе зашагали в чайную.
* * *
Цзиньлянь разложила шитье и принялась за работу, а старуха готовила чай. Потом они занялись чаепитием.
Расскажем теперь о Симэнь Цине. С нетерпением ждал он этого дня.
Приоделся как полагается, прихватил лянов пять серебра, взял в руку крапленый золотом сычуаньский веер и, помахивая им, отправился на Лиловокаменную к старухе.
– Давно я к тебе не заглядывал, мамаша! – кашлянув, крикнул Симэнь у дверей чайной.
– Кто там? – быстро оглянувшись, отозвалась хозяйка.
– Это я.
– А, сам почтенный господин пожаловали, а мне и невдомек, – приветствовала его старуха. – Кстати, очень кстати пришли, сударь. Милости прошу, проходите.
Ван взяла Симэнь Цина под руку и ввела в комнату.
– Это и есть тот самый благодетель, который преподнес старухе все эти шелка, – глядя на Цзиньлянь, пояснила Ван.
Симэнь Цин внимательно смотрел на занятую шитьем Цзиньлянь, на ее связанные узлом волосы-тучи, бирюзовые головные украшения, на весеннюю свежесть ланит, легкую белую кофту из полотна, ярко-красную юбку и голубую безрукавку.
