Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Вот молния блеснет в Зат-аль-Ада{383},
И свет ее нам донесет сюда

Гром, громогласный, слоено в битве вождь,
И жемчуга рассыплет свежий дождь.

Они воззвали к ней: «Остановись!»
Погонщика я умолял: «Вернись!

Останови, погонщик, караван —
Ведь я одной из ваших обуян!»

Гибка она, пуглива и стройна,
Лишь к ней одной душа устремлена.

Скажи о ней — и выпадет роса.
О ней твердят земля и небеса.

Пребудь она в бездонной глубине,
Пребудь она в надзвездной вышине —

Она в моих мечтаньях высока,
Не досягнет завистника рука!

А взор ее — руины возродит,
Мираж бесплотный в явь оборотит.

На луг ли глянет — и цветов полно,
Вино протянет — усладит вино.

А лик ее сияет светом в ночь,
День — тьмы волос не может превозмочь.

Ах, мое сердце больше не вольно —
Оно без промаха поражено:

Очами мечет дротики она,
Копьеметателем не сражена.

Без милой обезлюдели края.
И над пустыней крики воронья.

Она совсем покинула меня,
А я остался здесь, судьбу кляня!

Я одинок и сир в Зат-аль-Ада…
Зову, ищу — ни слова, ни следа.

Дыханье юности и младости расцвет,
Предместье Карх{384}, горячечность бесед,

Семнадцать мне — не семь десятков лет,
И ты со мной, событий давних след:

Ущелье милое — приют мой и привет,
Дыханье юности и младости расцвет.

В Тихаму мчится конь, и в Неджд, и горя нет
И факел мой горит, даря пустыне свет.

Господь, сохрани эту птичку на веточке ивы;
Слова ее сладостны были, а вести правдивы.

Она мне сказала: «Коней оседлав на рассвете,
Ушли восвояси единственные на свете!»

Я следом за ними, а в сердце щемящая мука,
В нем адово пламя зажгла лиходейка-разлука.

Скачу я вдогон и коня горячу, что есть мочи,
Хочу их следы наконец-то увидеть воочью.

И путь мой нелегок, и нет мне в пути указанья,
Лишь благоуханье ее всеблагого дыханья.

Она, что луна, — занавеску слегка отпустила,—
Ночное светило дорогу в ночи осветило.

Но я затопил ту дорогу слезами своими,
И все подивились: «Как новой реки этой имя?

Река широка, ни верхом не пройти, ни ногами!»
Тогда я слезам повелел упадать жемчугами.

А вспышка любви, словно молния в громе гремящем,
Как облачный путь, одаряющий ливнем бурлящим.

От молний улыбок в душе моей сладкая рана,
А слезы любви — из-за сгинувшего каравана;

Идет караван, и стекает слеза за слезою…
Ты сравнивал стан ее с гибкой и сочной лозою,—

Сравнил бы лозу с этим гибким и трепетным станом
И будешь правдивей в сравнении сем первозданном.

И розу еще луговую сравни в восхищенье
С цветком ее щек, запылавших румянцем смущенья

Все что завершилось в мире, не минует разрушенья,
Пусть же нас не ослепляют счастья сладкие мгновенья!

Видишь — и дела и судьбы переменчивы и зыбки,
Злом и местью обернутся жизни краткие улыбки,

Что осталось неизменным в этом ветхом мирозданье?
Все живущее на свете время облагает данью.

Не гордись, броня стальная, судьбы властны надо всеми
Хоть меча ты не страшишься, но тебя источит время.

Не кичись, булат блестящий, позолотой прочных ножен,
Хоть ты крепче стен Гумдана{386}, роком будешь уничтожен

Где твои владыки, Йемен, их узорчатые троны?
Где венцы их и каменья, ожерелья и короны?

Где теперь сады Ирема{387} и колонны Ктесифона{388},
Слава гордого Шаддада{389}, сасанидские законы,

Где сокровища Каруна{390}, где теперь алтарь Ваала,
Караванов вереница, что долины заполняла?

Как мираж, они исчезли, без следа промчались мимо,
Всем им вынес рок жестокий приговор неотвратимый.

О былых царях и царствах лишь легенды сохранились,
Бьется понапрасну память, воскресить былое силясь.

Дарий и его потомки в вихре времени пропали,
И дворцы Хосроев славных их от смерти не спасали,

Будто не было героев — Саба{391}, Ада{392} и Кахтана{393},
Будто мир не покорялся мудрой воле Сулеймана.

Ты, прожорливое время, многолико, будто море,
Ты нам радость обещаешь, но за ней приходит горе.

Нам в несчастиях надежда часто дарит утешенье.
В той беде, что нас постигла, нет надежды на спасенье.

Отвечай мне, край родимый, что случилося с тобою?
Видишь — горы пошатнулись и утес поник главою.

Глаз судьбы тебя отметил, край родной лежит в тумане:
Вас неверные изгнали — горе, горе, мусульмане!

Города, перекликаясь, друг от друга ждут ответа:
Где Валенсия, Шатиба? О Хаэн цветущий, где ты?

Где ты, Кордова, столица, что влекла к себе из дали?
Там нашли приют науки и ремесла процветали.

Где твои, Севилья, рощи и луга, приют влюбленных,
И река, что протекает под покровом ив зеленых?

Нет ответа… Край родимый, мы тебя покинем скоро,
Кто же может удержаться, коль утеряна опора?

Города осиротели, пали белые знамена,
Льем мы слезы, расставаясь, как с подругою влюбленный,

С вами, милые жилища, — вы для нас пустыней стали.
С той поры как христиане вас убежищем избрали,

Там неверье поселилось, там кресты на минарете,
Вместо зова муэдзина звон церковный на рассвете.

Из мечетей раздаются стоны каменных михрабов{394}.
Не придется ли веками вам оплакивать арабов?

Просыпайся же, беспечный, слышишь грозный голос рока?
Ты мечтами убаюкан, но судьбы не дремлет око.

Коль утеряна отчизна, на земле ты вечный странник,
Навсегда простясь с Севильей, где приют найдешь, изгнанник?

Ни в прошедшем, ни в грядущем не найдешь ты утешенья,
Ни в заботах, ни в веселье ты не почерпнешь забвенья…

Вижу всадников отважных в дальних странах за морями,
Там проносятся их кони быстролетными орлами,

Вижу блеск мечей индийских и клинки их огневые,
Словно то в пыли сраженья светят искры голубые.

Слышу музыку и пенье, кубков звон и шум диванов,
Вижу я эмиров горных и прославленных султанов.

Мы гонцов послали быстрых к вам, могучие владыки,
Донеслись ли из-за моря к вам плененных братьев крики?

Плачут матери и жены, к вам о помощи взывая,
Кто из вас, сыны ислама, содрогнулся, сострадая?

Кто отвел беду от слабых, кто избавил их от горя?
Братья по крови и духу, что же ныне вы в раздоре?

Где вы, доблестные души, наша помощь и спасенье,
Где вы, рыцари, герои, что прославились в сраженье.

Те, что в трепет повергали города, края и страны,—
Растоптали вашу славу нечестивые тираны.

С берегов Гвадалквивира вас похитило насилье,
Вы рабы в стране неверных, а вчера царями были.

В стан неверных вас погнали, на спасенье нет надежды,
Облачили христиане вас в позорные одежды,

Ваш удел отныне — рабство, не помогут плач и стоны…
Где ты, неба справедливость, где всевышнего законы?

Мать с ребенком разлучают… Словно звери в дикой чаще,
Сердце жертвы вырывают из груди кровоточащей.

Сколько девушек прекрасных, словно утренние зори,
Христиане в плен уводят на мучения и горе!