Алишер Навои - Семь планет

Но лишь входил в глаза людские сон,
От глаз людских спешил укрыться он

И до утра в пещере мастерил:
Он из железа идолов творил,

Их легкой позолотой покрывал,
Друзей своей работой поражал:

От монастырского неотличим,
Был каждый идол с виду золотым!

И, довершая сходство, ювелир
Венчал камнями каждый свой кумир:

Но то не камни рдели так светло,
То было разноцветное стекло!

Сообщники, дивясь его делам,
С кумиром ночью проникали в храм,

Таясь прохожих добрых и дурных, —
С поклажею два призрака ночных!

Ощупывала идолы рука,
Искала золотого двойника

И ставила поддельного взамен.
Назад две тени двигались вдоль стен.

За ними — храм, огромный и пустой,
А с ними — идол тяжкий, золотой!

И двигались кумиры по ночам:
В пещеру — золотой, поддельный — в храм.

Никто, никто в их тайну не проник,
Так был на образец похож двойник.

За божеством таскали божество,
И в храме не осталось ничего.

Все золото светильников и чаш
Железом заменил искусник наш!

Закончив дело, заболел он вдруг:
По родине тоска — его недуг.

Когда открыл тоски причину он,
Язычников поверг в кручину он:

«Для нас отцом, подвижником ты был,
И мудрецом и книжником ты был,

Зачем стремишься к нашим ты врагам?
Или душой ты охладел к богам?»

А тот: «Я верен божествам вовек,
Но без отчизны скорбен человек.

К тому же боги приказали мне
Направить путь к моей родной стране.

Я нашу Лат умею понимать
И понял: у меня скончалась мать.

Богам усердный собеседник я.
А матери своей — наследник я.

Все золото, что накопила мать,
На нужды храма я хочу отдать.

Свершить я святотатство не хочу,
Я для себя богатства не хочу,

Но, материнским золотом богат,
К Менат и Лат я возвращусь назад.

Хотя в разлуке буду я страдать,
Но мне поможет веры благодать».

И люди, слыша похвалу богам,
Склонились до земли к его ногам:

«Печалит нас известие твое,
Но видим благочестие твое.

Не покидай своих послушных чад,
Благополучно возвратись назад.

В язычестве прослыл ты мудрецом,
И, так как нашим сделался жрецом,

Теперь, когда спешишь к местам родным,
Тебя достойно в путь мы снарядим».

Воскликнул он: «Не вижу в том нужды,
Лишь божествам я посвятил труды!»

А те в ответ: «Помочь тебе — наш долг!»
И он пред уговорами замолк.

Когда прощанья подошла пора,
Ему собрали множество добра,

Шли в храм со всех сторон и чернь, и знать,
Чтоб слово расставания сказать.

Спеша от этих удалиться мест,
Он все же на день отложил отъезд.

Он ящики большие сколотил,
Два идола он в каждом поместил

И — ловкости образчики свои —
Заделал крепко ящики свои.

Всех ящиков набрал он пятьдесят:
Сто истуканов в ящиках лежат!

В скале, в пещере вся работа шла.
Вдавалась в море дикая скала.

На берегу безлюдно было там,
И наготове судно было там:

Отсрочки миг любой — бедой грозил!
Он ящики на судно погрузил

И доброхотных не забыл даров, —
К отплытью мореплаватель готов!

Неверных паства собралась опять,
Чтобы в последний раз его обнять,

Язычники рыдали без конца,
В огонь разлуки бросили сердца,

Но мастер, с виду грустен, втайне рад,
Их так утешил: «У подножья Лат

Найдете вы послание мое,
Прочтете назидание мое».

И вот повел он судно по волнам,
А стадо глупое вернулось в храм.

Послание нашла толпа мирян.
К глазам прижав его, как талисман,

Глазам не веря, все письмо прочла:
В нем описал хитрец свои дела!

Ошеломил язычников обман,
Как при похмелье — бенджа злой дурман,

Все бросились к богам, не чуя ног, —
Железо обнаружило подлог.

Тут крики раздались, стенанья их…
Глядите же на ум и знанья их!

Тем временем хитрец из мусульман
Пересекал, как ветер, океан.

Попутный ветер тоже был силен.
Мелькнули в небе Рыбы, Скорпион,

И на заре наш опытный пловец
Увидел берег Рума наконец.

В те дни румийский шах страдал от мук.
В постель свалил владыку злой недуг.

Лишь ювелир умел недуг прогнать,
Но врач исчез — вернулась боль опять.

Никто не мог владыке угодить,
Никто не мог владыку исцелить,

Недуг его давил, как тяжкий груз,
К усладе жизни потерял он вкус.

Раскаивался в совершенном шах,
Раскаивался, но сильнее чах

И вспоминал, тоскуя и крича,
Лукавого, но милого врача.

Зейд, на берег ступив, решил в тетрадь
Свое повествованье записать:

Он много дел свершал, как волшебство,
Но это — удивительней всего.

Свои пожитки спрятав под замком,
Он в город вечером вошел тайком.

Те самые оковы раздобыл,
Которые когда-то распилил,

Себе жильем колодец он избрал,
Тот самый, из которого бежал.

Властителю, волнуясь и дрожа,
О чуде сообщили сторожа.

Едва ли не из мертвых шах воскрес,
Узнав об этом чуде из чудес!

И прошептал он, слабого слабей:
«Ко мне ведите мудреца скорей!»

Философа приветствуя возврат,
Почетный преподнес ему халат,

Склонил он сердце к милостям таким,
Что своего коня послал за ним.

Тот на коне примчался во дворец.
Порог дворца поцеловал мудрец.

Вступил в покой, поцеловав порог,
Как прах, на землю перед шахом лег.

Шах поднял этот прах и обнял прах,
Сел на престол с желанным гостем шах,

Чтоб, насладясь рассказами его,
Найти отраду в разуме его.

Любимца своего лаская так,
Он подал Зейду руку, дружбы знак.

Поцеловав ее, наш мастер вдруг
Нащупал пульс и понял, в чем недуг,

Стал врачевать и суток через пять
Сумел недуг от шаха отогнать.

Тогда искусник шаху преподнес
Сокровища, которые привез.

От изумленья шах лишился чувств!
Потом сказал: «О гордость всех искусств,

Свои поведай приключенья мне
И побеседуй в поученье мне!»

И тот поведал о своих делах.
Дивясь, внимал его рассказу шах,

Внимал всю ночь, не отходя ко сну!
Зейд отдал все сокровища в казну.

Шах оказал ему такую честь,
Что нам о ней и в книге не прочесть,

Да и не так-то прост о ней рассказ!
И тут же властелин издал приказ:

«Все идолы разбить на сто кусков
И наделить богатством бедняков».

Народ на площадь стали созывать,
Добро Каруна стали раздавать,

Чтоб черноту и белизну одежд
Народ украсил золотом надежд,

Чтоб те обновки радость принесли,
Чтоб все циновки золотом легли!

Шафран, мы знаем, вызывает смех.
Так золото развеселило всех.

На волю вышли узники темниц,
Не золото ли желтизна их лиц?

И вид их так развеселил народ,
Что, чудилось, без чувств он упадет…

Хотя не веселит янтарный цвет,
Им дорожит неблагодарный свет.

Хотя лицо любовью сожжено,
И желтое к себе манит оно.

Пока не станет желтою заря,
Не выйдет солнце, золотом горя».

Все это выслушав, сказал Бахрам:
«Красноречивый гость! Поведай нам

И о себе, и о делах своих,
Ты, рассказавший о делах чужих,

Начни о жизни собственной рассказ.
Умом своим очаровал ты нас!»

И тот сказал: «Моя отчизна — Рум,
Я медицине посвятил свой ум;

Философ я, хочу постигнуть мир,
А предок мой — тот самый ювелир,

О чьих делах поведал я тебе.
Участие прими в моей судьбе:

Я шел сюда, чтоб стать твоим слугой,
Тебя избрал я целью дорогой!»

И путника недимом сделал шах,
Советником любимым сделал шах,

И щедро наградил его Бахрам…
Нашел дорогу сон к его глазам,

И крепким сном заснул Бахрам тотчас,
И до рассвета не открыл он глаз.