В. Аникин - Русский фольклор.Песни, сказки, былины, прибаутки, загадки. игры, гадания, сценки, причитания, пословицы и присловья

Когда воссияло солнце красное
На тое ли на небушко на ясное,
Тогда зарождался молодой Вольгá,
Молодой Вольга Святославович.

Как стал тут Вóльга растеть-матереть,
Похотелося Вольге много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
Птицей-соколом летать ему под оболока,
Серым волком рыскать да по чистыим полям.
Уходили все рыбы во синий моря,
Улетали все птицы за оболока,
Ускакали все звери во тёмный леса.

Как стал тут Вóльга растеть-матереть,
Собирал себе дружинушку хоробрую:
Тридцать молодцов да без единого,
А сам-то был Вольга во тридцатыих.
Собирал себе жеребчиков тёмно-кариих,
Тёмно-кариих жеребчиков нелéгченыих.[79]
Вот посели на добрых копей, поехали,
Поехали к городам да за получкою.

Повыехали в раздольице чисто поле,
Услыхали во чистом поле оратая,[80]
Как орет в поле оратай, посвистывает,
Сошка у оратая поскрипливает,
Омешики[81] по камешкам почиркивают.
Ехали-то день ведь с утра до вечера,
Не могли до оратая доехати.
Они ехали да ведь и другой день,
Другой день ведь с утра до вечера,
Не могли до оратая доехати.
Как орет в поле оратай, посвистывает,
Сошка у оратая поскрипливает,
А омешки по камешкам исчиркивают.
Тут ехали они третий день,
А третий день ещё до пабедья.[82]
А наехали в чистом поле оратая.

Как орет в поле оратай, посвистывает,
А бороздочки о «да пометывает,
А пенья-коренья: вывертывает,
А большие-то каменья в борозду валит.
У оратая кобыла соловая,
Гужики у неё да шёлковые,
Сошка у оратая кленовая,
Омешки на сошке булатные,
Присошичек у сошки серебряный,
А рогачик-то у сошки красна золота,
А у оратая кудри качаются,
Что не скачен ли жемчуг рассыпаются.
У оратая глаза да-ясна, сокола,
А брови у него да черна соболя.
У оратая сапожки зелен сафьян:
Вот шилом, пяти, носы востры,
Бот под пяту-пяту воробей пролетит,
Около носа хоть яйцо прокати.
У оратая шляпа пуховая,
А кафтанчик у него черна бархата.

Говорит-то Вольга таковы слова:
— Божья помочь тебе, оратай-оратаюшко!
Орать, да пахать, да крестьяновати,
А бороздки тебе да пометывати,
А пенья-коренья вывертывати,
А большие-то каменья в борозду валить! —
Говорит оратай таковы слова:
— Поди-ка ты, Вояьга Святославович!
Мне-ка надобно божья помочь крестьяновати.
А куда ты, Вольга, едешь, куда путь держишь?—
Тут проговорил Вольга Святославович:
— Как пожаловал меня да родной дядюшка?
Родной дядюшка да крестный батюшка,
Ласковый Владимир стольно-киевский,
Тремя ли городами со крестьянами:
Первым городом Курцовцем,
Другим городом Ореховцем,
Третьим городом Крестьяневцем.
Теперь еду к городам да за получкою.

Тут проговорил оратай-оратаюшко:
— Ай же ты, Вольга Святославович!
Там живут-то мужички да все разбойнички,
Они подрубят-то сляги[83] калиновы
Да потопят тебя в реке да во Смородине!
Я недавно там был в горде, третьего дни,
Закупил я соли цело три меха,
Каждый мех-то был ведь по сту пуд,
А сам я сидел-то сорок пуд,
А тут стали мужички с меня грошей просить,
Я им сталью им грошей делить,
А грошей-то стало мало ставиться,
Мужичков-то ведь больше ставится.
Потом стал-то я их ведь отталкивать,
Стал отталкивать да кулаком грозить.
Положил тут их я ведь до тысячи:
Который, стоя стоит, тот сидя сидит,
Который сидя сидит, тот и лёжа лежит.—
Тут проговорил ведь Вольга Святославович:
— Ай же ты, оратай-оратаюшко!
Ты поедемнко со мной во товарищах?

А тут ли оратай-оратаюшко
Гужики шёлковые повыстегнул,
Кобылу из сошки повывернул.
Они сели на добрых коней, наехали.
Как хвост-то у ней расстилается,
А грива-то у неё да завивается.
У оратая кобыла ступью пошла,[84]
А Вольгин конь да ведь поскакивает.
У оратая кобыла грудью пошла,[85]
А Вольгин конь да оставается.
Говорит оратай таковы слова:
— Я оставил сошку во бороздочке
Не для-ради прохожего-проезжего:
Маломощный-то наедет — взять нечего,
А богатый-то наедет — не позарится, —
А для-ради мужичка да деревенщины.
Как бы сошку из земельки повыдернути,
Из омешиков бы земельку повытряхнути
Да бросить сошку за ракитов куст.

Тут ведь Вольга Святославович
Посылает он дружинушку хоробрую,
Пять молодцов да ведь могучиих,
Как бы сошку из земли да повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.
Приезжает дружинушка хоробрая,
Пять молодцов да ведь могучиих,
Ко той ли ко сошке клевовенькой.
Они сошку за обжи[86] вокруг вертят,
А не могут сошки из земли поднять,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросить сошки за ракитов куст.

Тут мóлодой Вольга Святославович
Посылает от дружинушку хоробрую
Целым он ведь десяточком.
Они сошку за обжи вокруг вертят,
А не могут сошки из земли выдернуть,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросить сошки за ракитов куст.
И тут ведь Вóльга Святославович
Посылает всю свою дружинушку хоробрую,
Чтобы сошку из земли повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.
Они сошку за обжи вокруг вертят,
А не могут сошки из земли повыдернуть,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросить сошки за ракитов куст.

Тут оратай-оратаюгнко
На своей ли кобыле соловенькой
Приехал ко сошке кленовенькой.
Он брал-то ведь сошку одной рукой,
Сошку из земли он повыдернул,
Из омешиков земельку повытряхнул,
Бросил сошку за ракитов куст.

А тут сели на добрых коней, поехали.
Как хвост-то у ней расстилается,
А грива-то у ней да завивается.
У оратая кобыла ступью пошла,
А Вольгин конь да ведь поскакивает.
У оратая кобыла грудью пошла,
А Вольгин конь да оставается.
Тут Вольга стал да он покрикивать,
Колпаком он стал да ведь помахивать:
— Ты постой-ко ведь, оратай-оратаюшко!
Как бы этая кобыла коньком бы была,
За этую кобылу пятьсот бы дали. —
Тут проговорил оратай-оратаюшко:
— Ай же глупый ты, Вольга Святославович!
Я купил эту кобылу жеребеночком,
Жеребёночком да из-под матушки,
Заплатил за кобылу пятьсот рублей.
Как бы этая кобыла коньком бы была,
За эту кобылу цены не было бы.

Тут проговорит Вольга Святославович:
— Ай же ты, оратай-оратаюшко!
Как-то тебя да именем зовут,
Нарекают тебя да по отечеству? —
Тут проговорил оратай-оратаюшко:
— Ай же ты, Вольга Святославович!
Я как ржи-то напашу да во скирды сложу,
Я во скирды сложу да домой выволочу,
Домой выволочу да дома вымолочу,
А я пива наварю да мужичков напою,
А тут станут мужички меня похваливати:
«Молодой Микула Селянинович!»…

Из того ли то из города из Муромля,
Из того села да с Карачарова
Выезжал удаленький дородный добрый молодец,
Он стоял заутрену во Муромле,
А й к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град.
Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.

У того ли города Чернигова
Нагнанó-то силушки черным-черно,
А й черным-черно, как черна ворона.
Так пехотою никто тут не прохаживат,[87]
На добром коне никто ту не проезживат,
Птица чёрный ворон не пролётыват,
Серый зверь да не прорыскиват.

А подъехал как ко силушке великоей,
Он как стал-то эту силушку великую,
Стал конем топтать да стал копьем колоть,
А й побил он эту силу всю великую.

Он подъехал-то под славный под Чернигов-град,
Выходили мужички да тут черниговски
И отворяли-то ворота во Чернигов-град,
А й зовут его в Чернигов воеводою.
Говорит-то им Илья да таковы слова:
— Ай же мужички да вы черниговски!
Я не иду к вам во Чернигов воеводою.
Укажите мне дорожку прямоезжую,
Прямоезжую да в стольный Киев-град.

Говорили мужички ему черниговски:
— Ты, удаленький дородный добрый молодец,
Ай ты, славный богатырь да святорусский!
Прямоезжая дорожка заколодела,[88]
Заколодела дорожка, замуравела.[89]
А й по той ли по дорожке прямоезжею
Да й пехотою никто да не прохаживал,
На добром коне никто да не проезживал.
Как у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Леванидова
Сидит Соловей Разбойник во сыром дубу,
Сидит Соловей Разбойник Одихмантьев сын,
А то свищет Соловей да по-солóвьему,
Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному.
И от его ли то от посвиста солóвьего,
И от его ли то от покрика звериного
Те все травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,—
А что есть людей — то все мертвы лежат.
Прямоезжею дороженькой — пятьсот есть вёрст,
А й околышей дорожкой — цела тысяча.

Он спустил добра коня да й богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
Его добрый конь да богатырский
С горы на гору стал перескакивать,
С холма на холму стал перемахивать,
Мелки реченьки, озерка промеж ног пускал.

Подъезжает он ко речке ко Смородинке,
Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей,
Да ко тою ко березе ко покляпыя,
К тому славному кресту ко Леванидову.
Засвистал-то Соловей да по-солóвьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному —
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да й лазоревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле все приклониляся.
Его добрый конь да богатырский
А он на корни да спотыкается —
А й как старый-от казак да Илья Муромец
Берёт плёточку шёлковую в белу руку,
А он бил коня да по крутым рёбрам,
Говорил-то он Илья таковы слова:
— Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!
Али ты идти не хошь, али нести не можь?
Что ты на корни, собака, спотыкаешься?
Не слыхал ли посвисту солóвьего,
Не слыхал ли покрика звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих? —
А й тут старый казак да Илья Муромец
Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый,[90]
Во свои берёт во белы он во ручушки,
Он тетивочку шёлковеньку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
Он стрелил в тóго-то Соловья Разбойника,
Ему выбил право око со косицею,[91]
Он спустил-то Соловья да па сыру землю,
Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,
Он повёз его по славну по чисту полю,
Мимо гнездушка повёз да соловьиного.

Во том гнездышке да соловьиноем
А случилось быть да и три дочери,
А й три дочери его любимыих.
Бóльша дочка — эта смотрит во окошечко косявчато,

Говорит она да таковы слона:
— Едет-то наш батюшка чистым полем,
А сидит-то на добром коне,
И везёт он мужичища-деревенщину
Да у правого у стремени прикована.

Поглядела как друга дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
— Едет-то наш батюшка раздольицем чистым полем,
Да й везёт он мужичища-деревеищину
Да й ко правому во стремени прикована.

Поглядела его меньша дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
— Едет мужичище-деревенщина,
Да й сидит мужик он на добром коне,
Да й везёт-то наша батюшка у стремени,
У булатного у стремени прикована —
Ему выбито-то право око со косицею. —
Говорила-то й она да таковы слова:
— А й же мужевья наши любимые!
Вы берите-тко рогатины звериные
Да бегите-тко в раздольице чистó поле,
Да вы бейте мужичище-деревенщину!

Эти мужевья да их любимые,
Зятевья-то есть да соловьиные,
Похватали как рогатины звериные
Да й бежали-то они да во чисто поле
Ко тому ли к мужичище-деревенщине
Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.
Говорит им Соловей Разбойник Одихмантьев сын:

— Ай же зятевья мои любимые!
Побросайте-тко рогатины звериные,
Вы зовите мужика да деревенщину,
В своё гнёздышко зовите соловьиное,
Да кормите его ествушкой сахарною,
Да вы пойте его питьецем медвяныим,
Да й дарите ему дары драгоценные! —

Эти зятевья да соловьиные
Побросали-то рогатины звериные,
А й зовут мужика да й деревенщину
Во то гнездышко да соловьиное.
Да й мужик-то деревенщина не слушатся,
А он едет-то по славному чисту полю
Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.

Он приехал-то во славный стольный Киев-град
А ко славному ко князю на широкий двор.
А й Владимир-князь он вышел со божьей церкви,
Он пришел в палату белокаменну,
Во столовую свою во горенку,
Они сели есть да нить да хлеба кушати,
Хлеба кушати да пообедати.

А й тут старыя казак да Илья Мурóмец
Становил коня да посередь двора,
Сам идет он во палаты белокаменны.
Проходил он во столовую во горенку,
На пяту[92] он дверь-то поразмахивал,
Крест-от клал по по-писаному,
Вёл поклоны по-учёному,
На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,
Самому князю Владимиру в особину,
Ещё всем его князьям он подколенныим.[93]

Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:
— Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный добрый молодец,
Тебя как-то, молодца, да именéм зовут,
Величают, удалого, по отечеству? —
Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:
— Есть я с славного из города из Муромля,
Из того села да Карачарова,
Есть я старыя казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович.

Говорит ому Владимир таковы слова:
— А й же старыя казак да Илья Муромец!
Да и давно ли ты повыехал из Муромля
И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град? —
Говорил Илья он таковы слова:
— А й ты, славиыя Владимир стольно-киевский!
Я стоял заутрену христосскую во Муромле,
А й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град.
То моя дорожка призамешкалась.
А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град,
Ехал мимо эту Грязь да мимо Чёрную,
Мимо славну реченьку Смородину,
Мимо славную берёзу ту покляпую,
Мимо славный ехал Леванидов крест. —
Говорил ему Владимир таковы слова:
— А й же мужичище-деревенщина,
Во глазах, мужик, да додлыгаешься,
Во глазах, мужик, да насмехаешься!
Как у славного у города Чернигова
Нагнано тут силы много множество —
То пехотою никто да не прохаживал
И на добром коне никто да не проезживал,
Туда серый зверь да не прорыскивал,
Птицы черный ворон не пролетывал.
А у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у славноей у речки у Смородины,
А у той ли у березы у покляпыя,
У того креста у Леванидова
Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын.
То как свищет Соловей да по-соловьему,
Как кричит злодей-разбойник по-звериному —
То все травушки-муравы уплетаются,
А лазоревы цветочки прочь осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей — то все мёртво лежат. —
Говорил ему Илья да таковы слова:
— Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Соловей Разбойник на твоем дворе,
Ему выбито ведь право око со косицею,
И он ко стремени булатному прикованный.

То Владимир-князь-от стольно-киевский
Он скорешенько вставал да на резвы ножки,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
То он шапочку соболью на одно ушко,
Он выходит-то на свой-то на широкий двор
Посмотреть на Соловья Разбойника.

Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:
— Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,
Закричи-тко, ты, сóбака, по-звериному. —
Говорил-то Сóловей ему Разбойник Одихмантьев сын:
— Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
А не вас-то я хочу да и послушати,
Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,
Да его хочу-то я послушати. —
Говорил-то как Владимир-князь да стольно-киевский:
— А й же старыя казак ты, Илья Муромец!
Прикажи-тко засвистать ты Соловью да й по-соловьему,
Прикажи-тко закричать да по-звериному, —
Говорил Илья да таковы слова:
— А й же Соловей Разбойник Одихмантьев сын!
Засвищи-тко ты во пóлсвиста соловьего,
Закричи-тко ты во пóлкрика звериного. —
Говорил-то ему Соловей Разбойник Одихмантьев сын:
— А й же старыя казак ты Илья Муромеп!
Мои раночки кровавы запечатались,
Да не ходят-то мои уста сахáрные,
Не могу я засвистать да й по-солóвьему,
Закричать-то не могу я по-звериному.
А и вели-тко князю ты Владимиру
Налить чару мне да зелена вина.
Я повыпью-то как чару зелена вина —
Мои раночки кровавы поразойдутся,
Да й уста мои сахарны порасходятся,
Да тогда я засвищу да по-соловьему,
Да тогда я закричу да по-звериному. —
Говорил Илья тут князю он Владимиру:
— Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Ты поди в свою столовую во горенку,
Наливай-ко чару зелена вина.
Ты не в малую стопу — да полтора ведра,
Подноси-тко к Соловью к Разбойнику.

То Владимир-князь да стольно-киевский
Он скоренько шёл в столову свою горенку,
Наливал он чару зелена вина,
Да не малу он стопу — да полтора ведра,
Разводил медами он стоялыми,
Приносил-то он ко Соловью Разбойнику.
Соловей Разбойник Одихмантьев сын
Принял чарочку от князя он одной ручкой,
Выпил чарочку ту Соловей одним духом.

Засвистал как Соловей тут по-сóловьему,
Закричал Разбойник по-звериному —
Маковки на теремах покривились,
А околенки во теремах рассыпались.
От него, от посвиста соловьего.
А что есть-то людушек — так все мёртвы лежат.
А Владимир-князь-от стольно-киевский
Куньей шубонькой он укрывается.

А й тут старой-от казак да Илья Муромец,
Он скорешенько садился на добра коня,
А й он вёз-то Соловья да во чисто поле,
И он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова:
— Тебе полно-тко свистать да по-солóвьему,
Тебе полно-тко кричать да по-зверииому,
Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей,
Тебе полно-тко вдовить да жен молóдыих,
Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек!

А тут Сóловью ему и славу поют,
А й славу поют ему век пó веку!