Фукидид - История
62. Между тем потидейцы и пелопоннесский отряд Аристея в ожидании афинян расположились лагерем перед городом1 на перешейке со стороны Олинфа и устроили там рынок. Начальником всей пехоты союзники выбрали Аристея, а конницы — Пердикку, который снова изменил афинянам и теперь помогал потидейцам, передав управление царством Иолаю2. Замысел Аристея состоял в том, чтобы ожидать со своим отрядом афинян па перешейке; халкидяне же с остальными союзниками за перешейком, и 2000 всадников Пердикки должны были оставаться в Олинфе и, в случае нападения афинян на Аристея, напасть на них с тыла и таким образом зажать врага в клещи. Каллий же, афинский военачальник, вместе со своими командирами, выслал против Ояинфа македонских всадников и небольшой отряд союзников для прикрытия от возможного нападения, а сам, выступив из лагеря, пошел на Потидею. Когда афиняне достигли перешейка и увидели врагов в боевой готовности, то они, в свою очередь, построились в боевой порядок, и вскоре началось сражение. Крыло пелопоннесцев под командой Аристея3 (где стояли коринфяне и другие отборные отряды) обратило врагов в бегство и долго преследовало их. Остальное же войско потидейцев и пелопоннесцев было разбито афинянами и бежало под защиту городских стен Потидеи.
63. Возвратившись после преследования врагов, Аристей увидел, что его остальное войско разбито. Сначала он колебался, решая, куда ему идти, чтобы избежать опасности — в Олинф1 или в Потидею. Затем Аристей все же принял решение, сомкнув как можно теснее свой отряд, быстрым маршем пробиться в Потидею. Ему действительно удалось добраться до города вдоль мола через море под обстрелом противника и с трудом, но все же без больших потерь спасти основную часть отряда. Отряд олинфян, шедший на помощь в Потидею (Потидея отстоит от Олинфа стадий на 60 и видна оттуда), успел пройти лишь небольшое расстояние, когда битва уже началась и сигнальные значки были подняты. Македонские же всадники выстроились в боевом порядке, чтобы помешать продвижению олинфян. Но когда победа стала быстро клониться на сторону афинян и сигнальные значки опустились, олинфяне возвратились в город, а македоняне — назад к афинянам, так что конница обеих сторон не участвовала в битве. После битвы афиняне воздвигли трофей и, устроив перемирие, разрешили потидейцам похоронить павших воинов2. У потидейцев и их союзников пало не меньше 300 человек3, потери же афинян4 составляли 150 граждан, среди которых был и стратег Каллий.
64. После битвы афиняне тотчас же построили вторую стену против городской стены с северной стороны, обращенной к перешейку, и поставили охрану. Сторона же, обращенная к Паллене, осталась неукрепленной. Афиняне считали, что у них недостаточно сил для того, чтобы охранять перешеек и одновременно, переправившись к Паллене, строить стену и там: при таком разделении сил они опасались неожиданной атаки потидейцев и их союзников. Когда в Афинах узнали, что сторона, обращенная к Паллене, не обнесена стеной, то отправили 1600 гоплитов во главе с Формионом, сыном Асопия. Прибыв в Паллену, Формион повел свой отряд со стороны Афития1 на Потидею; медленно продвигаясь, он опустошал местность. Не встретив сопротивления, он построил стену на стороне Паллены против городской стены Потидеи. Таким образом, афиняне теперь всеми силами обложили город с обеих сторон на суше, а с моря одновременно его блокировала афинская эскадра.
65. Таким образом, город был теперь совершенно отрезан, и у Аристея уже не оставалось надежды на спасение, если только из Пелопоннеса или откуда-либо еще не придет неожиданная помощь. Поэтому Аристей предложил всем (кроме 500 человек) покинуть город на кораблях при первом попутном ветре, чтобы оставшимся в городе на больший срок хватило запасов продовольствия. Сам же он вызвался остаться в городе. Однако это предложение не встретило согласия потидейцев. Тогда Аристей (желая обеспечить все необходимое в таком положении и подготовить наилучшим образом внешнюю помощь) сам отплыл, не замеченный афинской стражей. За время своего пребывания на Халкидике Аристей принял участие вместе с халкидянами в походах и, между прочим, нанес поражение жителям Сермилы1, устроив засаду близ их города, и многих из них перебил. В Пелопоннесе он вел тайные переговоры, всячески стараясь получить помощь. Между тем Формион, установив блокаду Потидеи, со своими 1600 гоплитами принялся опустошать Халкидику2 и Боттику и даже захватил несколько городов.
66. Это стало вторым мотивом вражды между афинянами и пелопоннесцами. Коринфяне не могли простить афинянам осаду Потидеи, их колонии, и находившихся там коринфян и пелопоннесцев. Афиняне же были в обиде на то, что пелопоннесцы склонили к восстанию их союзный город-данник и даже открыто сражались против них, помогая потидейцам. Однако настоящая война еще не разразилась, и перемирие пока еще продолжалось, ибо коринфяне до сих пор действовали на свой страх и риск1.
67. Теперь, однако, блокада Потидеи не давала покоя коринфянам, и не только потому, что в городе находились их люди, но и оттого, что они опасались за участь самого города. Итак, тотчас же после начала осады коринфяне стали приглашать союзников на собрание в Лакедемон и, прибыв туда, обрушились на афинян как на нарушителей договора, не считающихся с правами Пелопоннеса. Эгинцы из страха перед афинянами не решились открыто отправить послов на собрание, но втайне вместе с коринфянами еще яростнее подстрекали к войне, жалуясь на потерю своей независимости вопреки договору. Лакедемоняне также пригласили своих союзников и всех, кто жаловался на притеснение афинян. Созвав обычное1 народное собрание, они предложили всем желающим высказывать свои жалобы. Тогда союзники начали один за другим выступать с обвинениями, в особенности мегарцы. Наряду со многими другими претензиями основная жалоба мегарцев2 состояла в том, что, вопреки договору, их лишают доступа в гавани афинской державы и на рынок Аттики. Последними выступили коринфяне. Предоставив сначала другим возбудить воинственность лакедемонян, они добавили следующее.
68. «Дух доверия, царящий у вас в общественной и частной жизни, лакедемоняне, заставляет вас несколько недоверчиво относиться к людям, если они, подобно нам, жалуются на других. И именно из-за этого при всем вашем благоразумии вам иногда не хватает прозорливости во внешних делах. Как часто мы предупреждали вас, что афиняне злоумышляют против всех нас; однако вы не делали из этого надлежащих выводов; напротив, вы подозревали, что мы заводим речь об этом из своих частных побуждений. Вот почему вы и на этот раз созвали ваших союзников не заблаговременно, а лишь теперь, когда события уже развернулись. Нам подобает держать речь перед союзниками именно потому, что у нас есть важнейшие причины жаловаться на наглость афинян и на ваше постоянное пренебрежение к нам. Если бы афиняне творили свои преступные деяния в Элладе втайне, тогда, конечно, вы могли бы об этом не знать, и вас следовало бы уведомить об этом. А теперь нужны ли долгие речи, когда вы видите, что одних эллинов афиняне уже поработили, а другим1 — и как раз нашим союзникам — они теперь строят козни и давно уже сделали все приготовления на случай войны. Иначе ведь они не захватили бы Керкиру силой оружия и не владели бы ею поныне вопреки нашей воле и не осаждали бы Потидею. А ведь Потидея — наиболее выгодно в военном отношении расположенный пункт, господствующий над фракийским побережьем, Керкира же могла бы предоставить пелопоннесцам значительные морские силы.
69. И виноваты в этом вы, так как это вы после мидийской войны сначала позволили афинянам укрепить свой город, а потом и построить Длинные стены. И до сих пор вы не только продолжаете лишать свободы порабощенных ими подданных, а теперь даже начали отнимать ее и у ваших собственных союзников. Ведь истинный поработитель народа — не сам поработивший, а тот, кто, будучи в состоянии положить конец рабству, не делает этого, хотя и добивается признания своей доблести как освободитель Эллады1. С трудом, правда, мы наконец собрались сюда, но и теперь еще неясно — с какой целью. Ведь нас должно интересовать не то, подвергаемся ли мы насилию, а то, как нам обороняться против него. Неприятель действует по заранее намеченному плану и нападает на нас без колебания, в то время как мы все еще пребываем в нерешительности. И мы знаем методы афинян: как они шаг за шагом наступают на соседей. Правда, думая, что их не замечают (из-за вашего равнодушия), они ведут себя пока менее дерзко. Однако заметь они только, что вы, разгадав их игру, смотрите на них сквозь пальцы, они сразу же налягут со всей силой. Только вы, лакедемоняне, одни из эллинов бездействуете, обороняясь не силой, а медлительностью; только вы одни стараетесь подавить вражескую мощь не в ее зачатке, а когда она вдвое возрастет. Конечно, всегда говорили, что ваше положение надежно; но действительность оказалась убедительнее. Мы ведь знаем, что Мидиец от края света дошел до Пелопоннеса скорее, чем вы собрались его встретить с достаточными боевыми силами. А теперь вы не обращаете внимания на афинян, хотя они живут не столь далеко, как он, а весьма близко от вас. И вместо того, чтобы самим напасть на них, вы лишь обороняетесь, предпочитая в борьбе с сильнейшим врагом положиться на волю случая. Хотя, как вы знаете, не только Варвар был сам больше всего виноват в своем поражении2, но и мы в борьбе с афинянами нередко одерживаем верх скорее в силу их собственных ошибок3, нежели благодаря вашей помощи. Для кое-кого из тех, кто, уповая на вашу помощь, не подготовился к войне, эти надежды уже были губительны4. Не подумайте только, что мы говорим вам это из неприязни. Наша жалоба вполне обоснована. Ведь жалуются на друзей, допустивших ошибку, а врагов обвиняют в причиненной обиде.
