Исократ - Собрание речей
Однако пусть никто не подумает, что я плохо отношусь к людям младшего поколения. Не их считаю я ответственными за то, что происходит теперь; я хорошо знаю, что большинство из них менее всего довольно создавшимся положением, благодаря которому им дозволено жить в такой невоздержности. Естественно поэтому обращаться с упреками не к ним, но, по справедливости, к тем, которые управляли городом незадолго до нас[18]. Ведь это именно они довели наших граждан до такой распущенности и разрушили власть Ареопага. В то время, когда этот Совет стоял у власти, город не был перегружен тяжбами и доносами[19] и не было в нем ни налогов на имущество[20], ни бедности, ни войн; между собой граждане жили в дружбе, а со всеми остальными — в мире. Эллинам они внушали доверие, а у варваров вызывали страх; эллинов они спасли, а варваров так строго наказали, что те могли радоваться, если с ними не приключится ничего худшего. Ведь потому, что наши предки жили в такой безопасности, дома и другие постройки вне города у них были красивее и богаче, чем внутри городских стен; многие граждане тогда и вообще не посещали Афин, даже во время празднеств, но предпочитали пользоваться собственным добром, оставаясь дома, вместо того, чтобы пировать за счет государства. И даже дни торжественных празднеств, ради которых и приходил кто — нибудь в город, проводились не с разнузданностью и бьющей в глаза пышностью, но с разумной умеренностью. Ибо свое благосостояние граждане оценивали не пышными процессиями, не соперничеством друг с другом из — за хорегий и не бахвальством подобного рода, но соблюдением нравственных устоев в организации своей повседневной жизни, а также отсутствием среди них нуждающихся. Именно это и есть критерий для суждения об истинном процветании людей и об отсутствии низменных принципов управления. Кто же из рассудительных людей не содрогнется теперь при виде всего, что совершается вокруг, когда многие из сограждан нуждаются в самом необходимом, когда они тянут перед дикастерием жребий, чтобы узнать, будут ли они сегодня обеспечены необходимым пропитанием или нет, а в то же время считается правильным кормить за счет государства других эллинов, которые нанимаются гребцами на корабли, танцуют в хорах, надев расшитые золотом гиматии, а зимой мерзнут в таких одеждах, какие я не берусь и описать. Эти и другие резкие противоположности, порожденные нашим способом управления, приносят государству великий позор. Ничто подобное не случалось при прежнем Совете: бедных он освободил от нужды, предоставив им работу и помощь людей состоятельных; юношей предохранил от распущенности упражнениями и надзором; политических деятелей излечивал от корыстолюбия наказаниями и невозможностью виновным скрыться от возмездия; людей преклонного возраста спасал от уныния предоставлением гражданских почестей и уважением юношей. Могли существовать государственный строй более достойный, чем этот, так прекрасно предусмотревший все общегосударственные интересы?
Мы перечислили большую часть некогда существовавших установлений; что касается пропущенных, то легко можно судить из сказанного, что и они носили такой же характер. Некоторые, уже выслушавшие мой рассказ об этом, хвалили меня, как только могли, и признавали, что наши предки были счастливы, управляя городом именно таким способом; однако и они думали, что мне не удастся убедить вас воспользоваться этими принципами, но в силу привычки вы предпочтете бедствовать при существующих порядках, чем наслаждаться лучшей жизнью при более совершенной политии. Они предупреждали меня, что я, советуя лучшее, подвергаюсь опасности прослыть врагом народа и сторонником установления в городе олигархии. Действительно, если бы я говорил о вещах неизвестных и не общепризнанных и побуждал бы вас избрать для этого синедров или синграфеев[21], по вине которых была уничтожена раньше власть народа, вы, естественно, имели бы право на такое обвинение. Я, однако, не предлагал ничего подобного, а говорил об управлении, характер которого ни для кого не является тайной; это управление, унаследованное от отцов, как вы все прекрасно знаете, и было причиной многочисленных благодеяний для нашего государства и для остальных эллинов; кроме того, его установили и узаконили такие люди, которые по всеобщему признанию были демократичнейшими из граждан. И было бы в высшей степени странно, если бы, советуя вам ввести эту политик», я был бы заподозрен в стремлении к перевороту.
Цель, которую я преследую, легко понять также из следующего: в большинстве речей, мной произнесенных, вы найдете осуждение олигархии и тирании; я одобряю равноправие и демократию, но не любую, а лишь хорошо организованную, созданную не как попало, но на справедливой и разумной основе. Я знаю, что созданием такой политии наши предки далеко превзошли всех других. И лакедемоняне наилучшим образом управляют своей страной потому, что они как раз и являются наиболее демократичными. И при избрании должностных лиц, и в повседневной жизни, и ко всех остальных занятиях мы можем видеть, что равенство в правах и обязанностях у них имеет гораздо большее значение, чем у других. Олигархия ведет борьбу именно с этими установлениями, которыми постоянно пользуется хорошо организованная демократия.
Если бы мы захотели к тому же исследовать историю самых знаменитых и великих из других городов, мы нашли бы, что демократические формы правления более полезны, чем олигархические. Если бы мы сравнили даже наш всеми порицаемый государственный строй не со старой демократией, которую я описал, но с правлением Тридцати, каждый несомненно признал бы его божественным. Даже если кто — нибудь упрекнет меня в том, что я выхожу за пределы моей темы, я все же хочу, в целях разъяснения, рассказать, насколько наш строй превосходит правление Тридцати. И пусть никто не подумает, будто я слишком тщательно исследую ошибки нашей демократии, замалчивая все, что было в ней хорошего и значительного. Этот рассказ будет недолгим и в то же время небесполезным для слушателей. Кто из людей старшего возраста не знает, что, когда мы потеряли флот у Геллеспонта, и город постигла тяжкая беда, люди, которых мы называем демократами, были готовы на любые жертвы, чтобы не выполнять приказания врага? Они считали самым страшным, если кто — либо увидит город, правивший эллинами, под властью другого государства; и в это же время разве не были готовы сторонники олигархии разрушить стены и отдаться в рабство? И кто не знает, что тогда, когда народ был хозяином положения, мы размещали гарнизоны в акрополях других городов? Когда же Тридцать захватили власть, враги заняли наш акрополь! В те времена нашими владыками стали лакедемоняне; но когда изгнанники, вернувшись, отважно вступили в борьбу за освобождение и Конон одержал морскую победу, разве не прибыли послы лакедемонян и не передали городу власть на море? И кто же из моих сверстников не помнит, что демократия так украсила город и храмами, и общественными зданиями, что еще и теперь люди, посещающие его, считают, что он достоин править не только эллинами, но и всеми другими народами? А Тридцать — одними постройками пренебрегли, другие — ограбили, а верфи, стоившие городу не менее тысячи талантов, продан и на слом за три таланта! Наконец, никто не решился бы прославлять перед лицом демократии кротость правления Тридцати. Они одни, получив власть над городом по постановлению народного собрания, без суда предали смерти полторы тысячи граждан и заставили более пяти тысяч бежать в Пирей. Демократы же, хотя и победили в сражении и вернулись с оружием в руках, предали смерти лишь главных виновников преступлений, а по отношению к остальным вели дела так великодушно и справедливо, что люди, изгонявшие граждан из города, чувствовали себя в Афинах ничуть не хуже вернувшихся из изгнания. Но вот самое лучшее и убедительное доказательство справедливости народа: оставшиеся в городе заняли у лакедемонян сто талантов для осады демократов, укрепившихся в Пирее. Когда же позднее на народном собрании встал вопрос о возврате денег лакедемонянам, многие настаивали на том, что уплату долга, по справедливости, должны произвести не подвергшиеся осаде, ноте, кто занимал деньги. Однако народ постановил произвести оплату долга из государственной казны. В результате этого решения мы достигли такого единодушия и так содействовали усилению города, что лакедемоняне, которые во времена олигархов чуть ли не каждый день отдавали нам распоряжения, при демократии пришли к нам просить и умолять не допустить их изгнания из собственной страны[22]. Вот самое существенное в образе мыслей тех и других: одни стремились властвовать над гражданами и быть рабами у врагов, другие — властвовать над врагами, а среди граждан быть равноправными. Все это я рассказал по двум причинам: во — первых, желая показать, что я стремлюсь не к олигархическому строю или к тирании, но к справедливой и хорошо организованной политии; во — вторых, что даже плохо организованная демократия причиняет все — таки меньше вреда, а хорошо управляемая обладает большими преимуществами — ей присуща большая справедливость, она полезнее для всего общества и поэтому более приятна для граждан, живущих при этом общественном строе. Но, может быть, кто — нибудь из вас спросит, чего же я хочу и почему убеждаю вас переменить существующую политик), совершившую так много хорошего, на другую, и почему теперь, только что воздав такую похвалу демократии, вдруг, как бы под влиянием каприза, я снова меняю свое мнение и вновь порицаю и осуждаю существующий демократический строй?
