Джованни Боккаччо - Декамерон. Гептамерон (сборник)
С этими словами он вскочил и, стоя над телом своей возлюбленной, обезумевший от отчаяния, выхватил кинжал и со всего размаха всадил его себе в сердце. И, обнимая снова и снова свою любимую, он стал так страстно ее целовать, что казалось, у любви больше власти над ними, чем у смерти.
Находившаяся в комнате дама кинулась к двери и стала звать на помощь. Услыхав этот крик, герцог заподозрил, что с дорогими ему людьми что-то неладно. Он первый вошел туда. Увидав это страшное зрелище, он попытался оторвать друга своего от тела его возлюбленной, но тот так крепко сжимал ее в своих объятиях, что оттащить его смогли только тогда, когда он был уже мертв. Но все же, когда герцог спросил: «Кто это сделал?» – он успел ответить: «Мой язык, ваша светлость, и ваш тоже», – и посмотрел на него безумным взглядом. И, прильнув лицом своим к лицу любимой, он испустил дух.
Герцог захотел узнать больше и заставил находившуюся в комнате придворную даму рассказать ему все, что она видела и слышала. И она поведала ему все по порядку. И, узнав, что всему виною он сам, он бросился к их бездыханным телам. С криками и стенаниями он стал просить у них прощения и без конца целовать их. А потом, негодующий и разъяренный, поднялся, выхватил кинжал из сердца молодого дворянина и, подобно тому как раненный копьем кабан кидается на поразившего его охотника, бросился искать ту, которая ранила его в самые сокровенные глубины сердца. И он нашел ее танцующей в зале, такой веселой, какой она никогда не бывала, – она была счастлива, что словами своими хорошо отомстила госпоже дю Вержье. Герцог остановил ее на середине танца и сказал:
– Вы поклялись жизнью, что будете хранить доверенную вам тайну, жизнью вы теперь за все и заплатите.
С этими словами он схватил ее за волосы и всадил ей в горло кинжал, к ужасу всех присутствующих, которые решили, что герцог сошел с ума. Но, завершив свое дело, он собрал всех придворных и рассказал им о благородной и горестной любви своей племянницы и о страшном предательстве, которое учинила его жена. И, услыхав эту историю, все заплакали. После чего он приказал, чтобы герцогиню похоронили в аббатстве, которое он вслед за тем воздвигнул, чтобы хоть частично искупить грех женоубийства. И он построил очень красивый склеп, в котором тела обоих любовников были похоронены вместе, а на гробницах велел написать трагическую историю их любви. Сам же он отправился в поход против турок, в котором Господь ниспослал ему такую помощь, что он вернулся с богатой добычей и увенчанный славой. Ко времени его возвращения сын его уже возмужал настолько, что он мог передать ему бразды правления. И он оставил ему все, и принял монашество в том же самом аббатстве, и окончил там свои дни в служении Богу.
– Вот, благородные дамы, та история, которую вы просили меня рассказать вам; по глазам вашим я вижу, что она вас растрогала. По-моему, для вас это хороший пример того, с какой осторожностью надо относиться к мужчинам, ибо они могут загубить самое высокое и благородное чувство. И вы знаете, что апостол Павел от такой безмерной любви предостерегает даже людей женатых, ибо, чем больше сердце наше привязывается к благам земным, тем больше оно удаляется от небесных, и чем более чиста и благородна любовь, тем труднее бывает порвать ее узы. Вот почему я призываю вас, благородные дамы, обратить молитвы свои к Господу. Пусть Дух Святой воспламенит вас любовью к нему, и тогда в смертный час вам легко будет расстаться с тем, к чему вы слишком привязаны в этом мире.
– Но если любовь эта была действительно так чиста, как вы нам рассказали, то зачем же им понадобилось скрывать ее? – спросил Жебюрон.
– Затем, что люди настолько испорчены, – ответила Парламанта, – что они никогда не способны поверить, сколь чистой может быть любовь. Обо всех – как о мужчинах, так и о женщинах – они судят только по себе и наделяют их своими пороками. Вот почему, если у женщины помимо самых близких родных есть еще и друг, она должна видеться с ним тайно, если хочет, чтобы встречи эти длились долго. Будь любовь этой женщины добродетельна или порочна, все равно о ней пойдут всякие сплетни, ибо дальше своего носа люди обычно не видят.
– Да, но после того, как тайна раскрыта, – заметил Жебюрон, – люди возводят на эту любовь хулу.
– Вот почему, – сказала Лонгарина, – лучше всего, должно быть, не любить вовсе.
– Мы будем обжаловать этот приговор, – воскликнул Дагусен, – ведь стоит только представить себе, что у наших дам не будет любви к нам, мужчинам, – и жить не захочется. Я говорю о тех, кто живет для любви. Даже если мужчины ее не добиваются, у них остается по крайней мере надежда – и она побуждает их совершать множество благородных поступков, и так до той поры, пока старость не принесет на смену этим благородным чувствам иные заботы. Тем же, кто думает, что женщины не должны любить, следовало бы сделаться не военными, а купцами. Тогда, вместо того чтобы завоевать себе славу, они пеклись бы о том, чтобы нажить состояние.
– Вы хотите сказать, – вставил Иркан, – что, если бы не было женщин, мужчины утратили бы свое благородство? Как будто вся наша храбрость идет только от женщин! Но я, например, держусь совершенно противоположного мнения. На мой взгляд, ничто так не может принизить мужчину, как общение с женщинами или чрезмерная любовь к ним. Именно потому закон иудеев в первый год после женитьбы не разрешал мужчине идти на войну, дабы любовь к жене не отвратила его от опасностей, которых он должен искать.
– По-моему, закон этот не очень-то верен, – сказал Сафредан, – человека женатого как раз больше всего и тянет на войну, ибо никакая битва не бывает так страшна, как битва у себя дома. Вот почему я думаю, что лучшее средство заставить мужчин стремиться в чужие края и не засиживаться дома у очага – это их женить.
– Надо сказать, что женитьба действительно освобождает их от всех домашних забот, – заметила Эннасюита. – Они во всем полагаются на жен и думают только о том, как бы увенчать себя славой, ибо уверены, что о благоденствии дома позаботится жена.
– Что бы там ни было, – ответил Сафредан, – я очень рад, что вы согласны со мной.
– Да, но никто не сказал самого главного, – вступилась Парламанта, – почему дворянин, который был виновником всего, не умер сразу же с горя, как умерла та, которая была ни в чем не повинна.
– Потому что женщины умеют любить сильнее, чем мужчины, – ответила Номерфида.
– Нет, дело не в этом, – возразил Симонто, – а в том, что ревность и отчаяние женщин заставляет их лезть на стену, не разобравшись ни в чем. Мужчины же – те осмотрительны, они всегда стараются доискаться до истины. А познав эту истину разумом, они, как и этот молодой дворянин, становятся очень храбрыми. Ведь, доискавшись до того, что было причиной гибели его возлюбленной, он доказал свою любовь к ней и не пощадил своей жизни.
– Так или иначе – она умерла от настоящей любви, – сказала Эннасюита, – ее прямое и благородное сердце не в силах было вынести это подлое предательство.
– Виновата во всем вспыхнувшая в ней ревность, – сказал Симонто, – это она не дала госпоже дю Вержье додумать все до конца и ослепила ее так, что та приписала своему другу порок, который был создан ее же воображением. И смерть ее была вынужденной, ибо она ничего не могла с собою поделать. Смерть же ее друга была добровольной: он избрал ее, когда увиден, что сотворил.
– Велика, должно быть, была любовь, если она могла причинить такое горе, – сказала Номерфида.
– Вам можно не бояться, – сказал Иркан, – от этой болезни вы не умрете.
– Так же как и вы, должно быть, не убьете себя, узнав о своем проступке, – заметила Номерфида.
– Достаточно того, что двое уже умерло от любви, не будем же убивать двух других, – сказала, смеясь, Парламанта, которая решила, что разговор чересчур затянулся, – уже отзвонили к вечерне, и, хотим мы того или нет, нам придется расстаться.
Последовав ее совету, все встали и отправились слушать вечерню, причем не забыли в молитвах своих помянуть души верных любовников, за упокой которых монахи сами решили прочесть De Profundis[335].
И во время ужина только и разговора было что о госпоже дю Вержье, после чего, проведя еще некоторое время вместе, все разошлись по своим комнатам, и таким образом окончился седьмой день.
Конец седьмого дняДень восьмой
В восьмой день разговор идет о самых великих безумствах и рассматриваются подлинные происшествия, услышать о которых полезно каждому
ВступлениеНа следующее утро сеньоры и дамы послали узнать, скоро ли будет построен мост, и получили ответ, что через три дня он будет готов. Некоторым из присутствующих известие это было совершенно не по душе; они предпочли бы, чтобы работы тянулись подольше, а вместе с ними и их счастливая безмятежная жизнь. Видя, однако, что остается каких-нибудь два-три дня, компания решила не терять золотого времени, и все попросили госпожу Уазиль преподать им утренний урок благочестия, что она не преминула сделать. Но на этот раз она задержала их долее обычного, ибо до того, как покинуть монастырь, ей хотелось окончить чтение Послания апостола Иоанна[336]. И она так хорошо его прочла, что казалось, устами ее Святой Дух произносил эти исполненные любви и милосердия слова. И, охваченные их огнем, все пошли слушать мессу, а вслед за тем обедать, продолжая обсуждать рассказанное накануне и готовясь сделать новый день таким же интересным, как и предыдущий. Для этого после обеда все разошлись по своим комнатам и пребывали там до тех пор, пока не пошли на привычное мес то, где они собирались каждый день на ковре из зелени; там их уже ожидали монахи. Когда все расселись по своим местам, зашла речь о том, кто будет начинать.
