Джованни Боккаччо - Декамерон. Гептамерон (сборник)
Муж ее, если бы только совесть ему позволила, охотно бы все утаил, но сделать это было уже невозможно, так как в дело вмешалась Церковь, решившая навести порядок. И Церковь решила разлучить эту женщину с мужем до тех пор, пока все не будет проверено и точно установлено. И бедняга вынужден был оставить эту добрую женщину и отправиться на поиски злой. Он поехал в Блуа – это было вскоре после того, как на престол вступил Франциск Первый, – нашел там королеву Клод[298] и регентшу[299] и принес им свою жалобу, требуя вызвать ту, которую он предпочел бы никогда больше в жизни не видеть. И при дворе все прониклись к нему превеликой жалостью. А когда жена его предстала перед ними, она долгое время отказывалась от него, говоря, что он вовсе не ее муж, чему тот, если бы только мог, с радостью бы поверил. И женщина эта, не столько пристыженная, сколько огорченная, сказала, что готова скорее умереть, чем возвращаться к нему, и таким ответом он был очень доволен.
Но обе королевы, услыхав ее бесчестные речи, присудили ее к тому, чтобы вернуться, и так напугали певчего своими угрозами, что тот был вынужден сказать своей мерзкой подруге, что больше не хочет ее видеть и она должна сейчас же вернуться к мужу. И выгнанной отовсюду несчастной пришлось возвращаться в свой прежний дом, где муж ее обошелся с ней лучше, чем она того заслужила.
– Вот, благородные дамы, почему я сказал, что, если бы бедный муж лучше караулил свою жену, он бы не потерял ее, ведь то, что мы умеем беречь, не так легко потерять, и воры всегда льстятся на то, что плохо лежит.
– Удивительное дело, – воскликнул Иркан, – до чего любовь сильна именно там, где она всего безрассуднее!
– Мне говорили, – сказал Симонто, – что легче расторгнуть сотню браков, чем разлучить одного священника с его служанкой.
– Очень может быть, – сказала Эннасюита, – ибо те, которые связывают других узами брака, умеют затянуть такой крепкий узел, что только смерть способна его разорвать. Ученые же богословы считают, что язык духа значит больше, чем любой другой, а следовательно, и любовь духовная превосходит всякую другую.
– Вот уж чего я никак не прощаю женщинам, – сказал Дагусен, – так это того, что они бросают примерного мужа или друга ради священника, как бы красив и порядочен тот ни был.
– Прошу вас, Дагусен, – сказал Иркан, – не вмешивайте в разговор мать нашу, Пресвятую церковь. Поверьте, что для тех женщин, которых робость и скрытность делают несчастными, самое большое удовольствие – это грешить с людьми, которые сами же могут потом отпускать им грехи; ибо есть ведь такие, которым признаться в своем грехе труднее, чем этот грех совершить.
– Вы говорите, – сказала Уазиль, – о женщинах, которые забыли Бога и которые думают, что содеянное втайне не предстанет перед небесным судом. Но исповедников они себе ищут отнюдь не для того, чтобы исповедоваться перед ними. Враг рода человеческого так ослепляет их, что заботы их направлены на то, чтобы укрыться где-нибудь в самом надежном и укромном уголке, а вовсе не на то, чтобы получить отпущение грехов, раскаиваться в которых у них нет ни малейшего желания.
– Какое там раскаиваться, – воскликнул Сафредан, – они еще считают себя более праведными, чем все остальные женщины. И я уверен, что есть среди них такие, которые даже польщены подобною связью.
– Вы так об этом говорите, – сказала Уазиль, обращаясь к Сафредану, – что можно подумать, что одна из них вам известна. Поэтому, прошу вас, поделитесь с нами завтра тем, что вы знаете, и завтрашний день мы начнем тогда с вашего рассказа. А то уже начинают звонить к вечерне; монахи наши прослушали последний рассказ и, как видите, ушли, оставив нас одних продолжать наши споры.
После этих слов все поднялись с мест и направились в церковь, где их дожидались, чтобы начать службу. И, прослушав вечерню, вся компания села за ужин, продолжая разговаривать о слышанных ими интересных рассказах.
А после ужина, по обыкновению, все пошли на лужайку, чтобы погулять на свежем воздухе и отдохнуть перед завтрашним днем.
Конец шестого дняДень седьмой
В седьмой день идет разговор о людях, которые поступали как раз так, как им не следовало поступать и как они сами того не хотели
ВступлениеУтром госпожа Уазиль, по обыкновению, поведала всем остальным спасительные истины, которые она почерпнула в деяниях и благочестивых подвигах славных рыцарей и апостолов Иисуса Христа, о которых рассказывает святой Лука, и сказала, что одних этих притч уже достаточно, чтобы людям захотелось увидеть воочию сии блаженные времена и горько плакать о том, что наши дни так на них не похожи. А когда она уже порядочно прочла им из этой книги и разъяснила прочитанные ею первые главы, она предложила всем пойти в церковь и попросила своих друзей вознести молитвы к Господу, как это делали апостолы, моля его о ниспослании благодати, в которой он никогда не отказывает просящим. Предложение ее было одобрено всеми. И вся компания пришла в церковь в то время, когда там начинали мессу Святого Духа, что было для них очень кстати: и сеньоры и дамы с превеликим благоговением прослушали ее до конца. После чего все отправились обедать, вспоминая жития апостолов, которые так им пришлись по душе, что они едва не забыли о своем привычном времяпрепровождении. Вспомнила об этом самая молодая из них, Номерфида, и сказала:
– Госпожа Уазиль так укрепила нас в благочестии, что мы забыли, что нам пора уже расходиться и каждому надо готовить свой рассказ.
После этих слов все поднялись с мест и разошлись по своим комнатам, чтобы потом снова собраться на лужайке, как и в предыдущие дни. И когда все удобно там расселись, госпожа Уазиль сказала Сафредану:
– Хоть я и убеждена, что вы не способны сказать ничего хорошего о женщинах, я попрошу вас рассказать нам ту новеллу, которую вы приготовили еще с вечера.
– Заверяю вас, госпожа моя, – возразил Сафредан, – что вам не придется обвинять меня в злословии, ибо я расскажу истинную правду, и я не потеряю расположения добродетельных дам, рассказав о том, как вели себя безрассудные. Я сам испытал на себе, что значит потерять возможность видеть самых достойных представительниц прекрасного пола. И если бы я к тому же лишился их милости, меня, вероятно, уже не было бы сейчас на свете.
С этими словами он отвратил свой взгляд от той, которая была причиной и радостей его, и горя. Но едва только он посмотрел на Эннасюиту, та покраснела, как будто все, что он говорил, относилось именно к ней. Однако слова его услышала и та, к которой они были обращены[300]. Госпожа Уазиль, со своей стороны, постаралась убедить его, чтобы он не стеснялся говорить правду, кого бы эта правда ни задевала.
Тогда Сафредан начал свой рассказ.
Новелла шестьдесят первая
Муж мирится с женой, после того как та, уйдя от него, четырнадцать или пятнадцать лет прожила с каноником из Отэна[301]
Близ города Отэна жила женщина удивительной красоты: высокая, белолицая, она так была хороша собой, что равной ей я не видывал. Она вышла замуж за очень порядочного человека, который выглядел моложе ее. Он любил ее и так хорошо с ней обращался, что она не могла быть им недовольна. Вскоре после свадьбы он повез ее в город Отэн, где у него были какие-то дела. И там, пока муж занимался этими делами, жена его отправилась в церковь помолиться за него Богу. И она так часто стала ходить туда, что один из каноников[302], человек очень богатый, влюбился в нее и принялся столь настойчиво ее преследовать, что несчастная в конце концов отдалась ему, о чем муж даже не подозревал. Он больше всего заботился о том, чтобы сохранить свое богатство, а не жену. Но когда им надо было уезжать из Отэна и возвращаться домой – а жили они более чем в семи лье от города, – жена его стала горько об этом сожалеть. Каноник, однако, обещал, что будет часто наведываться к ней. Обещание свое он исполнил: сделав вид, что отправляется куда-то по делам, он каждый раз умудрялся заехать в дом, где жила его возлюбленная. Муж ее не был настолько глуп, чтобы ничего не заметить, и старался устроить все так, чтобы канонику не удавалось остаться вдвоем с его женой: каждый раз, когда тот приезжал к ним в дом, он ухитрялся куда-нибудь ее спрятать. Женщина эта, от которой не укрылась ревность мужа, ничем, однако, не выказывала своего неудовольствия. Она была уверена, что в конце концов сумеет все сделать по-своему, и чувство ее было так сильно, что в те дни, когда она не видела своего божества, она испытывала поистине адские муки. Однажды, когда муж ее отлучился, она надавала разных поручений слугам и служанкам и, разослав всех, осталась одна в доме. Тогда она тут же собрала все самое необходимое и одна, сопутствуемая только своей безрассудной любовью, которая ее окрыляла, отправилась пешком в Отэн и успела прийти туда, пока еще было светло и каноник мог ее узнать. Он принял ее и спрятал и год с лишним держал у себя, несмотря на предупреждения и угрозы мужа. Тогда, видя, что все его усилия бесполезны, тот подал жалобу епископу, у которого был архидиакон[303], едва ли не самый порядочный человек во всей Франции. И архидиакон этот очень тщательно обыскал дома всех каноников, дабы найти ту, которую считали погибшей. Отыскав эту женщину, он заточил ее в тюрьму, каноника же со всей строгостью наказал. Узнав, что стараниями рачительного архидиакона жена его найдена, муж согласился взять ее обратно, заставив ее, однако, сначала поклясться, что впредь она будет жить так, как пристало женщине честной.
